Гастроли с Кубинским балетом

В составе Национального Кубинского балета мне бесчисленное количество раз доводилось отправляться на гастроли, многие из которых запомнились на всю жизнь. Такой была, например, поездка по крупнейшим городам Китая в 1964 году. Это было время, когда отношения между Китаем и Советским Союзом ухудшились настолько, что нашим соотечественникам въезд в Поднебесную был заказан. Культурная революция была в самом разгаре. Мы видели обезумевшую молодежь с красными повязками и красными книжечками. На стенах повсюду висели дацзыбао, осуждавшие старую «буржуазную» культуру и ее деятелей. Но Китай тогда заигрывал с Кубой, и нас осыпали всяческими почестями.

Для выступлений в Пекине предоставили главный правительственный дворец на площади Тяньаньмэнь. За неимением во дворце репетиционного зала разогреваться приходилось прямо на сцене, где для нас поставили станки. При этом занавес оставался открытым, и мы ощущали некоторую неловкость, готовясь к спектаклю. Постепенно зрительный зал заполнялся публикой. Но удивительное дело — зрители почему-то не усаживались на свои места, как будто чего-то ждали. В конце концов свободными остались только два ряда, расположенные по центру партера. Занавес в какой-то момент все-таки закрыли, и мы через щелочку увидели, что в зале появился Мао Цзэдун в сопровождении членов ЦК Коммунистической партии Китая. Зрители разразились аплодисментами и стояли, пока два пустующих ряда не заполнились высокопоставленными функционерами.

Когда спектакль закончился, нам велели остаться на сцене, поскольку сам Мао изъявил желание поприветствовать кубинских танцовщиков. Артисты выстроились в шеренгу по привычной иерархии — сначала кордебалет, потом солисты и замыкали шеренгу премьеры, то есть мы с Алисией. Из кулисы на сцену, как в сказке, выкатилась красная ковровая дорожка. И появился Мао, которого вели под руки две маленькие фигурки. Большой и грузный Цзэдун рядом с этими коротышами смотрелся настоящим великаном. Медленно и величественно он вышагивал по дорожке вдоль нашей шеренги, поочередно пожимая каждому руку. Я ждал своей очереди, чтобы почувствовать крепкое рукопожатие человека, свергшего правительство Чан Кайши, заглянуть в его героические глаза. Когда же рука китайского лидера оказалась в моей, меня постигло горькое разочарование — влажная ладонь напоминала мокрую вату, а рукопожатие оказалось крайне вялым. Да и в глаза, откровенно говоря, заглянуть не удалось, поскольку я, как загипнотизированный, не мог отвести взгляда от огромной бородавки на подбородке великого Мао.

В Пекине нам были созданы максимально комфортные условия. Труппу поселили в роскошном отеле с умопомрачительным сервисом. Достаточно было бросить на кровать рубашку, чтобы по возвращении в номер найти ее в шкафу аккуратно сложенной, выстиранной и выглаженной. Позаботились также и о культурной программе. Каждый вечер, сразу после спектакля, нам предлагали прокатиться в кинотеатр. А мы-то мечтали поскорее добраться до гостиницы и обессиленно рухнуть в постель. Однако вежливый отказ оставался без внимания: кинопередвижку привозили в холл гостиницы и все равно усаживали нас смотреть кино. Фильмы, которые мне довелось увидеть в Китае, от начала и до финальных титров были лавиной безудержной пропаганды. На экране открывались виды Китая, кипела жизнь, трудились счастливые люди… Просто пастораль.

Традиционная Пекинская опера, которую курировала жена Мао, также была подчинена пропаганде. В один из свободных от выступлений вечеров нас водили на постановку с причудливым названием «У истоков белого тигра». Тигром, разумеется, был американский империализм. Рыжие парики американцев на китайских артистах выглядели карикатурно.

Закончив гастроли в Пекине, труппа отправилась поездом в Шанхай. Ехать пришлось довольно долго, и на протяжении всего пути в вагонах звучала одна и та же песенка, восхвалявшая социализм. За четыре дня путешествия мы заучили эту песенку на китайском языке наизусть и еще долгое время не могли от нее отделаться. Когда испытываешь на себе столь интенсивное промывание мозгов, невольно начинаешь понимать, как китайское правительство манипулировало миллионами своих граждан, которых заставляли верить, что председатель Мао приведет Китай к процветанию. Достаточно вспомнить прикрепленную к нашей труппе переводчицу Жасмин. Когда мы, собравшись в холле гостиницы, в очередной раз смотрели кинохронику, она вдохновенно переводила на испанский язык закадровый голос. Речь шла о заплыве Мао Цзэдуна по широченной реке Янцзы. Когда фильм подошел к концу, одна из наших балерин по-детски непосредственно воскликнула:

— Да вы что, он же и до середины не доплывет!

И тут скромная, миниатюрная Жасмин вдруг густо покраснела и просто взорвалась. Охваченная волной гнева, она вскочила на ноги и заверещала:

— Мао может переплыть реку! Может! Мао сильный!

Обедая как-то раз в ресторане отеля, мы обратили внимание на человека с европейской внешностью, который, услышав испанскую речь, подошел к нашему столику.

— Откуда вы?

— С Кубы, — ответили мы почти хором.

— А я аргентинец. Какая радость!

Незнакомец работал на радио «Пекин» и вел вещание на испанском языке, за что китайцы платили ему прекрасное жалование.

— Я живу здесь как в золотой клетке, — жаловался он, — словом не с кем переброситься. А тут вы! Сколько прекрасных девушек! У меня тут случай был один. Позвал переводчика и сказал: задыхаюсь просто, не могу без долгого общения! Переводчик понимающе кивнул и сказал: завтра, мол, в 9 вечера. Решив, что меня ждет свидание, я заранее помылся, побрился, натянул чистую рубашку. Ровно в 9 раздался стук в дверь. На пороге возник переводчик, а с ним — человек с черным саквояжем. Человек раскрыл саквояж, извлек из него какую-то таблетку и участливо протянул ее мне.

— Старик, я, когда увидел эту таблетку, чуть не убил их обоих! — взволнованно вспоминал наш новый аргентинский знакомый.

Завершив продолжительные гастроли в Китае: Ханчжоу, Шанхай, Гуанчжоу… мы отправились во Вьетнам.

17 декабря я послал маме из Ханоя в Москву письмо:

«Дорогая моя мамуленька! Неожиданно я оказался во Вьетнаме… Собирался уже заканчивать гастроли и возвращаться в Москву, как вдруг получили приглашение из Вьетнама, и вот пожалуйста — я в Ханое, столице Северного Вьетнама. Здесь пробудем до 20 декабря и потом поездом через Пекин в Монголию. Там с 26 декабря по 5 января и 6-го в Москву. Это планы, а как они реализуются, ты уже видела.

Ханой находится на той же широте, что и Гавана, так что здесь очень тепло, природа и климат очень похожи на Кубу. Город красивый, типично тропический. Два спектакля из трех танцуем в открытом театре — это в середине декабря!»

Напряженность военного времени мы почувствовали на себе. Город был перерыт траншеями, в которые нас загоняли, если во время прогулок нас заставала воздушная тревога.

Зал, в котором мы давали спектакль, во время репетиции показался мне совсем небольшим. Я даже поинтересовался у переводчика, сколько человек здесь может поместиться — тысяча или полторы? Оказалось, что маленькие вьетнамцы настолько тесно сидят, что зал вмещает целых пять тысяч человек.

В Ханое нас принимал сам Хо Ши Мин. День президента начинался в 6 утра, поэтому нас попросили быть готовыми уже в 5. Труппа загрузилась в автобус и отбыла в официальную резиденцию президента, которую тот использовал исключительно для приемов посетителей. Сам Хо Ши Мин предпочитал жить в специально возведенном для него напротив дворца скромном домике на сваях.

Когда нас высадили перед коваными железными воротами, к дворцу подъехала белая «победа» с зашторенными окнами. Из машины вышел Хо Ши Мин. Маленький, живой и подвижный, он был полной противоположностью грузному и неповоротливому Мао Цзэдуну. При дальнейшем общении мы убедились, что президент Вьетнама был широко образован. Выпускник Сорбонны, он прекрасно знал французский язык, сочинял стихи.

Президент быстро познакомился со всеми и предложил переместиться во дворец.

— Кому из вас меньше всего лет? — спросил Хо Ши Мин. По вьетнамскому обычаю ему следовало посадить рядом с собой самого молодого гостя.

Самой младшей оказалась балерина Мирта Гарсия. Ее президент и усадил возле себя.

Потом он поинтересовался:

— А кто из вас самый старший?

Старшей была Алисия. Узнав, что ее дочери уже исполнилось двадцать семь, Хо Ши Мин, комично загибая пальцы, попытался сопоставить эту цифру с возрастом Алисии. Высчитав, сколько ей лет, президент Вьетнама поразился, что создательница Кубинского балета так рано стала матерью.

После приема во дворце Хо Ши Мин показывал нам огромный макет-панораму битвы при Дьенбьенфу в мае 1954 года. Он подробно рассказывал, как вьетнамцы окружили французскую базу, как подорвали взлетную полосу, прорыв под ней тоннель и набив его взрывчаткой, как разгромили в конце концов французский гарнизон, положив начало освобождению Индокитая. На макете с исторической точностью были воспроизведены и местность, где проходила битва, и положение орудий, и даже до мельчайших деталей амуниция солдат. Крошечные пушки по-настоящему стреляли какими-то искрами. Достоверность макета-панорамы просто поражала.

Выступив во Вьетнаме, мы снова вернулись в Пекин, где еще раз станцевали «Коппелию». После спектакля нас пригласили на торжественный прием, на котором сам Мао не присутствовал, но были все его министры. Один из них, Чэнь И, министр иностранных дел, подошел к нашему столику. Ему представили меня. Узнав, что я из Советского Союза, министр отреагировал неожиданно для того времени — он поднял свою рюмку со словами:

— За дружбу между нашими странами!

Алисия сидела за одним столом с Чжоу Эньлаем, главнокомандующим китайскими войсками. Он поинтересовался планами труппы.

— Завтра мы на поезде уезжаем в Монголию, — ответила Алисия.

— В Монголию?! — удивленно переспросил Чжоу Эньлай. — Но там же очень холодно!

Министр был совершенно прав. Но почему-то никто, отправляясь в Китай, не подумал, что, начав гастроли в конце августа, мы завершим их только в конце ноября. Узнав, что у нас совсем нет теплых вещей, Чжоу Эньлай заявил:

— Я решу этот вопрос!

На следующее утро, когда мы собирали чемоданы, к гостинице подошел грузовик, из которого военные принялись выгружать униформу солдат танковых войск: унты на собачьем меху, шапки и шинели. Облачившись в эту экипировку, мы отправились в Монголию.

Когда поезд подошел к заснеженному перрону Улан-Батора и труппа высыпала из вагонов, на лицах встречавших застыл ужас. Вероятно, в первый момент они решили, что началась высадка военного десанта! Выглядели мы, должно быть, очень эффектно, вышагивая по перрону в зимней форме танковых войск. И нужно было обладать большой фантазией, чтобы в нашей военизированной команде угадать хорошо утеплившуюся балетную труппу.

Из Монголии мы прилетели в Москву. Первое, что нам пришлось сделать, оказавшись в Первопрестольной, так это сдать в китайское посольство обмундирование танковых войск. С большим сожалением расставался я с прекрасными унтами на собачьем меху.

Уезжал я из Москвы кордебалетным танцовщиком, а вернулся премьером Кубинского балета. На меня смотрели совсем другими глазами. Поэтому полные волнений московские гастроли принесли мне уверенность в себе и гордость, особенно после того, как Галина Уланова написала в «Правде» хвалебный отзыв о нашем выступлении, где упомянула и меня.

Друзья изумлялись моему испанскому языку и возможности свободно общаться с кубинцами. В то время вообще мало кто знал хотя бы английский, а если знал, то, скорее, вызывал подозрения. Испанский и вовсе считался редкостью. Мне часто после спектакля приходилось стоять рядом с Алисией Алонсо и переводить ей на ухо приветственные речи.

На очередные гастроли в Москву я прихватил накопленные на автомобиль сертификаты Внешпосылторга, которыми можно было расплачиваться в магазине «Березка». Я обещал Алисии, что заеду за ней в гостиницу на такси и мы вместе отправимся на выступление в Кремлевский дворец съездов. Сам же с утра рванул к Новодевичьему монастырю, рядом с которым в то время была «Березка». Оформление прошло довольно быстро, и вот я на машине, у которой еще даже не было номеров, прямиком помчался за Алисией. Когда она спустилась вниз, я, по-пижонски распахнув перед ней дверцу новенького автомобиля, извинился:

— В Москве такие проблемы с такси! Не смог поймать машину, поэтому пришлось купить собственный автомобиль!

Алисия была ошарашена, приняв мою выдумку за чистую монету.

Одной из знаковых поездок Кубинского балета стали парижские гастроли в 1965 году в рамках фестиваля ШанзЭлизе. Мы приехали по приглашению сенатора Жанин Александры Дебре. Ее сын Режис Дебре после окончания Сорбонны некоторое время работал на Кубе, а в 1967 году отправился в Боливию, чтобы встретиться с Че Геварой и взять у него интервью. Там он был схвачен боливийскими военными и приговорен к тридцати годам заключения за незаконный въезд в Боливию и сотрудничество с восставшими. В тюрьме Режис провел три года и был амнистирован благодаря вмешательству французов. На протяжении всего срока заключения его мать выказывала всяческое расположение кубинцам, надеясь через них установить связь с сыном. Это расположение мы почувствовали на себе, когда мадам Дебре устроила для нас радушный прием.

Но отнюдь не приемом запомнилось мне на всю жизнь это парижское турне, а массовым побегом наших танцовщиков. В 1960-е годы гомосексуализм на Кубе преследовался по закону, о чем сегодня очень жалеет Рауль Кастро. Мальчишек нетрадиционной ориентации хватали на улице, сажали в полицейские машины и увозили в кутузку только потому, что они были странно, по мнению полиции, одеты или необычно себя вели. Поэтому не было ничего удивительного в том, что перед репетицией «Жизели» мы недосчитались десятерых танцовщиков. Попав в свободную Францию, они умудрились исчезнуть из поля зрения сопровождавших нас сотрудников органов безопасности и скрыться в парижской префектуре. Главным образом это были артисты кордебалета, однако без них невозможно было обойтись, ведь уже в первом акте «Жизели» есть массовые сцены. Кроме того, ударились в бега исполнители партий оруженосца Вильфрида и лесничего Иллариона. Гастроли в Париже оказались под угрозой срыва.

Фернандо Алонсо, директору труппы, ничего другого не оставалось, как самому облачиться в костюм лесничего. В крестьянском танце недостающих танцовщиков заменили балерины, переодетые в костюмы сбежавших партнеров. Словом, нам как-то удалось выкрутиться, и спектакль при всем ужасе сложившейся ситуации прошел с огромным успехом. Мы даже умудрились получить за него Гран-при фестиваля. Алисию премировали огромной вазой, а вазочка поменьше, украшенная ладьей — символом Парижа, досталась мне. До сих пор храню ее.

Сбежавшие мальчишки со временем разбрелись по всему миру. К сожалению, многие из них погибли от СПИДа. Те же, кому удалось сберечь себя от этой чумы, стали успешными педагогами и хореографами.

В свой первый приезд в Париж я не видел города как такового. Репетиции отнимали все свободное время и выматывали до такой степени, что к вечеру сил на прогулки не оставалось. Мы безвылазно работали в театре. Фестиваль подошел к концу. Дальнейший путь лежал в Будапешт. И — о чудо! — из-за нелетной погоды рейс отложили на целый день! Как подарок судьбы — еще один день в Париже!

Стоял ноябрь. Сыпал снег. Я наблюдал за ним из кафе неподалеку от «Гранд-опера». Город казался светлым и уютным. Я думал: попаду ли когда-нибудь еще в Париж? В те времена все воспринималось как в последний раз…