Огонь его камина

Огонь его камина

Одиноко сидит он в кресле против камина, закутавшись в полу широкой шинели, и отсветы пламени, превращающего в прах страницы, исписанные мелким почерком, озаряют его лицо. Голова обреченно опущена, и поза его говорит о полной покорности всему, что судьба уготовила. Иного исхода для себя, кроме прощания с жизнью, он не видел и плыл, плыл по течению, даже не считая возможным бороться…

Замечательный памятник Николаю Васильевичу Гоголю поставил скульптор Николай Андреев. Отчаяние творца, совершенно разочарованного в жизни последней своей неудачей, непременно испытаешь, если постоишь возле этого памятника. Жаль только, мало кто видит его.

Стоит он у дома, где умер писатель и где испытал потрясение, осознав свою неудачу после пятилетней работы над вторым томом «Мертвых душ». Но раньше-то, по замыслу скульптора, стоял этот памятник с 1909 по 1951 год на Пречистенском бульваре, уж потом на нынешних задворках оказался. В доме писателя теперь располагается библиотека и две мемориальные комнаты Гоголя — музей не музей. Но хоть напоминание о великом человеке, прожившем здесь последние пять лет своей жизни. Деревья, разросшиеся и давно не ухоженные, скрывают памятник от взглядов тех, кто хотел бы видеть его. А между тем это один из трех памятников, поставленных в Москве на народные деньги: еще Пушкину и Минину с Пожарским.

Сам дом, переживший пожар 1812 года, правда, еще до Гоголя, до того, как жил он здесь, многочисленные переустройства, переходя из рук в руки, дожил наконец до солнечного советского времени, когда его без сомнений и колебаний превратили в коммуналку. Не очень-то почитали тогда Николая Васильевича, и в основном за его религиозность, о которой назойливо напоминалось в нашей школьной программе. Очень осуждали за это Гоголя вожди советской культуры. Однако с ним ничего поделать уже не могли, дом, чтобы и сам гоголевский дух искоренить, заселили строителями светлого будущего. Хотя, само собой, были среди них разные люди. Уж и не знаю, что они все ощущали, существуя в стенах, где умер великий человек и где так страдал…

Хорошо помню этот дом занюханной и перенаселенной коммуналкой. Пестрые занавески в окнах — в каждом разные. Белье, сушившееся во втором этаже над коротенькими, пузатенькими колоннами и во дворе — на веревках, протянутых от дерева к дереву. Старушки на лавочке у подъезда, через который он когда-то ходил… Внутрь я, конечно, тогда не заглядывал: не знал никого, кроме Николая Васильевича, да и робость войти не давала, казалось, если войду, невольно потревожу покой его… До 1969 года бытовала здесь коммуналка.

Однако же стоит, право, вспомнить и прежнюю историю дома, напомнить, как и почему Гоголь здесь оказался.

Сначала в этих стенах обосновался герой войны 1812 года А. Талызин. Понравилось ему это прочное строение с мощными стенами, построенное в конце XVII века или чуть позже. Так и называли его: дом Талызина, даже и при Гоголе еще называли, хотя к тому времени им владел друг писателя граф Александр Петрович Толстой, бывший прежде губернатором Твери, военным губернатором Одессы. Слыл он человеком глубоко верующим, жил как монах в миру, хотя прежде иногда и приемы, и балы устраивал.

Гоголь в последние годы жизни все более стремился к общению с людьми, духовно близкими ему. Толстой как раз и был таким человеком. У того и у другого возникали мысли уйти в монастырь, отрешиться от суетной жизни.

У Николая Васильевича вообще-то была квартира в Москве, в доме М. П. Погодина на Девичьем Поле, неподалеку, но тянуло его только сюда, в эти холодные, немного сыроватые комнаты в первом этаже. Нравилось ему, что у него собственная маленькая гостиная была и еще — спальня-кабинет. Хотя зимой старался не жить здесь: слишком холодно.

Погодинскому дому не повезло. Не так уж много бомб позволили на Москву сбросить во время Великой Отечественной, но одна из них как раз в этот гоголевский дом угодила и памятный узелок срезала.

Что же испытал Гоголь тогда, в ту страшную ночь… Кто скажет теперь, если и при его жизни это было загадкой… Известно, что после поездки в Оптину пустынь стал готовиться к смерти. Ушла из жизни Екатерина Хомякова, сестра близкого его друга Николая Языкова. Смерть эта Гоголя потрясла, он впадает в совершенно подавленное состояние. Пишет письма незнакомым почерком. Рукопись второго тома «Мертвых душ» все же закончил, попытался отдать ее графу Толстому с просьбой передать митрополиту Филарету, чтобы тот уничтожил ненужное, и сам же в «Выбранных местах из переписки с друзьями» говорит, что второй том должен быть сожжен, поскольку получился не таким, как задумывался.

Толстой взять рукопись отказался. Потом ее нашли не в портфеле Гоголя, где лежали все его бумаги, в том числе и завещание, а где-то среди книг… Так что же жег он в ту ночь? Быть может, вовсе не окончание второго тома? Тогда — что? Полная загадка…

Вместе с сотрудницей Библиотеки имени Н. В. Гоголя и смотрителем двух его мемориальных комнат ходим по дому. Вот гостиная с мебелью той эпохи — подлинной, гоголевской не сохранилось. Камин, где он сжег нечто таинственное, — тоже реконструкция, восстановлен по описаниям. Кабинет-спальня, пожалуй, более всего передает дух того времени, но тоже — ничего подлинного. Вообще, подлинных вещей Гоголя очень мало осталось: в Историческом музее есть медальон с прядью его волос, в Калуге якобы его перо — да поди докажи…

В комнату, где остановилось его дыхание, без душевного трепета войти невозможно. Два узковатых окна, желтые, мертвые стены, стеллажи с книгами не оживляют ее. Более нет ничего. И во втором этаже, в покоях графа Толстого, тоже гоголевского следа не найти. Вот и весь дом великого человека.

Во всей России меж тем нет ни одного музея Гоголя.