Глава двадцать восьмая История после историй

С уходом из жизни Сергея Тимофеевича и Константина семья лишилась той силы или по крайней мере значительной части той силы, которая, несмотря на внутренние трения и разногласия, объединяла ее и сплачивала. История Аксаковых продолжалась, но это была история не столько семьи, сколько отдельных ее членов. И потому она требует специального рассказа.

Мы же очень кратко, буквально в нескольких словах, упомянем о дальнейшей судьбе некоторых ее представителей.

Среди них самое видное место, бесспорно, занял Иван Сергеевич. Ему еще суждено было прожить более четверти века (умер в 1886 году), и за это время он выдвинулся в число самых ярких в России общественных деятелей и публицистов. К его слову прислушивались многие, а царским администраторам, представителям власти, оно нередко доставляло горькие минуты.

Общественное лицо Ивана Аксакова стало более определенным в том смысле, что он решительнее занял славянофильскую позицию, словно подхватив знамя, которое выпало из рук его старшего брата. Свои идеи Иван Сергеевич отстаивал в редактируемых им газетах «День», «Москва», «Москвич», «Русь». Ни одно из этих изданий не продержалось более шести лет (а «Москва» и «Москвич» – всего лишь год), ибо властям были неугодны свободные и независимые суждения редактора (последняя газета Аксакова «Русь» прекратила свое существование вскоре после его смерти).

Зато такой читатель, как Ф. М. Достоевский, вполне оценил деятельность И. Аксакова-журналиста. Об одной из редактируемых Иваном Сергеевичем газет Достоевский писал: «Вы не можете не сочувствовать этому усиленному исканию „Днем” правды, этому глубокому, хотя иногда и несправедливому негодованию на ложь, фальшь. В едкости его отзывов о настоящем положении дел слышится какое-то порывание к свежему воздуху, слышно желание уничтожить те преграды, которые мешают русской жизни развиваться свободно и самостоятельно». В то же время Достоевский отвергает крайности редактируемого Иваном Аксаковым «Дня», вытекающие из его славянофильской доктрины: «Признавая жизнь только в народе, он готов отвергнуть всякую жизнь в литературе, обществе – мы тут разумеем лучшую часть его… Неужели Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Островский, Гоголь – все, чем гордится наша литература, все имена, которые дали нам право на фактическое участие в общеевропейской жизни, все, что свежило русскую жизнь и светило в ней, – все это равняется нулю?»

В январе 1866 года Иван Сергеевич женился на Анне Федоровне Тютчевой, дочери великого поэта.

А спустя несколько лет издал биографический очерк «Федор Иванович Тютчев» (первоначально напечатан в журнале «Русский архив» за 1874 год, позднее, в 1886 году, вышел отдельным изданием). Эта замечательная книга не утратила своего значения и в наши дни, являясь одним из ценнейших источников знакомства с жизнью и творчеством Тютчева, тем более что автор опирался на многие неопубликованные материалы, в том числе и из семейного архива.

Так к заслугам Ивана Аксакова как поэта и публициста прибавилась еще его заслуга – как историка литературы. Что же касается других членов семейства Аксаковых, то сведения о них довольно скудны и требуют дальнейших разысканий.

Вскоре после смерти Константина Сергеевича ушла из жизни Ольга Сергеевна; она умерла в 1861 году в возрасте сорока лет. А спустя три года скончалась Вера Сергеевна, самая одаренная и яркая среди дочерей Аксаковых. Ольга Семеновна умерла в 1878 году в преклонном возрасте: ей исполнилось уже 85 лет. Сестра Сергея Тимофеевича Надежда Тимофеевна Карташевская пережила своего любимого брата почти на три десятилетия. Она скончалась в Петербурге в 1887 году.

Мария Карташевская, первая любовь Константина Сергеевича, тоже дожила до глубокой старости; она умерла в Петербурге в 1906 году. Замуж Мария Григорьевна так и не вышла.

В 1870 году в истории рода Аксаковых произошло знаменательное событие: Софья Сергеевна, младшая дочь Аксаковых, продала загородную семейную усадьбу Абрамцево известному меценату Савве Ивановичу Мамонтову.

С. И. Мамонтов рассказывает о том, как совершился «факт покупки» Абрамцева: «Ко мне явился какой-то сводчик и предложил купить именье… Описание было довольно заманчиво, желание купить землю сильное, а потому, не долго думая… я с женой и с Н. С. К. (очевидно, подразумевается Николай Семенович Кукин, промышленник и купец. – Ю. М.) отправились с утренним поездом по Троицкой дороге в Хотьково, сели в сани и поехали в Абрамцево. День был ясный, солнце весело играло, весна сильно чувствовалась в воздухе, и на душе было, должно быть, очень хорошо. Проезжая по просеке густым монастырским лесом, мы уже начали хвалить местоположение дома, который увидели на противоположной горе. В усадьбе нашли старого аксаковского слугу Максимыча, который и стал нам показывать все прелести Абрамцева. Дом, хотя и очень хилый на вид, показался нам симпатичным… По дому раскиданы кое-какие аксаковские вещи, старая мебель, даже как будто какой-то дух старика Аксакова, рассказы старого слуги – все это прибавило прелести, и вопрос о покупке был уже, кажется, решен; словом, мы воротились в Москву в восторге, и наутро было решено ехать к владелице, Софье Сергеевне Аксаковой, узнать все подробности и, кажется, чуть ли не кончить. Так как дело пришлось иметь с высоко честными людьми, то весьма естественно, что разговор о покупке пошел очень просто и ясно… Купчая была совершена без задержки».

Вскоре Мамонтовы переехали в Абрамцево и стали здесь понемногу обживаться. А старого аксаковского слугу Максимыча приютили у себя, сделали управляющим.

Н. В. Поленова, жена известного художника, рассказывает о новых владельцах Абрамцева:

«Основавшись на развалинах старой помещичьей жизни, они с глубоким уважением к прошлому, связанному с именем Аксакова, взяли из него любовь к деревне, к русской природе, всю его духовную сторону и поэзию, известную патриархальность и благоговейный культ того восторженного кружка 40-х годов, который некогда собирался в Абрамцеве».

И вновь ожило Абрамцево, заговорило множеством голосов.

В доме, где протекала жизнь аксаковского семейства, где бывали М. С. Щепкин, И. С. Тургенев, Н. В. Гоголь, теперь обосновалось новое поколение деятелей культуры; писали художники, ставили спектакли актеры, и архитекторы возводили чудесные, причудливые сооружения в сказочном или древнерусском стиле вроде бани-теремка или избушки на курьих ножках. И. Е. Репин, В. М. Васнецов, В. Д. Поленов, М. В. Нестеров, В. А. Серов, К. А. Коровин, М. А. Врубель, К. С. Станиславский, Ф. И. Шаляпин, М. М. Антокольский – вот далеко не полный перечень имен, составивших блестящее абрамцевское созвездие.

Для Сергея Тимофеевича, замечательного знатока и ценителя природы, одним из самых любимых явлений была… бабочка! Выбор не случаен – с древних времен бабочка символизировала судьбу человека благодаря очевидной параллели: гусеница – кокон – бабочка || жизнь – смерть – воскресение. Аксаков верил, что и его труд, и труд его сыновей не канут в небытие.

И действительно, аксаковская традиция не пресеклась, но, сплетясь с другими традициями, образовала яркий и богатый орнамент русской классической культуры.

В июле 1917 года русский философ и ученый П. А. Флоренский писал наследнице имения Абрамцево А. С. Мамонтовой о значении этого памятника в будущем: «Тогда „Абрамцево” и Ваше Абрамцево будут оценены: тогда будут холить и беречь каждое бревнышко аксаковского дома, каждую картину, каждое предание… И Вы должны заботиться обо всем этом ради будущей России…» (Письмо опубликовано внуками П. А. Флоренского – игуменом Андроником (Трубачевым) и П. В. Флоренским.)

Каково же значение семьи Аксаковых в целом?

В истории возникают явления, которые, будучи фактом жизни, становятся одновременно фактом искусства. Очень уместно здесь идущее еще от эпохи романтизма понятие жизнестроение. У реальных, жизненных событий есть свое развитие, своя логика, они обладают своей законченностью, завершенностью, своей симметрией, почти соперничающей с уравновешенностью и гармонией художественного шедевра. Наконец, у них есть свой смысл, отнюдь не только эстетический, но и общественный, и исторический.

Русская жизнь позапрошлого столетия почти одновременно выдвинула два таких явления. Одно – кружок Станкевича. Другое – семья Аксаковых. Одно явило собою дружеское объединение как единый живой организм. Другое показало, что такое фактор родственных связей, семьи.

Конечно, и до Аксаковых были семьи, отмеченные печатью высокой духовности и культуры. Однако у Аксаковых семейственность – в самом лучшем смысле этого слова – получила наиболее полное, широкое развитие, пронизала собою жизнь нескольких поколений, была осознана как некое очень важное, отнюдь не только личное дело – как своего рода предназначение и судьба. И притом судьба никем не навязанная, не имеющая ничего общего ни с наложенным обетом, ни с предписанной ролью, но слагающаяся из свободного и естественного волеизъявления каждого.

Вера Сергеевна Аксакова писала в дневнике: «Большею частью люди, самые жаркие поклонники нашей семьи, или ее идеализируют до неестественности и даже до смешного, или доводят до такой крайности и до уродливости строгость нашего нравственного взгляда, или превозносят до такой степени наше общее образование, ученость даже, что другие могут счесть нас за педантов, или, по крайней мере, таких исключительных людей, к которым простой, не слишком образованный человек и подойти не может… Неужели так трудно понять простоту нашей жизни! Право, это даже часто неприятно; мы живем так потому, что нам так живется, потому что иначе мы не можем жить, у нас нет ничего заранее придуманного, никакого плана, заранее рассчитанного, мы не рисуемся сами перед собой в нашей жизни, которая полна истинных, действительных страданий, лишений всякого рода и многих душевных невидимых огорчений. Мы все смотрим на жизнь не мечтательно: жизнь для всех нас имеет строгое, важное значение; всем она является как трудный подвиг…»

Действительно, нет ничего более противопоказанного духу семьи Аксаковых, чем ее идеализация. Были в этой семье не только «невидимые огорчения», но и вполне видимые разногласия, ссоры и конфликты – единство устанавливалось как бы поверх частных диссонансов господствовавшей атмосферой безукоризненной честности, нравственности, порядочности и гуманности.

И на всех, кто соприкасался с Аксаковыми, эта атмосфера действовала завораживающе.

Лев Толстой восхищался моральной силой, исходившей от Станкевича. Подобная сила исходила и от семьи Аксаковых, к которой в целом применимы слова, сказанные современником об одном из ее представителей: «Всякий раз, как приводилось быть с Константином Сергеевичем, после этого приходилось и самого себя чувствовать как-то чище; как-то нравственнее делался с ним, и нравственность чувствовал более обязательною для себя…».