Мусульманин против мусульманина

Даже этот краткий обзор заставляет усомниться в широко распространенных объяснениях спада научной жизни Центральной Азии. Ни изменения климата, ни монгольское завоевание, ни развитие морских путей в Азию, ни исчезновение знатных покровителей, ни ослабление империй, ни якобы менее созерцательная культура тюркских кочевников не объясняют количественный и качественный упадок научной и философской жизни в Центральной Азии. Поэтому мы должны рассмотреть другие причины.

Эпоха Просвещения в Центральной Азии не совпала с периодом религиозного и научного мира. Наоборот – старт ей задал приход ислама «на острие меча» арабов-кочевников. Это явление запустило сложный процесс взаимодействия между исламом и другими конфессиями, которое продолжалось на протяжении нескольких веков. Одновременно в IX–XI веках нарастало напряжение внутри самого ислама, что в итоге привело к оформлению и «кристаллизации» различных школ и сект в рамках двух основных направлений – шиизма и суннизма. В конце X – начале XI века шиитские мыслители оказывали сильное влияние на ученых во всей Центральной Азии, в том числе суннитской державы Саманидов в Бухаре. Но сунниты вскоре пошли в «контратаку», часто применяя те же научные инструменты, что и шииты. Больше всего они опирались на авторитетность великой традиции.

Приход к власти Махмуда Газневи, а затем и Сельджукидов кардинально усилил позиции суннитов-традиционалистов, которые пошли в генеральное наступление на шиитов. К XI веку религиозная и научная атмосфера во всей Центральной Азии и Иране была насквозь пропитана полемикой. Несмотря на согласие по многим пунктам, шииты продолжали настаивать на том, что для истолкования Корана и других священных текстов нужен авторитетный имам, ведущий свою родословную напрямую от Пророка. Сунниты же все более настойчиво требовали строго придерживаться правил, указанных в Коране, хадисах Мухаммеда и законах шариата. Со временем раскол между двумя течениями разделил целые города, государства и империи. Поляризация оказалась настолько сильной, что даже малейшее подозрение в том, что кто-то принадлежал к другому течению, давало повод для сурового наказания и изгнания из общины. Распространение бескомпромиссных течений с обеих сторон, триумф среди шиитов ультрарационалистов-исмаилитов, а среди суннитов – ашаритов, чей антирационализм простирался до отрицания причинно-следственных связей, – все это отражало крайнюю накаленность религиозных споров.

Существовало мнение, что упадок науки и философии, произошедший в исламском мире в те годы, был следствием столкновения с крестоносцами, которые прибыли на восточное побережье Средиземного моря, чтобы захватить святые места. Но те события происходили далеко от Центральной Азии и Ирана и не имели отношения к научному климату ни в одном из этих регионов. Наоборот, суннитско-шиитский раскол стал настолько жестоким, что любой, кто имел дело с идеями, – ученый, математик, астроном, философ, историк, астролог, метафизик или поэт, не мог остаться в стороне от него. В конце IX века шииты одерживали верх. Но когда сунниты получили поддержку от Сельджукидов, баланс сил снова сместился в их сторону. К концу XI века разразилась полномасштабная культурная война: суннитские ревнители правоверия следили за тем, чтобы ни один мыслитель не преступил строгие границы традиции, а не менее ревностные шииты отвечали тем же. Свобода мысли оказалась под ударом с обеих сторон.

Не будет преувеличением сказать, что распри внутри исламского сообщества (уммы) и борьба суннитов с шиитами сильнее всего повлияли на упадок мусульманской научной культуры в Центральной Азии. Именно этот конфликт стоял за инвективами Низам аль-Мулька и за диатрибами молодого аль-Газали. Все чаще и чаще проверке на традиционность подвергали не только мыслителей и написанные ими трактаты и книги, но и целые области изысканий, и наконец, определенные способы мышления. По мере укрепления правоверия цена, которую приходилось платить за отклонение от господствующей идеологии, неуклонно возрастала. Сначала мыслители отвечали различными формами самоцензуры, но со временем просто отказались от тех областей, в которых они с большей долей вероятности могли столкнуться со стражами правоверия. Это не отрицает того, что среди традиционалистов появлялись вдумчивые и высокоморальные мыслители или что труды этих людей были искренними. Но поскольку они более не подвергались строгой и открытой критике, тексты, выполненные в рамках традиции, становились все более ритуальными и слабыми с точки зрения мысли.