Борис Эйфман

Нашей дружбе с Борисом Эйфманом не одно десятилетие. Мы познакомились так давно, что сегодня даже сложно припомнить, при каких обстоятельствах это произошло. Наверняка в Ленинграде — туда Эйфман приехал из Кишинева, где получил первичное хореографическое образование. В 1972 году он окончил балетмейстерское отделение Ленинградской государственной консерватории имени Римского-Корсакова. Уже тогда Борис выделялся среди студентов своей индивидуальностью, которую очень ценил Леонид Якобсон, возможно, увидевший в нем последователя своих идей.

К годам учебы в консерватории относятся первые попытки Эйфмана создать труппу. Своим энтузиазмом он сумел увлечь группу танцовщиков из выпускников хореографического училища и молодых артистов, не успевшиx еще осесть в какой-нибудь труппе. Разумеется, о собственном репетиционном зале Борис даже не мечтал. Он снимал помещение на Зимнем стадионе, откуда его зачастую выгоняли спортсмены. Их страшно раздражала музыка, под которую репетировали танцовщики. Я сам неоднократно становился свидетелем того, как ребята, совершенно мокрые после нескольких часов репетиций, вынуждены были собирать свои вещи и перебегать по морозу в другое место.

В Ленконцерте, к которому был приписан Эйфман, его новаторские идеи и нежелание творить в духе соцреализма не находили поддержки. Ставились многочисленные препоны, бесконечные запреты, и, разумеется, ни о каких выездах за границу, чтобы увидеть работы коллег-хореографов, тогда не было и речи. Окошком во внешний мир для Бориса стали видеозаписи спектаклей Мориса Бежара, Ролана Пети и других балетмейстеров, которые я привез в Москву. Я в то время начал сотрудничать с Театром классического балета Натальи Касаткиной и Владимира Василёва. Приезжавшего время от времени в столицу Борю я, уходя на репетиции, оставлял у нас дома в компании видеомагнитофона. Накручивая на палец прядь своих вьющихся волос, забыв обо всем, он впивался глазами в экран. Когда я звонил домой, чтобы справиться, как там Борис, мама отвечала: «Да ничего — сидит, крутит».

Он впитывал увиденное, но не копировал и не повторял, а создавал свой собственный почерк, узнаваемый сегодня во всем мире.

Прошло немало времени, прежде чем Борис Эйфман завоевал славу новатора, о работе с которым мечтали многие танцовщики. Его стали называть «нашим Бежаром». Он ставил для Аллы Осипенко и Мариса Лиепы. Даже пытался что-то сделать вместе с Майей. Но не случилось. Работая с Майей, нужно было оставаться в ее тени. Пойти на это Борис не захотел. К тому же Щедрин как-то сказал:

— Такую фамилию, как у вас, нельзя ставить на афише. Подумайте о псевдониме.

Это предложение стало последней каплей. Эйфман категорически отказался от сотрудничества и тем самым обрек себя на нелюбовь Майи.

Творчество Эйфмана всегда волновало и восхищало меня. В моей памяти остался его балет «Поединок», поставленный в 1980 году по рассказу Куприна на музыку Гаврилина. В одной из сцен солдаты оттачивали навыки боя на чучеле. Когда они разбегались и забывали о нем, чучело вдруг оживало и начинало двигаться, вызывая щемящую жалость… Или та же «Анна Каренина», где образ надвигающегося поезда рожден пульсирующим в темноте светом и ритмичностью машинных движений кордебалета.

Мне довелось быть свидетелем всех этапов становления и развития труппы, начиная от их скитаний по съемным репетиционным залам и заканчивая обретением собственного театра с мировым именем — Санкт-Петербургского государственного академического театра балета Бориса Эйфмана. Я был так рад увидеть его триумфальные гастроли на исторической сцене Большого театра в июле 2017 года!