Серп и молот. Красное знамя
В середине 60-х в Уголовный кодекс РСФСР были включены три новые статьи: 190-1, 190-2 и 190-3.
Зачем понадобились две из них («Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный строй» и «Организация или активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок»), не составляло никакой загадки. То было время возникновения и бурного распространения самиздата. Возникло и с каждым днем набирало все большую силу правозащитное движение. Да и вообще советские люди слегка «пораспустились», стали более свободно болтать. А некоторые наглецы даже стали выходить на центральные площади столицы с разными плакатами, требующими то соблюдения норм советской Конституции, то вывода наших войск из Чехословакии, то еще чего-нибудь.
Болтуны и самиздатчики не всегда подходили под статью 70-ю («Антисоветская агитация и пропаганда»), хотя решалось это, конечно, в зависимости не от реального «состава преступления», а исключительно от выраженной тем или иным способом воли начальства. Что же касается демонстрантов и пикетчиков, то их подвести под монастырь было еще труднее, поскольку еще сталинская Конституция (а вслед за ней и новая, брежневская) гарантировала гражданам СССР «свободу уличных шествий и демонстраций». Когда эта статья Конституции сочинялась, никому из сочинявших ее, конечно, и в голову не могло прийти, что законопослушные советские люди могут устроить какое-нибудь уличное шествие или демонстрацию помимо тех, что Первого мая и Седьмого ноября каждого года собирали на улицах толпы ликующих граждан с красными флагами и портретами любимых вождей.
Вот поэтому и потребовались те новые две статьи — 190-1 и 190-3.
А вот зачем понадобилась третья — 190-2 («Надругательство над Государственным гербом или флагом») было мне не слишком понятно.
Во всяком случае, я сразу отмахнулся от нее, поскольку был убежден, что ни меня, ни моих друзей и знакомых коснуться она никак не может.
О первых двух сказать это с полной уверенностью я бы не мог. Поди угадай, что они там сочтут «распространением заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный строй». Узнают, скажем, что я дал кому-нибудь почитать хранящуюся у меня машинописную копию «Собачьего сердца» Булгакова или что, собравшись на чей-нибудь день рождения, я и мои друзья пели под гитару песни Галича, — вот вам и статья на этот случай.
Да и среди единомышленников Андрея Дмитриевича Сахарова, собиравшихся у памятника Пушкину и требовавших соблюдения норм советской Конституции, вполне мог оказаться если не сам я, то уж наверняка кто-нибудь из моих друзей или близких знакомых.
Что же касается статьи, включенной в УК под номером 190-2, то она, как мне тогда казалось, ни меня, ни моих друзей и знакомых не могла коснуться ни с какой стороны. Надругаться над советским гербом и флагом никто из нас не собирался. Да и, честно говоря, я даже и представить себе не мог, кого конкретно эта статья имела в виду: разве каких-нибудь хулиганствующих юнцов. Ни один взрослый, а тем более интеллигентный человек, думал я, такими глупостями заниматься не станет.
Сейчас, однако, поразмышляв немного на эту тему, я понимаю, что такое мое беспечное отношение к этой новой статье Уголовного кодекса было по меньшей мере наивным.
Вполне можно было подвести под эту статью и меня, и едва ли не всех моих ближайших друзей и знакомых.
Ведь все мы знали, и повторяли, и передавали из уст в уста вот такое, например, четверостишие:
Серп и молот. Молот, серп.
Это наш советский герб.
Хочешь — жни, а хочешь — куй.
Все равно получишь хуй.
Повторяя эту емкую стихотворную формулу, мы восхищались не только талантом «народа-языкотворца», создавшего этот маленький шедевр, но и точностью мысли, выраженной в нем так просто, так коротко и так ясно.
При всей своей лаконичности стишок этот выразил суть дела с поистине исчерпывающей полнотой. Безымянный его автор, как принято говорить в таких случаях, закрыл тему.
Тема, однако, оставалась открытой и обрастала (в анекдотах) все новыми и новыми юмористическими подробностями.
Был, например, такой анекдот, тоже вполне подпадающий под указанную выше статью.
? Маленький щупленький еврей на каких-то спортивных состязаниях бросил молот на самое дальнее расстояние, победив не только всех своих соперников, но чуть ли даже не поставив мировой рекорд.
— Рабинович, — говорят ему изумленные друзья и болельщики. — Мы и не думали, что вы такой замечательный спортсмен!
— Дайте мне серп, — отвечает Рабинович, — и я закину его так далеко, что вы его и не найдете!
Не забыт был в этих всплесках народного юмора и государственный флаг — родное наше красное знамя.
Был, например, такой детский стишок о пионерском галстуке:
Как наденешь галстук,
Береги его.
Он ведь с красным знаменем
Цвета одного.
Пионеры тотчас же создали свой — пародийный — вариант:
Не стесняйся, пьяница,
Носа своего.
Он ведь с нашим знаменем
Цвета одного.
Не надругательство, конечно, а просто милая шутка. Даже вполне невинная.
Но были шутки и похлеще.
Героем одной из самых выразительных стал, конечно, опять Рабинович.
? — Рабинович, — говорит ему какое-то там ответственное лицо. — На завтрашней демонстрации (дело происходит накануне одного из двух главных государственных праздников) понесете портрет Брежнева!
— Нет, нет, что вы! — отнекивается Рабинович. — Я уже всех носил. И Троцкого носил, и Каменева, и Зиновьева, и Бухарина, и Рыкова… А потом я и Сталина носил, и Берия, и Молотова, и Маленкова, и Кагановича…
— Слушайте, Рабинович, у вас такая легкая рука! Понесите красное знамя!
Герой другого анекдота на ту же тему — уже не Рабинович, а какой-то иностранец. Допустим, швед.
? Приехал этот швед в нашу страну на своей, как у нас теперь говорят, иномарке — на какой-нибудь там «Вольво» или «БМВ», а может быть, даже и на «Мерседесе». И угораздило его вместе с этой своей иномаркой провалиться в какую-то дорожную яму. Иномарка, конечно, всмятку, а сам швед хоть и отделался сравнительно легко, но тоже пострадал: сломал руку и два ребра, и еще небольшое сотрясение мозга, и еще там разные мелкие синяки и шишки. В общем, отделался, как говорится, легким испугом.
Отделаться он, конечно, отделался, но очень при этом возмущался. Безобразие, говорит. У нас, например, говорит, как, впрочем, и в других цивилизованных странах, этого не бывает.
— Что ж, — ему говорят, — у вас ям, что ли, не бывает?
— Нет, — говорит, — ямы у нас, конечно, тоже иной раз встречаются. Хоть и не так часто. Но у нас, ежели, скажем, какая-нибудь яма, какие-нибудь, допустим, идут дорожные работы, так это место обносят таким, знаете, заборчиком, а вокруг — красные флажки, чтобы издалека видно было.
— А вы, — ему говорят, — когда подъезжали на этой своей иномарке к нашей государственной границе, разве не заметили такой большой красный флаг?
Может быть, это тоже не надругательство, а просто такая добродушная шутка. Такая как бы критика отдельных наших недостатков.
Но вот анекдот, который иначе как надругательством уже не назовешь:
? Приходит Петька к Василию Ивановичу и говорит:
— Василий Иваныч! А Анка-то у нас, оказывается, целка!
— С чего это ты взял?
— А вот сегодня утром, она еще спала, я глянул, — а у нее вся простыня красная.
— Вот блядь! Сколько уж раз я ей говорил: не ебись на знамени!
Не знаю, как поступил бы высокий суд с рассказчиком такого анекдота, но героиня его уж точно получила бы — как минимум — год исправительно-трудовых работ. Тем более что в пункте шестом соответствующей статьи говорилось, что «для признания рассматриваемого деяния оконченным преступлением не требуется наступления каких-либо вредных последствий». А тут ведь даже и кое-какие вредные последствия вполне могли иметь место.