Партия и правительство
До войны эта языковая формула была неизменной. И никто не спрашивал, и никому не надо было объяснять, почему «партия» тут стоит на первом месте, а «правительство» — на втором.
Но 7 мая 1941 года в газетах появилось такое сообщение:
? Ввиду неоднократного заявления тов. Молотова В.М. о том, что ему трудно исполнять обязанности Председателя Совнаркома СССР наряду с обязанностями Народного комиссара иностранных дел, удовлетворена его просьба об освобождении от обязанностей Председателя Совнаркома. На эту должность назначен тов. Сталин И.В.
И формула перевернулась. Стали писать (и говорить) — «Правительство и партия». И опять никому ничего не надо было объяснять — все было понятно без всяких объяснений.
Советский человек и вообще-то был очень понятлив, а в таких делах — особенно. Если, например, в подписях под каким-нибудь некрологом фамилии отдельных членов Политбюро вдруг менялись местами, все сразу смекали, в чем тут дело. Понимали, что такая перемена ни в коем случае не могла быть случайной, потому что это вам не арифметика, тут от перемены мест слагаемых очень даже многое меняется.
О том, как происходила каждая такая перемена, где и как все это там у них решалось, мы, понятное дело, не знали. Хотя кое о чем, конечно, догадывались. Но теперь гадать уже не приходится. Теперь это уже давно перестало быть тайной.
Вот рассказ одного тогдашнего партийного вельможи, которому случилось однажды присутствовать при том, как принималось очередное такое решение:
? Приехал в Москву польский ансамбль «Мазовше».
Назначен был концерт в Большом театре.
Стало известно, что на концерте будет присутствовать сам товарищ Сталин.
Как сказал Беспалов, у всех были поручения в связи с этим делом. А ему, Беспалову, было поручено приготовить извещение о концерте для газеты.
Но писать было некогда, целый день на ногах, суета, то да се, встречи, разговоры.
Наконец все утрясли.
Вечером состоялся концерт ансамбля «Мазовше».
В ложе Сталин, Берия, Молотов, Маленков. Никто не оглядывается, все смотрят на сцену.
Концерт идет и проходит под аплодисменты.
В конце была овация.
— Прямо от сердца отлегло, — говорил Беспалов.
И прямо тут, в служебной театральной ложе, на обороте афиши он стал набрасывать сообщение для газеты.
Всего-то нужно было написать несколько строчек. Так, мол, и так, такого-то числа состоялся концерт ансамбля «Мазовше» в Большом театре. На концерте присутствовали…
Дальше писать не пришлось.
Концерт окончился, в зале погас свет.
Беспалов уже собрался выходить со всеми, но тут перед ним появился молодой человек в штатском, который сказал:
— Оставайтесь на месте, за вами придут.
Беспалов старался понять, что значат эти слова: «За вами придут». Он повторял их много раз про себя тем самым тоном, каким они были произнесены.
Концерт прошел удачно, закончился овацией. Поводов для беспокойства как будто нет.
Однако…
Однако очень хотелось есть. Ведь целый день на ногах, разговоры, встречи — только теперь вспомнил, что и поесть-то как следует не успел.
Прошло довольно много времени.
Наконец появляется молодой человек в штатском и говорит:
— Пойдемте… Вас ждут.
И ведет его по длинным коридорам и театральным кулисам, освещая дорогу фонариком.
Они оказались за сценой.
И перед ними открылась дверь в ярко освещенный зал.
А там — накрыт стол и за столом все вожди вместе: и Сталин, и Берия, и Маленков, и Молотов.
Сталин, увидев Беспалова, сам налил полный хрустальный бокал коньяка и сказал:
— На, выпей.
— Спасибо, товарищ Сталин, — сказал Беспалов и выпил бокал до дна.
— Молодец, — восхитился Сталин, — все до дна выпил.
И тут же наполнил тот же хрустальный кубок до краев.
— Написал? — спросил он у Беспалова.
— Точно так, товарищ Сталин, — ответил Беспалов.
— Ну, читай!
Николай Николаевич развернул афишу и прочел:
«Сегодня, такого-то числа, на сцене Большого театра состоялся концерт ансамбля „Мазовше“. Присутствовали: т. Сталин…» — тут Беспалов сделал паузу.
Остановился с карандашом в руках, ожидая, что скажет Сталин.
Сталин оценил его дипломатический ход, усмехнулся и сказал:
— Пиши: Сталин, Берия, Маленков, Молотов — по алфавиту..
— Понял? — сказал Беспалов. — Ты бы, например, так и написал бы по алфавиту — и мог бы ошибиться. Но если алфавит сверху приказан, так тому и быть. Вот она, высшая воля! Я и подумать не мог, что можно так вот расположить фамилии по алфавиту. Ждал, признаюсь, предпочтения, которое не моего ума дело. Ждал. И Сталин это понял, усмехнулся… Вот в каких условиях приходилось работать…
— На, — сказал товарищ Сталин и протянул новый бокал коньяку.
Отказываться — грех.
И Беспалов выпил вторую рюмку коньяку, который с голоду бросился ему в ноги.
Сталин это заметил и, подцепив вилкой кружок колбасы и ободочек лука, протянул закуску Беспалову.
— На, — сказал товарищ Сталин, — закуси.
— Ты понимаешь, — рассказывал Беспалов, — тут я стал в тупик. Не знал, как поступить: то ли взять из его рук вилку с колбасой и лучком, то ли прямо с вилки снять закуску зубами… И от закуски отказался.
Товарищ Сталин не обиделся. Только сказал:
— Ну хорошо, иди…
— Не помню, как я вышел, — рассказывал Беспалов. — Перед глазами были круги какие-то, а в тех кругах по алфавиту Берия, Маленков, Молотов…
(Эдуард Бабаев. Воспоминания)
Вернемся, однако, к нашим мутонам: я имею в виду правительство и партию.
Когда Сталин умер, Председателем Совета министров стал Маленков, а Хрущеву было рекомендовано «сосредоточиться на работе в ЦК КПСС». На первых порах казалось, что пост Предсовмина гораздо важнее, чем должность секретаря ЦК (к тому же даже и не генерального) и что именно Маленков унаследует место умершего Хозяина. Но жизнь показала, что это не так. Сосредоточившись «на работе в ЦК КПСС», Хрущев быстро показал нам всем, кто хозяин в доме. И сразу стала ясна правильность первоначального расположения слагаемых. Даже иностранцы понимали, что назначенный Председателем Совета министров Булганин, сменивший быстро слетевшего Маленкова, — фигура чисто декоративная. И значит, все-таки — «партия и правительство», а не «правительство и партия».
Но все, как видно, было уже не так просто, как в сталинские времена. Не зря ведь Хрущев в конце концов попер декоративного Булганина и сделал себя (с сохранением главного партийного поста, конечно) Председателем Совмина.
На какое-то время расположение слагаемых в той старой формуле опять утратило былое свое значение.
Но вот Хрущева сняли, предъявив ему в числе других грехов и этот. И торжественно записали, что совмещение в одном лице двух этих постов недопустимо.
Первым секретарем ЦК стал Брежнев, и его фамилия, естественно, возглавила официальный список «вождей».
Но была тут одна закавыка. Дело в том, что фамилия нового Первого и по алфавиту шла первой. И вот — опять эта проклятая неизвестность!
Вскоре, однако, стало ясно, что Предсовмина Косыгин — фигура хоть и не декоративная (как Булганин при Хрущеве), но и отнюдь не главная. Сперва это просто «носилось в воздухе», но через два года после снятия Хрущева было закреплено официальными партийными решениями.
Вот как это было сделано.
В 1952 году, на XIX съезде партии, Сталин упразднил пост Генерального секретаря (стал называться просто секретарем ЦК) и тогда же Политбюро переименовал в Президиум. В 1966-м Брежнев восстановил оба наименования, став, таким образом, не просто секретарем и даже не Первым, а, как некогда Сталин, — Генеральным секретарем ЦК.
Смысл этого решения был очевиден: он повышал статус Первого. Но в переименовании «Президиума» в «Политбюро», казалось бы, особого смысла не было: не все ли в конце концов равно, как он там называется — этот высший партийный орган? Все ведь и так знают, что он высший.
Смысл, однако, в этом был, и немалый. Возвращение старых названий давало иллюзию возвращения к былым устоям, расшатанным «волюнтаристом» Хрущевым. Не имея возможности открыто реабилитировать Сталина и сталинщину (многое этому мешало), новые руководители КПСС хоть так вот, намеком, давали понять народу, куда клонятся их сердца.
В 30-е годы известный советский перебежчик Вальтер Кривицкий долго и безуспешно убеждал американских правителей, что именно не занимающий никаких государственных постов Сталин, а не «Президент» Калинин и «Премьер-министр» Молотов, является реальным главой советского государства.
Во избежание этих недоразумений во время официальных своих визитов в дальние (равно как и в ближние) страны Брежнев официально именовался «членом Президиума Верховного Совета СССР». (Позже он все-таки решил стать его Председателем, то есть как бы Президентом.) Но титул «Генерального секретаря» и до этого даже иностранцами уже воспринимался как высшая государственная должность в Советском Союзе.
Вот и опять, значит, создалась ситуация, при которой первоначальная формула соотношения партии и правительства должна была восторжествовать.
Так оно, в сущности, и вышло, хотя к старой формуле уже не вернулись. Вместо нее возникла новая: «Партия — руководящая и направляющая сила советского общества».
О том, как ко всему этому относилось население нашей необъятной страны, можно судить по такому анекдоту.
? Вступительные экзамены в каком-то советском вузе. Профессор спрашивает у абитуриента:
— Что является руководящей и направляющей силой нашего общества?
Парень мнется, хлопает глазами — явно не знает, как ответить на этот вопрос.
— Ну, хорошо, — решает ему помочь профессор. — Скажите тогда: какую роль в нашей стране играет Коммунистическая партия?
Абитуриент тупо молчит.
— Ладно, — сдается профессор. — Скажите тогда: кто у нас Генеральный секретарь ЦК КПСС?
По лицу экзаменующегося он видит, что тот и на этот вопрос тоже не может ответить.
— Ну, а кто такой Брежнев, вы, я надеюсь, знаете? Леонид Ильич Брежнев?
Абитуриент пожимает плечами: нет, и этого он тоже не знает.
— Послушайте! — взрывается профессор. — Откуда вы к нам приехали?
— Из Урюпинска.
Профессор — с тоской:
— Бросить бы все к такой-то матери и уехать на хуй в этот Урюпинск!