Грамотность и умение считать

Китайский гость, посетивший Самарканд до арабского завоевания, занес в свои записи следующее наблюдение о детях: «Все жители (Самарканда) воспитываются, чтобы стать торговцами. Когда мальчик достигает возраста пяти лет, его начинают учить читать, а когда он может читать, его обучают ведению дел»[172]. Другой приезжий из Китая, также пораженный, заметил, что юноши из Центральной Азии не допускались к участию в торговых поездках за границу до достижения ими возраста двадцати лет, а до этого времени они должны быть заняты учебой[173].

Эти наблюдательные путешественники позволили нам узнать кое-что очень важное о мире Центральной Азии до арабского завоевания: а именно о высоком уровне грамотности в том регионе. Массовое уничтожение книг и документов арабами заставляет нас полагаться на рассказы иноземцев. Как это часто бывает, археология подтверждает слова обоих китайцев. Британский исследователь венгерского происхождения Аурель Стейн, изучая около века назад руины китайской сторожевой башни в засушливом регионе провинции Ганьсу, наткнулся на кипы удивительно хорошо сохранившихся древних документов. Среди них оказалось и письмо молодой женщины из Центральной Азии, проживавшей в Дуньхуане, написанное около 313 года до нашей эры ее мужу в Самарканд. Она обвиняла его в том, что он оставил ее саму и ее мать в бедственном положении на три года в богом забытом месте и при этом распоряжался каждым ее шагом: «(Даже) в доме отца у меня не было столько ограничений, сколько навязываете мне вы. Я повиновалась вашему приказу и отправилась в Дуньхуан, не слушая мать и братьев. Конечно, боги разгневались на меня в тот день! Я бы лучше вышла замуж за собаку или свинью, чем за вас!»[174] Эта бурная критика исходила не от должностного лица или торговца, а от обычной молодой женщины, которая, фактически превратившись в служанку, использует свою грамотность наиболее эффективно, чтобы разнести в пух и прах нерадивого мужа. Множество таких документов привело советского ученого из Таджикистана к выводу, что в доисламской Центральной Азии грамотность была распространена шире, чем в более поздние времена[175].

Народ Согдианы был также образован в области математики – и по очень практичной причине: хорошо считать требовала жизнь. Еще одно письмо от 313 года до нашей эры написал самаркандский торговец из Синьцзяна своему партнеру, оставшемуся дома. Он решительно требовал: «Вы должны напомнить Варзакку, чтобы он отозвал депозит; рассчитайте сумму, и, если он захочет удержать ее, вы должны добавить проценты к капиталу и выдать документ о передаче денег»[176]. Аналогичные письма, несомненно, ежедневно писали торговцы из Бактрии, Хорезма, Маргианы и других районов Центральной Азии. Как можно быть торговцем, не умея читать транспортные накладные, составленные грузоотправителем, аккредитивы и сопроводительные документы? Как торговец может вычислить вес нескольких сотен упаковок, зная вес одной из них, если он не умеет умножать? А когда товары нужно разделить в определенном соотношении, необходимо уметь вычислять доли.

Прежде всего торговцы должны были понимать, как заключать контракты и обеспечивать их исполнение, как привлекать инвесторов, переводить ресурсы из одной денежной единицы в другую и выполнять сложные финансовые операции на расстоянии свыше нескольких тысяч километров. Эти навыки стали распространенными в Европе, но только по прошествии более пятисот лет. В Китае, который оставил ведение торговли на больших расстояниях иностранцам, эти навыки также развивались медленно, в то время как аборигены Центральной Америки при всех их навыках не смогли развить эти качества таким образом, чтобы вносить новшества в свой быт[177]. То, что они были отточены до такой превосходной степени в Центральной Азии, неудивительно, поскольку это был мир конкуренции, в котором даже небольшая ошибка приводила к убыткам.

В силу специфики своего дела торговцы (сознательно или нет) стали «передатчиками» не только товаров, но и знаний, привнося свой прагматизм в решение любой проблемы, возникающей перед ними. Этот практический склад ума, присущий торговцам и культуре Центральной Азии в целом, гарвардский историк Ричард Фрай назвал «коммерческой секулярностью»[178]. По прошествии нескольких веков, когда мусульмане должны были выбирать среди четырех конкурирующих систем исламского права, жители Центральной Азии в подавляющем большинстве выбрали ханафитский мазхаб, отличавшийся наиболее практичным подходом к вопросам повседневной жизни и принимавший существующие нормы и правила торговли.

Спрос на грамотность и умение считать выходил далеко за пределы мира торговли. Письменные законы регулировали социальную и экономическую жизнь в большинстве районов Центральной Азии[179]. Китайские источники сообщают, что законы домусульманской Согдианы были записаны и хранились в одном из храмов[180]. Вопросы, касающиеся брака, развода, собственности и налогообложения, регулировались письменными нормами. Сложно устроенные общества Центральной Азии требовали наличия таких же сложных законов. Такая экономически важная практика, как орошение (ирригация), описывалась с точки зрения прав собственности, принудительного отчуждения земли, компенсации землевладельцам и так далее. Распространенность многоженства (задолго до ислама), несомненно, усложняла наследственное право (также зафиксированное в письменных источниках)[181]. Маленькая группа государственных деятелей вела тщательный учет всех правовых сделок. При необходимости они вели переписку друг с другом, как это делается сегодня, а также с представителями других социальных групп.

Откуда мы получили эти сведения о давно исчезнувшем мире? Все благодаря пастуху, который в 1933 году на вершине горы в Южном Таджикистане заметил в пыли крышку горшка. Она накрывала горлышко большого глиняного сосуда, спрятанного полтора тысячелетия назад правителем Пенджикента по имени Деваштич, который спасался от приближающейся арабской конницы. В горшке на горе Муг было не золото и серебро, а десятки официальных документов, написанных на пергаменте. Тщательно запечатанный воском и смолами, он сохранил свое содержимое до 1933 года[182].

Читая эти древние споры о законах и правилах, понимаем, что цивилизация Центральной Азии до арабского завоевания придавала большое значение технической грамотности и знаниям как таковым. Что вполне понятно, так как от этого зависело само выживание городов-оазисов. Торговля, производство, строительство, городское управление – везде были нужны специальные технические знания. Для оросительных систем, например, требовались способы расчета ширины и глубины оросительных каналов, диаметра подземных каналов («керезе») и размера выходных шлюзов, чтобы можно было регулировать объем воды, который проходит через них.

Уважение к знаниям и техническому мастерству было естественным в обществе, которому требовалось поднимать сотни тонн воды ежедневно для орошения полей, удовлетворения хозяйственных потребностей либо для общественных бань. При выполнении этих задач жители Центральный Азии использовали девять различных видов техники, в том числе ветряные мельницы. Все эти механизмы они либо изобрели самостоятельно, либо переняли у других народов[183]. Советский инженер в 1920-е годы подсчитал, что с помощью древних центральноазиатских водоподъемных колес («чигирь» или «чарх»), которых когда-то были тысячи, достигался тот же уровень орошения, как и при современной системе ирригации, но при этом требовалось на 30–50 % меньше воды[184]. Орошались только приподнятые грядки, а не вся земля, что было неэффективно и к тому же приводило к засолению, которое уничтожило много пахотных земель Центральной Азии. Умельцы, ответственные за такие продуманные и эффективные устройства, неизбежно становились уважаемыми членами общества.

Можно возразить, что другие народы (на Ближнем Востоке, в Азии, Мексике или Южной Америке) в те годы тоже строили сложные системы орошения. Не может быть подвергнуто сомнению, что в Центральной Америке, например, также было огромное количество рабочих для управления системами орошения. Но ни в Центральной Америке, ни в Азии, ни на Ближнем Востоке эта деятельность не привела к подобной систематизации знаний в области гидротехники, не говоря уже о ее поддержании в течение многих веков.

Чтобы регион не терял своего статуса источника дорогих товаров для других стран, от ремесленников требовалось постоянно оттачивать свое мастерство. Центральноазиатские торговцы скобяными изделиями, медники, изготовители бронзовых изделий заслужили признание по всей Евразии благодаря качеству инструментов, посуды и оружия, которые они производили. Каждое поколение должно было совершенствовать свои навыки и передавать детям, обучая их. Это легче делать, когда какая-то региональная группа или народность монополизировала определенное ремесло. Стеклоделие, например, которое к IV веку стало крупной региональной отраслью ремесла с мастерскими в Афрасиабе (Самарканд), Шаше (Ташкенте) и Ферганской долине, находилось почти исключительно в руках евреев[185]. Но даже такие этнические монополии, которые были исключением, внесли свой вклад в общую заинтересованность в специализированных технических навыках и уважении к ним. Каждая из отраслей опиралась на прочную базу знаний в металлургии, горнодобывающей промышленности, геологии, химии и других областях. Это не означает, что в регионе был переизбыток металлургов, геометров или астрономов. Но реалии жизни требовали высокого уровня умений и знаний во всех этих областях.

Переходя на философский язык, можно сказать, что Центральная Азия была землей Аристотеля без Аристотеля – местом, где многие люди были заняты тем, что греческие мыслители называли «технэ» (?????) или «способ, которым делаются вещи, способ, которым достигается цель». Сегодня стало модным снисходительно относиться к технике на том основании, что она стала единственной заботой и увлечением современных людей. Но, как мы вскоре увидим, едва ли дело обстояло так же в Центральной Азии полторы тысячи лет назад.