Тексты – в изобилии

Желая выразить свое восхищение, многие сторонние наблюдатели (неспециалисты) восхваляют Центральную Азию как часть света, которая когда-то была «перекрестком цивилизаций». В каком-то смысле это не только верно, но и более справедливо для Центральной Азии, чем для любого другого региона в мире. Она является точкой стыка между культурами Ближнего Востока, Европы, Китая и Индии и, как сказал американец Оуэн Латтимор, представляет собой «стержень Азии»[196]. Но, строго говоря, перекресток – это просто абстрактная точка между четырьмя дорогами без собственной идентичности, чего нельзя сказать о ранней Центральной Азии. Хотя она, несомненно, являлась перекрестком цивилизаций, ей больше подходит определение «цивилизация перекрестков» со своими отличительными особенностями. С самых ранних времен это было очевидно во многих областях, особенно в сфере языков и религий.

Языковая основа региона – иранские языки, которые включали в себя древний язык зороастрийских писаний и наречия – бактрийские, согдийские, хорезмийские. До прихода греков при Александре Великом (356–323 годы до нашей эры) ни у одного из этих языков не было собственного алфавита и письма. Основанное Александром царство Селевкидов в Бактрии адаптировало греческое письмо для местного языка, на котором говорили в Бактрах[197]. Согдийцы в Афрасиабе (Самарканд) и хорезмийцы во многих городах, граничащих с северными степями, сделали нечто подобное, но вместо греческих они взяли буквы арамейского языка, на котором написан Талмуд и говорил Христос. Использование арамейского алфавита в Центральной Азии не столь удивительно, как это может показаться на первый взгляд. Сирийский язык (форма арамейского языка) был широко известен во всем регионе, потому что на нем общались тысячи сирийских торговцев, поселенцев и позже христианских миссионеров, которые пришли в этот регион.

Ранние тюркские народы придумали довольно сложные письмена, которые можно обнаружить на чашах и других бытовых изделиях, но которые также использовались и для записи стихов на тюркском и уйгурском языках. Кочевые народы в полной мере участвовали в процессе принятия и усвоения иностранной письменности. Несколько лет назад были обнаружены отрывочные надписи на скифском и тюркском языках, тщательно транслитерированные арамейскими буквами. Но другие алфавиты все еще предстоит расшифровать[198]. Невозможно определить уровень грамотности первых тюркских кочевников, хотя последние исследования предполагают, что он был высоким и, конечно, должен быть надлежащим образом учтен при любой оценке тюркской культуры, которая существовала за насколько веков до появления ислама.

То, что языки коренных народов могли брать иностранное письмо и процветать, а не быть подавленными языками внешних сил, свидетельствует о фундаментальности центральноазиатской цивилизации в обеих ее формах – персидской и тюркской. Это еще раз подтверждает, что Центральная Азия была скорее не перекрестком культур, а культурой перекрестков, на которую повлияли все ее международные контакты. Но, в конце концов, еще больше ее определяли внутренние силы, которые она накапливала в течение веков.

Невозможно оценить количество и степень распространенности книг в Центральной Азии до арабского завоевания. Достаточно отметить, что мир даже не знал о существовании письменного согдийского, бактрийского и хорезмийского языков до недавнего времени, когда в 1950-х годах советские археологи, а также советские и западные лингвисты начали изучать эту проблему. Теперь, однако, число найденных фрагментов увеличивается с каждым десятилетием. Одной из последних находок стала строчка согдийских стихов. Высеченная на горлышке глиняного сосуда, она поразила Владимира Лифшица своим сходством со стихами поэта XI века Омара Хайяма: «Тот, кто не в состоянии признать поражение, никогда не увидит богатства. Тогда пей, о, Человек!»[199]

Существуют все основания полагать, что книги были многочисленны и широко распространены по всей доисламской Центральной Азии. Сто лет назад Аурель Стейн обнаружил 15 000 книг в сухих пещерах Восточного Туркестана, где их оставили оседлые тюркские уйгуры и другие группы, проживавшие в этой области. Написанные на санскрите, древнееврейском, персидском, сирийском (арамейском), согдийском, они включали в себя как переводы, так и оригинальные произведения. Большинство из них датированы IX и X веками, остальные – более древней эпохой, когда в регион пришли буддизм, манихейство и христианство. Валери Хансен в своем недавнем исследовании «Шелковый путь» детально описывает, как буддийские монахи из Гандхары в Афганистане и Пакистане принесли письменность в давно забытое царство Крорайна – туда, где в настоящее время находится Синьцзян, – в III веке[200]. Даже после того, как вторгшиеся арабы начали навязывать свой язык и ценности в регионе к западу от Тянь-Шаня, Восточный Туркестан продолжал поддерживать оживленную и плюралистическую интеллектуальную жизнь и оставался очагом грамотности. Тем не менее мы знаем, что крупные торговые города центральной части Центральной Азии были больше и богаче городов Восточного Туркестана. Так что разумно предположить, что в доисламские времена они могли похвастаться еще большим количеством книг, чем города Восточного Туркестана. Вне всякого сомнения, это общество ценило знания и обмен ими.

Общепризнанно, что такое распространение книг и следовательно грамотности стало возможным благодаря крупномасштабному производству бумаги. Конечно, поэт VII века из Ферганской долины Сайфи Исфаранги смог бы сохранить 12 000 двустиший, которые он написал, копируя их на дорогостоящий иноземный пергамент или искусно подготовленный пергамент из кожи[201]. Но бумага была недорогим и более практичным вариантом. Жители Центральной Азии, как мы писали выше, играли такую же важную роль в этой отрасли, как и китайцы, улучшив продукт и наладив его массовое производство для экспорта. Джонатан М. Блум, который подробно исследовал древнюю бумажную промышленность, убедительно доказывает, что изобилие текстов самой разной тематики, которое «ранее приписывалось общему высокому уровню культуры и экономики, на мой взгляд, в немалой степени связана с наличием бумаги, которая сделала письмо и чтение доступными для гораздо более широкой аудитории, чем когда-либо прежде»[202]. Несмотря на то, что Блум имеет в виду времена Аббасидов в Багдаде (IX–X века), очевидно, что «бумажная революция» не только началась до арабского завоевания, но и была сосредоточена прежде всего в Центральной Азии. Как утверждает Блум, Шелковый путь был в не меньшей степени и «Бумажным» путем, и начинался он не в Китае, а в Центральной Азии.

Поскольку религии давали мощный стимул для производства книг в доисламской Центральной Азии, нам следует более подробно рассмотреть удивительную историю основных верований региона.