Улугбек: правитель и ученый

При этом на протяжении всей эпохи Тимуридов продолжали выходить новые трактаты по медицине. Впрочем, этот факт не противоречит тезису об упадке творчества: в конце концов, правителям и их приближенным всегда нужны доктора, чтобы следить за здоровьем. Врачи, в свою очередь, не могли приписать хорошее здоровье правителя собственным знаниям, поскольку тогда они открыли бы себя для критики и обвинений в случае ухудшения состояния своего подопечного. Поэтому врачи лишь документировали свой опыт, создавая строгие сборники полученных знаний. В период правления Шахруха в Герате появились обширные труды по медицине под общим названием «Требования к хирургии», еще одна книга – «Лечение болезней» – вышла несколькими годами позже. Тем временем в Самарканде Улугбек, сын Шахруха, принял на работу доктора-энциклопедиста Бурханиддина аль-Кирмани, который переписывал труды Гиппократа и Галена и снабдил комментариями работы местных ученых мужей. Даже дворы в таких отдаленных провинциях, как афганский Бадахшан, нанимали на работу врачей, которые создавали работы с такими названиями, например, как «Книга о знаниях со всего мира»[1376].

Единственным исключением в этот период общего упадка научных знаний при Тамерлане и его потомках стал внук Тамерлана Мирза Мухаммед Тарагай, прозванный Улугбеком («великим беком»). Впервые за столетия заката центральноазиатской культуры мы встречаемся с правителем, который не только заказывал научные трактаты у ученых мужей, которых привлекал к своему двору, но и сам занимался исследованиями. В отличие от именитых докторов, которые лишь переписывали чужие работы, Улугбек основывал свои астрономические труды на фундаментальных исследованиях, которые сам проводил. Если в эпоху Тимуридов и произошел расцвет науки, то это был расцвет астрономии.

То, что Шахрух доверил контроль над всей Центральной Азией, за исключением Хорасана, шестнадцатилетнему сыну, предполагает, что Мирза Мухаммед уже в юности показал себя талантливым правителем. Однако, только вступив на новую должность, Улугбек не справился с восстанием в Отраре – отцу даже пришлось спасать его[1377]. Когда Улугбеку было чуть больше тридцати лет, он одержал крупную победу над узбекскими племенами возле озера Иссык-Куль (территория современного Кыргызстана), но затем (два года спустя) потерпел поражение от тех же самых узбеков в Хорезме. Так узбекские племена впервые проявили себя в качестве мощной силы, а для Улугбека и прямых потомков Тамерлана наступило начало конца. Улугбек трудолюбиво выполнял обязанности правителя, но в душе он не был военачальником или даже султаном. Он наверняка завидовал своему младшему брату Байсунгуру, которого отец никогда не обременял важными государственными делами – а значит, давал ему время и возможность строить красивые медресе в Герате, коллекционировать древние книги, привлекать художников ко двору и вести праздную жизнь.

Улугбек вырос в тени своего деда Тамерлана: он переезжал с места на место со своим отцом Шахрухом, участвовавшим в военных походах[1378]. Будущий астроном родился во второй столице Ильхаидов Султании, а в юности объехал всю территорию современного иранского Азербайджана. Во время этих путешествий юный Улугбек посетил старую обсерваторию Насир ад-Дина ат-Туси в Мараге. Разрушенная и заброшенная на протяжении двух веков, она представляла собой жалкие руины, но даже они вдохновили юношу. Вскоре Улугбек решил изучать математику и астрономию, он занимался этими науками в Герате под руководством ведущих хорасанских ученых и ученого из Анатолии – Кази-Заде ар-Руми, который сам приехал сюда, привлеченный славой хорасанских астрономов.

Можно с уверенностью утверждать, что Улугбек был наиболее внимательным к развитию образования правителем в Центральной Азии со времен X века, когда Абдаллах попытался развить народное образование по всему Хорасану из своей столицы в Нишапуре. В определенный момент Улугбек даже предоставлял финансовую помощь 10 000 студентам в 12 учреждениях, 500 из них специализировались в области математики[1379]. Свидетельство этим огромным усилиям можно увидеть в столице. На площади Регистан в центре современного Самарканда расположено большое медресе, которое Улугбек основал в 1417 году. Со смелостью, которая, вероятно, поразила даже его самых ярых сторонников, Улугбек вывел на двери слова Мухаммеда, как они записаны в сборнике хадисов ат-Тирмези[1380]: «Стремление к знаниям – обязанность каждого мусульманина»[1381]. Нелегко примирить этот призыв с религиозной ортодоксией, которое его отец, султан Шахрух, стремился насадить в новых медресе в Герате и которая превалировала во время правления династии Тамерлана[1382].

Учебная программа в медресе Улугбека была построена на науках, особенно на математике и астрономии. Если учесть его глубокий интерес к истории, литературе и музыке, то можно предположить, что и эти предметы входили в план обучения, в дальнейшем несколько разнообразив, но не заменив собой обычный план, состоящий только из богословия. Все эти области знаний стали вновь доступны для образованной знати Самарканда благодаря библиотеке, которую Улугбек основал в тот же период, – первому такому собранию в городе со времен монгольского разграбления[1383].

Управлять штатом преподавателей Улугбек назначил своего старого наставника – Кази-заде ар-Руми. Также среди учителей был выдающийся ученый Джамшид аль-Каши (1380–1429), приехавший в Самарканд из Ирана. А в числе первых учеников был пятнадцатилетний Али Кушчи (1402–1474), сын сокольничего Улугбека, уже известный в местных кругах благодаря своему математическому таланту. Джамшид аль-Каши и Али Кушчи впоследствии внесли огромный вклад в развитие астрономии и математики.

Аль-Каши оставил нам убедительное доказательство того, что дух открытия был жив и процветал в медресе. Через несколько месяцев после прибытия он написал отцу пару длинных писем, которые, что удивительно, сохранились[1384]. Аль-Каши сообщал об открытой и невероятно конкурентной научной среде, упоминая имя одного высокомерного ученого, хваставшегося знаниями, полученными в Египте. Его посрамили в научных баталиях. В итоге он уволился и занялся более «безопасной» областью – фармакологией[1385].

Что касается Улугбека, то аль-Каши ясно давал понять, что сам правитель был научным двигателем всего предприятия. Улугбек почти каждый день приходил в класс, проводил занятия, задавал вопросы ученикам и преподавателям и с удовольствием находил ответы вместе с ними, даже когда выводы отличались от его собственных.

Изданные работы аль-Каши, большая часть которых относится к 12 годам учебы в медресе, свидетельствуют о высоком уровне образования Самарканда при Улугбеке. В математике он продолжил длительный процесс, начатый еще Хорезми, по внедрению десятичной системы, предоставив систематический метод расчета с десятичными дробями. В «Трактате о хорде и синусе» аль-Каши описал новый метод решения кубических уравнений и вычислил синус одного градуса с точностью, которой не могли достичь другие ученые в течение двух веков. В работе «Ключ к арифметике» он высчитал значение числа ? вдвое точнее, чем греки или китайцы, и значительно точнее, чем европейцы в течение последующих 150 лет.

Каши также разработал совершенно уникальный механический инструмент – своеобразный аналоговый калькулятор – для вычисления линейных интерполяций, сугубо математической операции, широко используемой во всех отраслях математической астрономии. Он изобрел «планетарный экваториум», который позволял определить положение любой планеты в любое время[1386]. Эта задача привлекала древних мыслителей и различных средневековых изобретателей. За полвека до Джамшида аль-Каши английский поэт Чосер проявлял интерес к построению такого прибора. Но из всех аль-Каши был наиболее успешным, поскольку только его прибор позволял рассчитывать долготу и широту планет[1387].

Учитывая личную заинтересованность Улугбека, а также финансовые и человеческие ресурсы, находившиеся в его распоряжении, было очевидно, что он захочет построить в Самарканде копию старой Марагинской обсерватории. Для этого он начал строительство на низком круглом холме в нескольких километрах к северо-востоку от древнего города Афрасиаб. Чтобы следить за процессом, он построил себе загородный дом неподалеку от места строительства. Результатом стало трехэтажное сооружение почти таких же размеров, как и обсерватория Туси, созданная за полтора века до Улугбека. Обсерватория была хорошо оборудована – и это неудивительно, если учесть новаторские изобретения аль-Каши и тот факт, что он сам написал трактат об инструментах для астрономических наблюдений. Аль-Каши лично руководил разработкой и изготовлением научного оборудования для обсерватории.

В сердце обсерватории Улугбека находился большой и тщательно откалиброванный медный секстант с радиусом около 40 метров. Часть этого огромного инструмента, встроенная в полукруглый канал в скале холма, сохранилась до наших дней, как и точные калибровочные отметки, и она легко различима на местности. После завершения строительства этот гигантский инструмент значительно отличался от того, что изначально планировалось построить. Аль-Каши обратил внимание султана на то, что тот, должно быть, неверно воссоздал важные детали системы, использованной в Мараге, и Улугбек, поступив как ученый, а не как самодержавный правитель, принял критику и исправил недочеты.

Как и обсерватория Туси, учреждение Улугбека стала памятником идее, согласно которой измерения тем точнее, чем крупнее инструменты[1388]. Альтернативная точка зрения, набирающая сторонников в Европе (европейцы делали часы и другие инструменты все более миниатюрными, чтобы использовать в навигации), состояла в том, что верные результаты дают точно сконструированные инструменты вне зависимости от размера. Тем не менее огромный секстант Улугбека давал поразительно точные результаты.

Величайшей страстью Улугбека как астронома было определение точного расположения всех основных звезд на небе. Эта задача привлекала и Туси в Мараге, не говоря уже о каждом центральноазиатском астрономе, начиная от Абу Махмуда аль-Ходженди в Рее в Х веке. Благодаря аль-Каши и его блестящим сподвижникам Улугбек значительно преуспел в этом деле. Его сборник данных под названием «Гурганский зидж» (что значит «Собрание астрономических таблиц») был, совершенно очевидно, плодом коллективного творчества, в котором участвовал и аль-Каши. Почти 300 страниц схем и числовых данных отражали точные расчеты расположения 992 звезд. Звездный каталог, включенный в «Зидж», был более полон, чем любой предыдущий, и гораздо более точен. В действительности он считается наиболее авторитетным руководством по небесным телам в период между Птолемеем (II век) и Тихо Браге (1546–1601). Восхищенный книгой, оксфордский ученый-арабист Томас Хайд перевел и издал звездный каталог Улугбека в 1665 году[1389].

Задачи Улугбека в этом проекте были сугубо традиционными. Вовсе не оспаривая геоцентрическую модель Вселенной Птолемея, он думал, что подтверждает парадигму Птолемея и расширяет ее на новую территорию. Но Улугбек по самой природе своих исследований изменил ход развития астрономии. До него лучшие астрономы совмещали наблюдения с данными, полученными из работ, которые они считали авторитетными источниками, а именно работ Птолемея. Бируни, например, следовал этой работе в «Каноне Масуда»[1390]. Все это позволяло сделать важные исправления и уточнить классические данные, но не пересмотреть их в целом. При Улугбеке же основной фокус радикально сместился в сторону проведения новых наблюдений.

Конечно, разработка точных данных по тысяче звезд требовала огромных ресурсов не только для изготовления астрономического оборудования, но и для оплаты труда ученых. После Туси в Мараге, которого поддерживал султан Сельджук, лишь Улугбек благодаря своей высокой должности обладал такими ресурсами. Его пристрастие к точным вычислениям полностью вытеснило философию, тесно сопровождавшую астрономию ранее. Таким образом, Улугбек двигался в том же направлении, что Бируни и Туси, способствовал освобождению астрономии от последних рудиментов философии и повернул ее к наблюдению и точным данным.

Эти исследователи Вселенной разорвали последние связи с философией, что не могло не расстраивать многих улемов, мулл и богословов в Самарканде. Они были в ярости, когда Улугбек отпраздновал обрезание своего сына вечеринкой с распитием вина, обвинив султана в том, что тот «разрушил веру Мухаммеда и привнес обычаи неверных»[1391]. Но улемы выжидали своего часа. Лишь после смерти Улугбека в 1449 году они упразднили в медресе «еретические» отделения, изменили программу и взялись за обсерваторию. Когда на ее месте проводились раскопки в 1909–1967 годах, археологи нашли явные доказательства того, что здание было разрушено до основания, а большая часть строительного материала – разграблена.

Но история на этом не заканчивается. Шахрух умер в 1447 году. К тому времени Улугбек наконец покинул Самарканд, чтобы ненадолго вступить в должность султана. Через два года Улугбека обезглавил его же собственный сын.

Али Кушчи на момент смерти учителя было 43 года, у него впереди была вся жизнь. Видя вздымающееся знамя протеста против всего того, что защищал Улугбек, Кушчи сначала отправился в Герат. Обнаружив, что столица не более склонна к научному знанию, чем Самарканд после смерти Улугбека, он отправился в Керман-ит-Табриз, чтобы в итоге осесть в Константинополе, который турки-османы только недавно отвоевали у Византии. На протяжении нескольких веков до исследований Кушчи османы ничего не знали о матема– тике и астрономии[1392]. Но по прибытии в османскую державу и вплоть до смерти в 1447 году Кушчи неустанно трудился. Он основал медресе рядом со Айя Софией по образцу медресе Улугбека в Самарканде, и основное внимание там уделялось изучению математики. Он также написал трактат по астрономии, удивительным образом совместив консерватизм и смелые нововведения.

С одной стороны, само название – «О предполагаемой зависимости астрономии от философии» было реверансом в сторону тех правоверных мусульман, которые продолжали «сражаться» с влиянием Аристотеля и его мусульманских приверженцев, таких как аль-Кинди, аль-Фараби и другие файласуфы. Но «декларация независимости» астрономии была палкой о двух концах, поскольку отодвигала науку за пределы досягаемости мусульманской философии[1393]. Конечно, центральноазиатская астрономия двигалась в данном направлении в течение нескольких веков, и кульминацией этого пути стало решение Улугбека игнорировать натурфилософию и сосредоточиться исключительно на фактах. Но теперь отход от натурфилософии стал системным и окончательным. Таким образом, освободившись от всех ограничений спекулятивной философии и теологии, Кушчи пришел к повторению старого аргумента Бируни о том, что можно с одинаковой долей вероятности предположить как то, что Земля движется, так и то, что она неподвижна. В действительности, отмечал Рисунок 14.4. Реконструированная модель обсерватории Улугбека в Самарканде он, эмпирические доказательства поддерживают эту точку зрения, хотя они и противоречат мнению Птолемея, Аристотеля и их последователей, мусульман и христиан. Следуя за Омаром Хайямом, он также утверждал, что нет никакой эмпирической причины предполагать, что все движение во Вселенной происходит геометрически точными циклами, как предполагал Аристотель. Оба положения этого аргумента уходят корнями в тот период, когда Кушчи жил в Самарканде при дворе Улугбека.