Палаты ставил себе на счастье
Палаты ставил себе на счастье
А как же иначе? Конечно, себе на счастье князь Артемий Петрович Волынский закладывал палаты на высоком берегу Неглинки, откуда, почитай, вся Москва просматривалась. Место выбирал долго, тщательно, а как уж выбрал, так стал подкупать прилегающую землицу к Рождественке — и тот кусок, где теперь на углу с Кузнецким Мостом банк стоит, и часть самого Кузнецкого прихватил, потому что задумал строить не просто палаты, а городскую усадьбу с обширным хозяйством.
Неглинка была тогда тиха и светла, и ее неглубокое песчаное дно с высокого берега высвечивалось как на ладони. Старые ивы, склонившиеся к реке, бросали корявые тени на поверхность неторопливо бегущей воды… Миром и покоем веяло от этого места, нынче одного из самых оживленных в центре Москвы. На стенах старых палат, стертых неумолимым оползнем времени и уже забывших своих прежних хозяев, наросли еще два этажа, перекроились внутри покои, и не скажешь теперь со всей вероятностью, что именно осталось от тех палат, что строил Артемий Волынский. Разве что фундамент, конечно, часть стен и наверняка подвалы.
Спустился я в них, посмотрел на широкие массивные стены, на низкие сводчатые потолки, кое-где тронутые грибком — болезнью старых, влажноватых чертогов. Сейчас здесь располагается фондохранилище Московского архитектурного института, который владеет удивительным домом, под кровлей которого такие судьбы вершились и такие страницы истории переворачивались…
К тому времени, когда Артемий Петрович строил сей дом, жизнь князя здорово помотала и побросала. Как раз в тот год, когда, как предполагается, дом достраивался, Волынский отбывал последние дни своего губернаторства в Казани и по многим причинам стремился в Москву. До царя дошли слухи, что неумеренно страстен губернатор к наживе, что слушать никого не желает и терпеть его уже невозможно. Волынский знал о том, что слухи Петербурга достигли, потому и готовил, вил гнездо подальше от царского ока.
А до того Волынский посидел губернатором в Астрахани, где дело наладил и порядок навел, однако, как сказывали, и там обнаружил склонность к мздоимству. Царю Петру все это ох как не нравилось, но Волынский, будучи человеком изворотливым, сумел жениться на двоюродной сестре царя Александре Нарышкиной и упрочил свое положение при дворе. Что нисколько не помешало Петру Алексеевичу отходить дубинкой по спине Артемия Петровича: скор был царь на расправу. И, судя по всему, справедлив в данном случае.
Ну а главные, трагические события в жизни Артемия Волынского развернулись при Анне Иоанновне. Да такие, что наказание царевой дубинкой показалось ему детской забавой.
Гибкая спина Артемия Волынского, уже хорошо промятая царской рукою, помогала ему в дворцовых интригах и услужливо прогибалась перед всесильными иностранцами, прежде всего перед Бироном — регентом, великим временщиком, о котором уже и внуки его вспоминать не хотели, «поскольку о нем ничего хорошего сказать было нельзя». Искал Волынский расположения и других влиятельных иностранцев — Миниха и Левенвольда. Но, как говорится, всех денег не заработаешь и всем мил не будешь. Барон сначала использовал Волынского в борьбе против Остермана, а когда Волынский и сам приобрел у императрицы влияние, объединился с тем же Остерманом. Ведь единственным докладчиком императрице по делам кабинета министров стал уже Артемий Волынский.
Основательно пошатнулось положение князя в глазах Анны Иоанновны. Конечно, понимал он, кто приложил к этому руку. И вот же — опять сумел Волынский вывернуться! И как! Устроил шутовскую свадьбу князя Голицина с калмычкой Бужениновой, замечательно и документально подробно описанную Иваном Лажечниковым в «Ледяном доме», и вновь завоевал расположение императрицы. Но ненадолго. Бирон заявил Анне Иоанновне: «Либо мне быть, либо ему». Тут уж она более не колебалась.
Недруги быстро сварганили дело против Волынского. Били в самое больное место, и безошибочно: князя обвинили в незаконном присвоении казенных денег. Императрица запретила Волынскому являться ко двору и повелела начать следствие.
Удивительнейшие бумаги выплыли в ходе расследования. Волынский, оказалось, много размышлял об устройстве России, написал трактаты, которые никому не показывал: «О дружбе человеческой», «О гражданстве», «О приключающихся вредах особе государя и обще всему государству» и многое чего еще. Замышлялось не что иное, как новое устройство страны. И хотя, по мысли его, монарх оставался во главе государства, бумаги те окончательно погубили Волынского. Генеральное собрание суда постановило: «Волынскаго, яко начинателя всего того целого дела, живого посадить на кол, вырезав у него предварительно язык. Конфидентов его (соучастников) — четвертовать, затем отсечь им головы. Имения конфисковать, и двух дочерей и сына сослать в вечную ссылку».
Круто… Очень уж круто. Но в нашей традиции. Ровно через двести лет — следствие по делу Волынского началось в 1737 году — снова такой же жуткой крутизной откликнулось. Только теперь масштабы были другие.
Императрица зело смягчила приговор, повелев отсечь всем головы.
Вот такая жуткая история кроется за стенами этого дома, что на Рождественке. Такой дом словно старая книга: столько всего может о себе рассказать…
Дом меж тем называть стали воронцовским, словно бы и не Волынский строил его. Да, верно, новый владелец усадьбы граф генерал-поручик Иван Илларионович Воронцов, женившись на Маше Волынской, получил этот дом как приданое. Однако ссылка детей казненного князя продлилась — год всего. Они-то в чем виноваты? Царская милость вернула им все почти. Кроме, конечно, отца.
Многое, очень многое изменилось вокруг этого дома. Да что дом — Москва стала другой. Неглинку в трубу упекли и скрыли ее от глаз людских навсегда. Дом, многократно меняя хозяев, и сам переделывался.
В XIX веке здесь обосновалась Медико-хирургическая академия, из стен которой вышло много замечательных медиков. Был среди них один медик — всемирно известный: Антон Павлович Чехов. Да, учился он в этом доме.
Потом размещалась здесь знаменитая Строгановка, только-только возникшая, и музей ее считался четвертым в Москве по своему художественному значению. После Великой Октябрьской имя графа Строганова со знамени Высшего художественно-промышленного училища вытеснили, и стал гнездоваться тут Вхутемас, что было, по сути, одно и то же. Долее всего обитает в древнем доме Московский архитектурный.
Есть надежда, что Москва со временем станет городом вполне современным. А не только древним, потихоньку рассыпающимся городом с такой историей, какой позавидовать может любая столица.
Не рассыплется, конечно. Хотя бы и потому, что из стен этого дома выходят люди, которым сама их профессия уготовила должность хранителей нашего старого любимого города.
