Глава седьмая Женитьба

В конце 1815 года Сергей Аксаков вновь поселяется в Москве, участвует в литературной и театральной жизни, печатает стихи, посещает друзей и знакомых.

Больше всего манил его дом генерала Заплатина, находившийся близ Донского монастыря, в ту пору – на окраине Москвы. У Семена Григорьевича Заплатина была двадцатидвухлетняя дочь Ольга, девушка редкой, оригинальной красоты. Бывая у Заплатиных, Сергей поневоле заглядывался на Ольгу. Но вначале несколько слов о родителях Ольги – Семене Заплатине и его жене Марии.

Настоящее имя Марии – Игель-Сюма. Она была турчанкой, взятой в плен в 1788 году при осаде русской армией под командованием фельдмаршала Потемкина крепости Очаков. По преданию, род Игель-Сюмы вел к самому Магомету, и представители этого рода имели право носить зеленую чалму.

Во времена Екатерины II в России находилось немало пленных турок и турчанок – обычно их размещали по русским семьям, крестили, обучали грамоте, меняли имена. Так Игель-Сюма стала Марией. Попала она в семейство генерала Воинова, имевшего дом в Курской губернии. Здесь ее и встретил Семен Заплатин, военный, еще не дослужившийся до высших чипов. Вскоре он взял ее в жены. В семье Заплатиных родилось четверо детей, двое из них умерли еще в детстве.

Привыкнув внешне к новой земле и новым обычаям, Мария так и не сумела прижиться внутренне. «Оттенок грусти лежал на всем ее существовании» (слова Ивана, сына Сергея Тимофеевича Аксакова). Не могла она забыть отца, сражавшегося с саблей в руке на стенах Очакова, тетку, упавшую во время бегства в крепостной ров (мать свою Игель-Сюма так и не узнала). Печально провожала взглядом пленных соотечественников, которых вели через Обоянь – небольшой городок Курской губернии, где поселилось семейство Заплатиных. Умерла она рано – тридцати лет с небольшим.

(В семье сохранилось несколько ее личных вещей: турецкая шаль, чалма – та самая зеленая чалма, право на которую давалось знатным происхождением, – и специальная азбука для пленных турков, по которой девочку учили русскому языку. Сергей Тимофеевич, а возможно, и его дети еще застали эти реликвии.)

Старшая дочь Заплатиных, Ольга, родилась в 1792 году (по другим сведениям – в 1793-м). Первое время воспитывалась в пансионе, а по смерти матери отец взял ее с собой в деревню, находившуюся в том же Обоянском уезде. Семен Григорьевич к этому времени имел за плечами богатый военный опыт: участвовал под началом Суворова в нескольких кампаниях, и в турецкой, и в польской, получил Георгиевский крест, при Павле I возглавлял полк своего имени (честь, которою удостаивались особо отличившиеся офицеры и генералы), а во время войны с Наполеоном служил командиром в ополчении. В отставку Заплатин вышел в чине генерал-майора.

Удалившись в свою деревню, Семен Григорьевич мысленно продолжал жить бурной военной жизнью. Описания боев, исторических или вымышленных, реляции сражений, сведения из газет заменяли ему действительные походы и схватки. Помогала отцу Ольга, старшая дочь, игравшая роль секретаря-наперсника: она читала ему художественные и исторические сочинения, например историю Ш. Ролленя в переводе Тредиаковского. И все это невольно накладывало отпечаток на характер Ольги.

«В обществе старого воина-отца она почерпнула тот дух доблести, которым так резко отличалась от других женщин… – писал Иван Аксаков. – Неумолимость долга, целомудренность… отвращение от всего грязного, сального, нечистого, суровое пренебрежение ко всякому комфорту, правдивость, доходящая до того, что она не могла позволить сказать, что ее нет дома, когда она дома, презрение к удовольствиям и забавам, чистосердечие, строгость к себе и ко всякой человеческой слабости, негодование, резкость суда, при этом пылкость и живость души, любовь к поэзии, стремление ко всему возвышенному, отсутствие всякой пошлости, всякой претензии, – вот отличительные свойства этой замечательной женщины».

Иван Аксаков добавляет, что образцами для нее были мать Гракхов, Муций Сцевола – античные герои, прославившиеся своей доблестью и безукоризненной честностью.

И при этом, как выразился И. Аксаков, «она вся принадлежала русскому быту».

Известно, что иностранцы или их потомки порою бывали куда более страстными ревнителями отечественной самобытности, чем сами русские. Вспомним создателя прославленного «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Даля – по отцу датчанина и выходца из Дании. Ольга Семеновна являла тому еще одно яркое подтверждение. Мать ее не смогла свыкнуться с новыми условиями и умерла в тоске по далекой родине. А ее дочь иной жизни себе и не представляла; она полюбила русские обычаи, русскую природу, даже русскую кухню, внося во все это свойственные ей порывистость и страстность.

Вот с какой девушкой познакомился двадцатичетырехлетний Сергей Аксаков.

Чувство его пробуждалось постепенно, медленно, но, разгоревшись, объяло все его существо. Говоря словами Сергея Тимофеевича, сказанными по другому поводу, он влюбился «не на шутку, а так, как нынче не умеют влюбляться: от макушки до пяток».

Сохранилось несколько документов, относящихся к этому времени и свидетельствующих о переживаниях любящих.

Биограф писателя В. Шенрок описывает «небольшой альбом С. Т. Аксакова маленького продолговатого формата в зеленом сафьяновом переплете, в котором находятся несколько писем влюбленного жениха к восторженно обожаемой невесте, и даже в сущности не столько писем, сколько, так сказать, стихотворений в прозе…» (альбом этот хранится в музее «Абрамцево»).

Одно письмо помечено: «12 апреля, двенадцатый час ночи». «Несколько часов, милая Оллина, как я расстался с тобою; чрез несколько часов увижу тебя, а какое-то тайное беспокойство смущает мою душу! Голова моя стеснена… и сердце замирает… неужели это предчувствие горести?.. Здорова ли ты? не огорчена ли чем?..» Можно подумать, что на пути любящих стояли какие-то серьезные препятствия: сопротивление старика Заплатина или тяжелая болезнь девушки. Но ничего этого не было. Суеверным и мнительным делала Аксакова его любовь, или, как говорил он в том же письме к Ольге, «необходимость быть с тобою вместе, беспрестанно тебя видеть, слышать и чувствовать твое присутствие…».

Примешивалось нечто и от литературной моды, от господствующего вкуса. Свое чувство Аксаков рядил в сентиментальные одежды: иным литературным языком для выражения внутреннего мира он еще не владел. Все это вовсе не свидетельствовало против силы его любви, которая за неимением других слов нередко облекается в слова тривиальные и стертые.

Белинский заметил по поводу любовного письма Татьяны Лариной, что не книга, а жизнь породили ее чувство, но чувство все-таки не могло не выразиться несколько по-книжному. То же самое можно сказать о Сергее Аксакове.

Само обращение к эпистолярному жанру равно диктовалось как «жизнью», так и «литературой». Молодые виделись ежедневно, и интервалы между свиданиями не превышали нескольких часов. Все, что хотели, они могли сказать друг другу с глазу на глаз. Но, видно, была еще у Сергея неодолимая потребность изливаться на бумаге… Так ведь поступали и многочисленные литературные герои, и не случайно же возник и особенно культивировался сентиментализмом жанр романа в письмах.

И еще одна красноречивая деталь: подобно Лариной-старшей, которая звала Акулину Селиной, а Прасковью Полиною, Сергей Аксаков, подчиняясь вкусу времени, перекрестил Ольгу в Оллину…

В письме от 12 апреля 1816 года он просит Оллину не выходить из дому, не приезжать к нему: «..идет сильный снег и дождь»… «Ты и так расстроена. Ты мало подкрепляешься пищей и сном. Ах, милая, утешай свою чувствительность, береги себя».

Через несколько дней молодые объяснились. Во втором часу ночи с 26 на 27 апреля Сергей пишет невесте: «Боже мой, чем я заслужил твою великую милость? Какую душу ты передо мною открыла, какие чувства, какие правила? (Очевидно, Ольга поделилась с женихом своими взглядами на жизнь, на светские и семейные обязанности – теми «правилами», которые составляли ее кодекс чести. – Ю. М.) Ах, Оллина, твоя любовь будет вечным источником моего блаженства. С каким восхищением слышал я от тебя упрек и сомнение в силе и постоянстве чувств моих (еще необходимый комментарий: невеста высказала сомнение в силе любви Сергея, и это не только не расстроило его, но, наоборот, обрадовало: ведь упрек означал, что Ольга его безмерно любит, а уж в своем-то чувстве он не сомневался! – Ю. М.). Вместо огорчения новый пламень любви по нервам моим разливается!.. Я торжествовал».

«Как небесная гармония, – продолжает Аксаков, – открываются и теперь еще в ушах моих восхитительные звуки твоего голоса. „Я люблю тебя! Я счастлива”. Ах, эти слова будут для меня утешением в скорби, исцелением в болезнях и отрадою в несчастиях, если Провидению угодно будет ниспослать их на меня».

Через каких-нибудь двенадцать часов молодые вновь увидятся, но взгляды посторонних омрачат встречу. «Мы будем окружены людьми; их холодное присутствие, глупое приличие не допустит сердца наши так изливаться, как вчера в блаженном уголку».

Еще до знакомства с Ольгой Сергей Аксаков сочинил такие стихи (опубликованы в 1815 году):

Я мечтал, что с другом нежным

Буду время проводить.

Буду в горе неизбежном

Сердце с ним мое делить.

Я мечтал в любови страстной

Чашу восхищений пить

И с подругою прекрасной

Небо в зависть приводить.

Теперь Аксаков сделал к стихам приписку: «Сия мечта сбылась».

Сохранился еще один документ, имеющий отношение к этой счастливой поре жизни Аксакова. Владимир Панаев, его старый друг по Казанской гимназии, узнав о женитьбе, написал Сергею письмо: «Поздравляю тебя со вступлением в обширное и просторное море житейское. Ай да философ! „Я женюсь!” – сказал ты мне при прощании. Мне казалось это шуткою, ан вышло совсем напротив. Интересно! Если Высшая Власть управляет всеми нашими действиями, то почему хотелось противиться ей, когда делаем такой важный в жизни шаг, каково супружество? От того-то, может быть, большая часть нынешних браков ни то ни се. Кто женится более по рассудку, нежели по любви, тот сберегает… много лишних удовольствий. Что нового откроет в супруге своей любовник, прострадавший два или три года, и пламенное желание чего-нибудь достигнуть не оставляет ли по достижении некоторой в сердце пустоты? Такова натура человеческая».

Из письма выясняется, что женитьба друга оказалась для Панаева неожиданностью: Аксаков не хотел до поры до времени посвящать его в свои сердечные дела.

Бракосочетание состоялось 2 июня 1816 года в церкви Симеона Столпника на Поварской. Церковь сохранилась до наших дней.

А после свадьбы отправились молодые, по принятому обычаю, на долгих (то есть на одних и тех же, бессменных лошадях) в заволжское имение Ново-Аксаково.