Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Когда я учился в 8-м классе, меня сделали редактором школьной стенгазеты.
Раньше от всяких (любых) общественных нагрузок я старался увиливать. Но эта пришлась мне по душе. Стенгазету мы (я и еще несколько моих дружков-старшеклассников) делали с увлечением. Сочиняли эпиграммы, рисовали карикатуры. И эти наши усилия были вознаграждены. Раньше стенгазета висела себе и висела на стене, потому что «так полагалось». И никто никогда не обращал на нее никакого внимания. А около нашей, когда мы вывешивали очередной, только что сделанный номер, сразу собиралась толпа. Поэтому, когда мы узнали, что объявлен общегородской конкурс школьных стенных газет, никто из нас не сомневался, что наша на этом конкурсе безусловно займет первое место.
Эта наша надежда превратилась в полную уверенность, когда мы увидали другие стенгазеты, развешанные по стенам конференц-зала. Конкурс был поставлен на широкую ногу: проходил он в горкоме партии, а председателем жюри был главный редактор городской газеты — толстый добродушный дядька в огромных роговых очках на полном, постоянно улыбающемся лице. Фамилия его была Клиросов: я запомнил ее, потому что его сын Володька Клиросов учился с нами в одном классе.
Город был маленький (Северный Урал, эвакуация, 1942 год), и школ в нем было немного. Но стенгазет в том зале было вывешено не меньше полусотни. И все они — все до одной! — угнетали своим скучным, унылым однообразием. Они все словно были сделаны одной рукой. Наша на этом тоскливом фоне должна была сразу броситься всем в глаза. В отличие от тех, серых, от начала до конца заполненных аккуратно переписанными и симметрично расположенными на листе ватмана заметками, она переливалась всеми цветами радуги — и в прямом, и в переносном смысле слова. Ведь, как я уже сказал, помимо заметок (куда же без них?) там у нас были и стихи, и эпиграммы, и рисунки, и веселые смешные карикатуры. Не могло быть никаких сомнений: первое место было нам обеспечено.
Каково же было мое изумление, когда среди вывешенных на всеобщее обозрение газет нашей вообще не оказалось. Не сомневаясь, что это просто какое-то недоразумение, я подошел к отцу Володьки Клиросова, и он с неизменной своей добродушной, а сейчас, как мне показалось, добродушно-хитроватой улыбочкой сказал мне:
— А ты загляни в соседнюю залу.
В соседней «зале» были вывешены — в назидание другим — образцы того, КАК НЕ НАДО ДЕЛАТЬ школьную стенгазету. И на самом видном месте среди этих образцов газетного брака висела наша красавица.
Нет, карикатур, стихов и эпиграмм наших никто не ругал. Наоборот, их даже хвалили. И вообще газета наша на вкус членов жюри во всех отношениях была хороша и безусловно заслужила бы какую-никакую премию. Но был в ней, оказывается, один коренной порок, который не только одним махом перечеркнул все ее достоинства, но даже самое обсуждение ее кандидатуры сделал невозможным.
Порок этот состоял в том, что мы забыли начертать в самом верху газетного листа лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
На самом деле мы про это не забыли. Мы просто-напросто не знали, что без этого обязательного лозунга не может выйти в свет ни один орган, как торжественно выразился отец Вовки Клиросова, «большевистской печати».
Сколько мне помнится, это мое первое столкновение с «популярным лозунгом международного рабочего движения» стало и последним.
Написанный Марксом и Энгельсом «Манифест коммунистической партии», откуда этот лозунг был взят, я, конечно, читал. И даже слыхал песню, написанную старым поэтом Н. Минским. В конце века он обрел «титло отца русского декадентства». А в 1905-м, обратившись вдруг в новую, революционную веру, стал издавать большевистскую газету «Новая жизнь» — ту самую, в которой Ленин напечатал знаменитую свою статью «Партийная организация и партийная литература». Именно вот тогда «отец русского декадентства» и сочинил песню, которую сейчас уже мало кто помнит, а я еще застал:
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Наша сила, наша воля, наша власть.
В бой последний, как на праздник, снаряжайтесь.
Кто не с нами, тот наш враг, тот должен пасть.
Станем стражей вкруг всего земного шара,
И по знаку, в час урочный, все вперед!
Враг смутится, враг не выдержит удара,
Враг падет, и возвеличится народ.
Мир возникнет из развалин, из пожарищ,
Нашей кровью искупленный новый мир.
Кто работник, к нам за стол! Сюда, товарищ!
Кто хозяин, с места прочь! Оставь наш пир!
Братья-други! Счастьем жизни опьяняйтесь!
Наше все, чем до сих пор владеет враг.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Солнце в небе, солнце красное — наш стяг!
Текст, конечно, убогонький. Но первый куплет в моей памяти все-таки застрял. Наверное, потому, что в младших классах нас заставляли его разучивать на уроках пения.
Однако ни песня эта, ни сам лозунг никакого заметного следа в моей жизни не оставили. Единственным ярким воспоминанием осталась история со стенгазетой, из чего можно заключить, что в повседневную, живую речь эта словесная формула так и не вошла.
Чего не скажешь о другом языковом клише, заимствованном из того же источника: «Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей».
Это выражение мне приходилось слышать не раз, и отнюдь не в политическом, а самом что ни на есть бытовом, житейском контексте. Например, во время игры в карты или в шахматы — перед тем как сделать какой-нибудь рискованный ход, кто-нибудь вдруг воскликнет:
— Эх, была — не была! Пролетариату ведь нечего терять, кроме своих цепей…
И партнер иронически подхватит:
— А приобрести он может весь мир.
А лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», давно уже похороненный на первых полосах партийных газет, в оттепельные, хрущевские времена неожиданно вдруг воскрес в анекдоте.
Анекдот был такой:
? Приходит на телевидение Карл Маркс, просит, чтобы ему дали выступить. Ему объясняют: нет, никак нельзя, у нас все расписано по минутам.
— Да мне, — говорит Маркс, — только минута и нужна.
В общем, уговорил. И в самом деле — уложился. Даже и минуты не заняла эта его телевизионная речь. Появившись на экране, основоположник великого учения произнес только одну-единственную фразу:
— Пролетарии всех стран, извините!