XXII. Добрые дикари

С чего начать и как описать эти сильные и смутные чувства, которые охватывают по прибытии в деревню индейцев бороро, культура которых осталась относительно нетронутой? Деревушки племен кайнканг и кадиувеу внешне напоминают соседние крестьянские поселки, но отличаются какой-то особенной нищетой, вызывающей отвращение и уныние. Но когда оказываешься лицом к лицу с еще живым и преданным своим традициям обществом, потрясение настолько сильно, что приводит в замешательство: за какую из тысячи нитей потянуть этот разноцветный клубок, чтобы наконец распутать его? Путешествие к бороро было моим первым опытом подобного рода. Я испытал похожие ощущения не так давно, взбираясь на вершину высокого холма в деревне куки у бирманской границы. В течение нескольких часов я карабкался по склону, превращенному в скользкую грязь под проливными муссонными дождями, испытывая физическое истощение, голод, жажду и, конечно, непреодолимое волнение. Но физическая усталость отступила при виде этих форм и цветов: жилища, несмотря на хрупкость, казались величественными из-за своего размера. Эти дома скорее не построены, а связаны, сотканы, вышиты и обжиты в течение долгого времени. Вместо того чтобы давить на своего обитателя безликой каменной массой, они податливо реагируют на его присутствие и передвижения. В отличие от наших домов, они подчинены человеку. Деревня окружает своих жителей как легкая и гибкая броня. Она больше похожа на шляпы наших женщин, нежели на наши города: монументальный убор, украшенный арками и орнаментом в виде листьев, в которых искусные строители сумели совместить природную легкость с четко разработанным планом.

Нагота жителей кажется защищенной бархатом травянистых склонов и бахромой пальм: они выскальзывают из своих жилищ, как будто сбрасывают гигантские пеньюары, отделанные страусовыми перьями. Смуглость их стройных тел подчеркивается яркостью грима и раскрасок – фона, предназначенного подчеркнуть более роскошные украшения: крупные блестящие клавиши зубов и клыки диких животных, соединенные с перьями и цветами. Как будто целая цивилизация в порыве страстной нежности создала эти формы, материалы и цвета жизни, чтобы украсить человеческие тела и воплотить в них свою самую богатую сущность, обращаясь – среди всех своих творений – к тем, которые в высшей степени прочны или же недолговечны, но которые, по воле случая, являются ее особенными носителями.

Расположившись в углу просторной хижины, я дал себе насытиться окружающими образами, прежде чем начать их изучать. Но некоторые детали я все же успел заметить сразу. Жилища сохраняли традиционное расположение и размеры, тогда как их архитектура подверглась необразильскому влиянию: их форма была прямоугольной, а не овальной. Крыша и стены изготовлены из одного материала: ветки, покрытые стянутыми пальмовыми листьями. Крыша с двойным скатом, а не закругленная, спускалась почти до самой земли. А ведь деревня Кежара, не считая еще двух деревень, составляющих группу Риу-Вермелью – Побори и Жарудори, была одной из последних, где салезианцы не достигли заметного успеха. Эти миссионеры, совместно со Службой защиты, добились прекращения столкновений между индейцами и колонистами, провели одновременно и прекрасные этнографические изыскания (наши лучшие источники о бороро, после более ранних исследований Карла фон ден Штейнена), и мероприятия по методическому искоренению местной культуры.

Два факта характеризовали Кежару как один из последних оплотов независимости: во-первых, это была резиденция так называемого вождя всех деревень Риу-Вермелью, личности высокомерной и загадочной. Он не знал или намеренно демонстрировал незнание португальского языка; внимательный к нашим просьбам, понимая значимость нашего присутствия, он тем не менее из соображений престижа, а не только из-за языковых проблем отказывался общаться со мной без посредника. В роли последнего выступал один из его советников, вместе с которыми он принимал все свои решения.

Во-вторых, в Кежаре жил индеец, который должен был быть моим переводчиком и главным информатором. Ему было около тридцати пяти лет, и он достаточно хорошо говорил по-португальски, он утверждал даже, что умеет читать и писать на нем (хотя был к этому неспособен) – результат обучения в миссии. Гордые своим успехом, святые отцы отправили его в Рим, где он был принят папой римским. По возвращении они захотели женить его как христианина, не принимая во внимание традиций его племени. Эта попытка повергла его в духовный кризис, в результате которого он вернулся к традициям бороро: обосновался в Кежаре и последующие десять или двенадцать лет вел образцовую жизнь дикаря. Полностью голый, раскрашенный красным, нос и нижняя губа проколоты палочками, украшенный перьями, папский индеец показал себя великолепным знатоком социального устройства бороро.

Мы были окружены несколькими десятками местных, которые общались между собой в основном посредством тумаков, сопровождаемых взрывами смеха. Мужчины бороро – самые высокие из индейцев Бразилии и лучше всех сложены. Их круглая голова, удлиненное лицо с правильными и четкими чертами и атлетическое телосложение напоминают некоторые типы патагонцев, с которыми их, возможно, следует связывать в расовом отношении. Женщины были не столь гармоничны: невысокого роста, тщедушные, с неправильными чертами. В отличие от дружелюбно настроенных и веселых мужчин, они вели себя неприветливо. Несмотря на эпидемии, которые опустошали край, здешнее население поражало своим здоровым видом. Однако в деревне жил один прокаженный.

Мужчины ходили полностью голыми, не считая маленького усеченного соломенного рожка, накрывающего конец пениса и закрепленного крайней плотью, которую вытягивали через отверстие и формировали из нее валик снаружи. Почти все жители были выкрашены с головы до ног при помощи растертых в красную пасту семян уруку. Даже волосы, свисавшие на плечи или стриженные вокруг на уровне ушей, были смазаны этой кашицей, придававшей им вид шлема. Основной цвет дополнялся другими красками: черная блестящая подкова, нарисованная смолой, покрывала лоб и заканчивалась на щеках на уровне рта; украшение из белого пуха было приклеено на плечи и руки; плечи и торс опудривали слюдяным порошком или истолченным перламутром. Женщины носили хлопковую набедренную повязку, пропитанную уруку, закрепленную на твердом поясе из коры; лента из белой размятой коры, более мягкой, проходила между бедрами. Их грудь была пересечена накрест плечевыми перевязями из искусно заплетенного хлопка. Этот наряд дополнялся хлопковыми повязками, туго затянутыми вокруг лодыжек, предплечий и запястий.

Мы делили хижину, приблизительно двенадцать на пять метров, с молчаливой и недружелюбной семьей колдуна и старой вдовой, о пропитании которой заботились ее родственники, живущие в соседних хижинах. Она, неопрятная, пела часами скорбную песню о пяти своих мужьях и о счастливом времени, когда у нее было вдоволь маниоки, маиса, дичи и рыбы.

Снаружи уже доносилось пение: низкие, громкие гортанные голоса и очень четкое произношение. Поют только мужчины, мелодии простые и тысячу раз повторенные; и их унисон, контраст между соло и хором, мужественный и трагический стиль, напоминают воинственные песнопения мужского союза германцев. Почему эти песни? Из-за ирара, объясняли мне. Мы принесли добычу, и перед употреблением нужно было совершить сложный обряд успокоения ее духа и освящения охоты.

Слишком измученный, чтобы быть в этот момент хорошим этнографом, я уснул с наступлением темноты беспокойным от усталости сном, под звуки песен, которые продлились до утра. Так, впрочем, будет до самого конца нашего пребывания: ночи были посвящены религиозной жизни, а спали индейцы с восхода солнца до середины дня.

Если не считать нескольких духовых инструментов, которые появились в определенный момент ритуала, музыкальное сопровождение голосов ограничивалось погремушками из бутылочной тыквы, наполненной мелким галечником, которые встряхивали заводилы. Я слушал их с восхищением: то повышающих голоса, то резко обрывающих пение, заполняя тишину треском инструмента, то нарастающим в темпе и силе звука, то затихающим; то, наконец, управляющих танцорами посредством чередования тишины и звука, чья продолжительность, интенсивность и качество были такими разнообразными, что дирижер наших больших оркестров не смог бы сделать это лучше. Ничего удивительного в том, что раньше туземцы и даже миссионеры считали, что в звучании погремушек слышны голоса демонов! Впрочем, если прежние заблуждения относительно так называемых «языков тамтамов» были развеяны, кажется вероятным, что, по крайней мере, у некоторых народов они основаны на настоящем кодировании языка, сокращенного до нескольких важных значений, выраженных символическим ритмическим рисунком.

С наступлением дня я собрался посетить деревню. У двери я наткнулся на жалких птиц: это домашние ары, которых приручают индейцы, чтобы ощипывать с них перья и мастерить головные уборы. Неспособные летать в таком состоянии, с клювом, который кажется шире из-за того, что объем их голого тела уменьшился наполовину, птицы напоминают цыплят, которых собираются зажарить на вертеле. Другие ары, уже восстановившие брачное оперение, с важным видом сидят на крышах, напоминая геральдические символы, раскрашенные в красные и лазурные цвета.

Я нахожусь среди поляны, на речном берегу, с трех сторон окруженной остатками леса, среди которых приютились огороды. Между деревьями просматривается основание холмов с крутыми склонами из красного песчаника. По периметру в один ряд расположены хижины, похожие на ту, в которой разместились мы. Их ровно двадцать шесть. В центре хижина, длиной приблизительно двадцать метров и шириной восемь, намного больше, чем другие. Это baitemannageo, мужской дом, где ночуют холостяки и где мужчины проводят время, когда не заняты рыбалкой, или охотой, или каким-нибудь публичным обрядом на площадке для танцев – на огороженном кольями участке овальной формы с западной стороны от мужского дома. Вход в мужской дом женщинам строго запрещен, они живут в периферийных домах, куда их мужья приходят по несколько раз в день по протоптанной сквозь кусты тропинке между клубом и семейной хижиной. С вершины дерева или крыши деревня бороро напоминает колесо телеги: семейные дома очерчивают круг, тропинки – спицы и мужской дом в центре – ступица.

Этот замечательный план был некогда присущ всем деревням, хотя их население намного превосходило нынешнюю среднюю величину (в Кежаре приблизительно сто пятьдесят человек). Тогда семейные хижины располагались на нескольких концентрических окружностях вместо одной. Бороро, впрочем, не единственные строят такие круговые поселения. С небольшими вариациями, они оказываются типичными для всех племен языковой группы жес, которые занимают Центральное Бразильское плато, между реками Арагуая и Сан-Франсиску, а бороро, вероятно, являются их самыми южными представителями. Но мы знаем, что их самые близкие с севера соседи, кайяпо, которые живут на правом берегу Риу-дос-Мортес и к которым проникли только лет десять назад, строят свои поселения подобно апинайе, шеренте и канела.

Круговое расположение хижин вокруг мужского дома имеет огромное значение и в социальной жизни и в культовых обрядах. Миссионеры-салезианцы, обосновавшиеся в районе реки Гарсас, быстро поняли, что самый верный способ обратить бороро в другую веру – заставить их покинуть свою деревню и поселиться в другой, где дома расположены параллельными рядами. Сбитые с толку относительно сторон света, лишенные привычного плана, основы их знания, туземцы быстро теряют представление о традициях. Словно их социальная и религиозная системы (мы вскоре увидим, что они неотделимы) слишком сложны, чтобы обойтись без схемы плана деревни, который будто направлял их поступки в повседневной жизни.

Рис. 22. План деревни Кежара

Скажем в оправдание салезианцев, что они хорошо потрудились, чтобы понять эту сложную структуру и сохранить память о ней в своих трудах. Перед путешествием к бороро я счел необходимым сначала изучить эти работы христианских миссионеров. Я ставил перед собой еще одну задачу – сопоставить их выводы с результатами наблюдений, полученными в области, куда они еще не проникли и где система сохранила свою жизнеспособность. Изучив уже опубликованные документы, я стремился получить от моих информантов дополнительные сведения для анализа принципов устройства и жизни деревни. Мы целыми днями ходили от дома к дому, проводя перепись жителей, устанавливая их гражданское состояние, и чертили палками на земле поляны воображаемые линии, разграничивая участки, с которыми были связаны запутанные клубки привилегий, традиций, иерархических ступеней, прав и обязанностей. Чтобы упростить мое изложение, я возьму на себя смелость изменить направления, так как стороны света, как о них думают туземцы, не соответствуют показаниям компаса.

Круглая деревня Кежары близка к левому берегу реки Вермелью, которая течет приблизительно в направлении с востока на запад. Диаметр деревни, теоретически параллельный реке, делит население на две группы: на севере живут чера (я записываю все слова в единственном числе), на юге – тугаре. Кажется – но это не точно, – что первый термин означает «слабый», а второй «сильный». Как бы там ни было, деление необходимо по двум причинам: во-первых, житель деревни принадлежит к той же половине, что его мать, а во-вторых, заключить брак он может только с представителем другой половины. Если моя мать чера, я тоже чера, а моя жена будет тугаре.

Женщины живут в домах, в которых родились, и наследуют их. В момент женитьбы местный мужчина пересекает поляну, переступает воображаемую черту, разделяющую половины, и начинает проживать с другой стороны. Мужской дом уравновешивает это переселение, поскольку в силу своего центрального положения находится на территории обеих половин. Но согласно правилам проживания в доме, дверь, которая выходит на территорию чера, называется дверью тугаре, и наоборот. В самом деле, их использование сохранено за мужчинами, и все те, кто проживает в одном секторе, являются уроженцами другого, и наоборот.

В семейной хижине женатый мужчина никогда не чувствует себя как дома. Его дом, где он родился и с которым связаны его детские воспоминания, находится с другой стороны: это дом его матери и его сестер, в котором теперь живут их мужья. Тем не менее он приходит туда, когда хочет, уверенный в том, что будет всегда хорошо принят. Когда его начинает тяготить обстановка в семейной хижине (например, если пришли его шурины), он может переночевать в мужском доме, который хранит его юношеские воспоминания, мужское товарищество и религиозную атмосферу, нисколько не исключающую связи с незамужними девушками.

Половины регулируют не только браки, но и другие стороны социальной жизни. Каждый раз, когда члену одной половины приходится исполнять какие-то обязанности, он делает это в пользу или с помощью другой половины. Так, погребение чера проводится тугаре, и наоборот. Две половины деревни являются партнерами, и любой социальный или религиозный акт предполагает содействие визави, назначенного в помощники. Но это сотрудничество не исключает соперничества: существуют гордость своей половиной и обоюдная зависть. Вообразим социальную жизнь на примере двух футбольных команд, которые, вместо того чтобы пытаться препятствовать противнику осуществлять свои планы, будут стараться всячески помогать одна другой, и победителем станет тот, кто проявит большее благородство.

Второй диаметр, перпендикулярный предыдущему, разделяет половины по оси с севера на юг. Все население, рожденное на востоке от оси, именуется «верхним», а рожденное на западе – «нижним». Теперь вместо двух половин мы имеем четыре секции, две из которых принадлежат соответственно чера и тугаре. К сожалению, ни одному исследователю так и не удалось понять точной роли этого второго деления, и даже его существование подвергается сомнению.

Рис. 23. Деревянные луки. Украшающие их кольца сообщают о принадлежности хозяина к определен ному клану

Кроме того, население распределено на кланы. Это семейные группы, родственные по женской линии, начиная с общего предка. Предок этот мифологической природы, иногда даже забытый. Скажем так, члены клана узнают друг друга по ношению одного имени. По всей вероятности, изначально было восемь кланов: четыре для чера и четыре для тугаре. Но с течением времени одни вымерли, другие разделились. Проверить это не представляется возможным, остается только предполагать. Как бы там ни было, правдой остается то, что члены одного клана – за исключением женатых мужчин – живут в одной хижине или в прилегающих. Каждый клан имеет свое место в круге домов: чера он или тугаре, верхний или нижний, окончательное деление определяется еще двумя перекрещивающимися осями.

Словно этих сложностей еще недостаточно, существуют наследственные подгруппы по женской линии. Так в каждом клане есть «красные» и «черные» семьи. К тому же, кажется, что раньше каждый клан был поделен на три уровня: высшие, средние и низшие. Может быть, в этом есть отражение или перенос иерархических каст мбайя-кадиувеу, я еще вернусь к этому. Это предположение родилось, когда был установлен факт эндогамности: высший мог вступить в брак только с высшим (из другой половины); средний – со средним, а низший – с низшим. Возможно, в этом крылась причина демографического упадка поселений бороро. Теперь, когда они насчитывают от одной до двух сотен жителей вместо тысячи или даже больше, не осталось достаточно семей, чтобы заполнить все категории. Неукоснительно соблюдается только правило половин (хотя некоторые высшие кланы могут быть от этого освобождены). В остальном туземцы принимают решения в зависимости от возможностей.

Разделение населения на кланы представляет самый главный принцип «карточного пасьянса», который так занимает общество бороро. В рамках общей системы браков между половинами кланы некогда объединялись посредством особого сближения: клан чера вступал в союз охотнее всего с одним, двумя или тремя кланами тугаре, и наоборот. К тому же, не все кланы имеют одинаковый статус. Вождь деревни выбирается только в определенном клане половины чера, с наследственной передачей звания по женской линии, от дяди со стороны матери сыну ее сестры. Кланы делятся на «богатые» и «бедные». В чем заключается различие? Остановимся на этом.

Наше восприятие богатства главным образом экономическое; даже при таком скромном уровне жизни, как у бороро, он не у всех одинаков. Некоторые являются лучшими рыбаками или охотниками, более удачливыми или более ловкими, чем другие. В Кежаре наблюдаются признаки профессиональной специализации. Один туземец был искусным мастером по изготовлению полировочных инструментов из камня; он их обменивал на продукты питания и ни в чем не нуждался. Однако эти различия остаются частными, а значит, преходящими. Единственное исключение представляет вождь, который получает оброк от всех кланов в виде пищи и производимых изделий. Но получая этот оброк, он берет на себя определенные обязательства, подобно банкиру: через его руки проходит много богатств, но он ими не владеет. Мои коллекции культовых предметов были собраны в обмен на подарки, которые, попав к вождю, были перераспределены им между кланами и послужили оздоровлению торгового баланса.

Главное богатство кланов совсем другого свойства. Каждый владеет капиталом мифов, традиций, танцев, социальных и религиозных функций. В свою очередь, мифы закладывают основу специальных привилегий, которые являются одним из самых любопытных признаков культуры бороро. Почти все предметы украшены геральдическими знаками, по которым можно установить клан или подклан владельца. Привилегии заключаются в праве использования определенных перьев или цветов перьев; в манере их стричь; в расположении отдельных перьев и сочетании разных цветов; в выполнении некоторых декоративных работ: плетения из волокон или мозаик из перьев; в использовании определенных орнаментальных мотивов и т. д. Так, обрядовый лук украшен перьями или кольцами из коры согласно предписанным канонам каждого клана; стрелы также украшаются особым образом; перламутровые элементы губных вставок – лабретов – бывают разных форм: овальная, рыбообразная, прямоугольная, в зависимости от клана. Цвет бахромы различается; диадемы из перьев, надеваемые для танцев, снабжены знаком отличия (как правило, деревянной пластинкой, орнаментированной мозаикой из фрагментов перьев), относящимся к клану владельца. В праздничные дни над пениальными чехлами возвышается лента из жесткой соломы, украшенная нарисованными или вырезанными символами клана – флаг, который носят таким странным образом!

Все эти преимущества (достаточно спорные) являются предметом ревнивого и пристального соблюдения. Невероятно, но утверждают, что если клан присвоит себе хоть одну из чужих исключительных привилегий, может начаться братоубийственная война. С этой точки зрения различия между кланами огромны: одни живут в роскоши, другие за гранью нищеты; достаточно инвентаризировать движимое имущество хижин, чтобы убедиться в этом. Но скорее чем на богатых и бедных, их можно поделить на грубых и изысканных.

Предметы быта бороро характеризуются простотой в сочетании с редким совершенством исполнения. Используются в основном архаичные инструменты, несмотря на топоры и ножи, распределенные некогда Службой защиты индейцев. Если для крупных работ туземцы и применяют металлические инструменты, то для отделки традиционно используемых предметов – дубинок для глушения рыбы, лука и стрел из твердого дерева с тонкими зазубринами – продолжают применять орудие, похожее на тесло и долото, которое они постоянно используют, как мы карманный нож: оно состоит из изогнутого резца капибары, привязанного к рукоятке. Если не считать циновок и плетеных корзин, в хижинах очень мало вещей: оружие и инструменты из кости и из дерева, принадлежащие мужчинам; орудие женщин, ответственных за земледельческие работы – палка-копалка; калебасы; посуда из черной глины: полусферические тазы и миски с длинной ручкой наподобие ковша. Безукоризненные формы предметов подчеркнуты строгостью материала. Любопытная вещь: мне кажется, что некогда глиняная посуда бороро была щедро украшена и что религиозный запрет, относительно недавний, погубил это мастерство. Той же причиной можно объяснить факт, что туземцы не выполняют больше наскальных изображений, которые еще находят в укрытиях под утесами шапады, в них узнаются многочисленные сюжеты их культуры. Для большей уверенности я попросил однажды украсить специально для меня большой лист бумаги. Индеец принялся за дело с пастой из уруку и смолой; и хотя бороро утратили воспоминание о времени, когда они расписывали скалистые стены, картина, которая была мне вручена, казалась наскальной живописью в миниатюре.

Рис. 24. Различное оперение стрел в соответствии с геральдическими традициями кланов

Рис. 25. Пениальные чехлы различных кланов

В противоположность строгости утилитарных предметов, бороро вкладывают все богатство воображения в наряды или, точнее, – поскольку это сложно назвать нарядами – в аксессуары. Женщины владеют настоящими драгоценностями, которые передаются от матери к дочери: это украшения из зубов обезьяны или клыков ягуара, собранных на деревянные прутья и закрепленных тонкими перевязками. В обмен на свою часть добычи, принесенную с охоты, они соглашаются на то, чтобы мужчины удаляли им волосы с висков и изготавливали из волос своих жен длинные плетеные шнурки, которые наматывают на голове в виде тюрбанов. В праздничные дни мужчины также носят подвески в форме полумесяца из когтей броненосца (это землероющее животное, длина которого превышает метр, почти не изменилось с третичного периода), украшенные инкрустациями из перламутра, бахромой из перьев или хлопка. Клювы туканов, закрепленные на покрытых перьями стержнях, пучки перьев белых цапель, длинные перья из хвоста ары, торчащие из ажурных бамбуковых веретен, покрытых приклеенным белым пухом, воткнуты в их шиньоны – натуральные или искусственные, – как шпильки, придерживающие сзади надвинутые на лоб венцы из перьев. Иногда эти украшения объединены в такой сложный головной убор, что требуется несколько часов для водружения его на голове танцора. Я приобрел один для парижского Музея Человека в обмен на ружье, и то после переговоров, которые продолжались неделю. Он был необходим для ритуала, и индейцы могли расстаться с ним только после того, как добыли на охоте предписанный набор перьев, чтобы изготовить из них другой. Он состоял из диадемы в форме веера; забрала из перьев, покрывающего верхнюю часть лица; высокой цилиндрической короны, окружающей голову, из прутьев, на которых закреплены перья орла-гарпии; и плетеного диска, в который втыкают пучок палочек, оклеенных перьями и пухом. Все вместе это достигает почти двух метров в высоту.

Даже если мужчины не в церемониальной одежде, их склонность к украшательству настолько сильна, что они постоянно мастерят аксессуары. Многие носят короны: меховые или плетеные повязки, украшенные перьями, или что-то вроде тюрбана из когтей ягуара, вставленных в деревянный обруч. Но их может привести в восторг сущая мелочь: лента из сухой соломы, собранной на земле, закругленная и раскрашенная на скорую руку, представляет хрупкий головной убор, в котором его обладатель будет важно расхаживать, пока не предпочтет ему новую фантазию, на которую его вдохновит другая находка. Иногда с той же целью с дерева обрывают цветки. Кусок коры, несколько перьев дают неутомимым модельерам повод к созданию великолепных подвесок для ушей. Нужно попасть в дом этих людей, чтобы оценить масштабы деятельности: во всех углах вырезают, обтесывают, высекают, клеят; речные раковины распиливают на фрагменты и тщательно полируют на точильном камне, чтобы сделать ожерелье и лабреты; сооружаются фантастические конструкции из бамбука и из перьев. С прилежанием костюмерши широкоплечие, как грузчики, мужчины превращают друг друга в цыплят, приклеивая пух к коже.

Но мужской дом – это не только ателье. Там спят юноши; женатые мужчины отдыхают в свободные часы, болтают и курят свои толстые сигары, завернутые в высушенный лист маиса. Иногда они даже там едят, так как разнообразная система тяжелых работ обязывает все кланы по очереди нести службу в baitemannageo. Примерно каждые два часа один из мужчин отправляется в свою семейную хижину за тазом, полным маисовой каши, называемой ming?o, приготовленной женщинами. Его приход приветствуется громкими радостными криками «О! О!», которые нарушают тишину дня. С положенной в таких случаях церемонностью он приглашает шесть или восемь мужчин, которые подходят и зачерпывают кашу миской из глины или раковины.

Я уже сказал, что доступ в дом закрыт для женщин. Но только для замужних женщин, так как незамужние девушки-подростки сами избегают подходить к нему, хорошо зная, какой будет их участь. Если по недосмотру или из любопытства они окажутся слишком близко, может случиться, что их поймают и совершат насилие. Однажды, впрочем, они должны будут войти туда добровольно, чтобы сделать предложение вступить в брак будущему мужу.