Индивидуализм

Зеркала из полированного металла и обсидиана существовали с древних времен, поэтому историки обычно считают изобретение стеклянного зеркала просто еще одной вариацией на старую тему. Но на самом деле появление стеклянных зеркал стало важнейшим сдвигом: они впервые позволили людям увидеть себя такими, какие они есть, со всеми уникальными выражениями лиц и чертами. Полированные медные или бронзовые зеркала по сравнению с ними были крайне неэффективны, отражая лишь около 20 процентов света; даже серебряные зеркала должны были быть невероятно гладкими, чтобы дать более-менее хорошее отражение. Кроме того, они были крайне дороги: большинство людей в средние века видели лишь приблизительное отражение своего лица в воде.

Выпуклое стеклянное зеркало изобрели в Венеции около 1300 г. – возможно, это было как-то связано с разработкой стеклянных линз, используемых в первых очках (их изобрели в 1280-х). К концу XIV в. такие зеркала добрались и до Северной Европы. Будущий король Генрих IV Английский в 1387 г. заплатил 6 пенсов за замену стекла в разбитом зеркале[67]. Через четыре года, путешествуя по Пруссии, он отдал 1 фунт 3 шиллинга 8 пенсов серебром за «два парижских зеркала» для личного пользования[68]. В покоях его сына Генриха V на момент смерти в 1422 г. стояло три зеркала, два из которых вместе стоили 1 фунт 3 шиллинга 2 пенса[69]. Эти зеркала, конечно, все еще были слишком дороги для среднего крестьянина или ремесленника, но к 1500 г. богатый городской купец уже мог себе позволить такую роскошь. С этой точки зрения человек, у которого были лишние деньги в 1500 г., заметно отличался от своего предка в 1400-м: он видел свое отражение и, соответственно, знал, каким его видит остальной мир.

Благодаря тому, что люди стали ценить свою уникальную внешность, резко вырос спрос на портреты, особенно в Нидерландах и Италии. Практически все сохранившиеся картины маслом XIV в. имеют религиозную природу – за исключением как раз нескольких портретов. Мода на портреты продолжала распространяться в XV в. и стала доминировать в нерелигиозном искусстве. Чем больше важных персон заказывали у художников портреты, тем больше людей видели эти портреты и решали заказать свои собственные. Портреты призывали «Посмотрите на меня!» и говорили о том, что на них изображен обеспеченный мужчина или женщина с хорошими связями, общественный статус которых делает их достойными портрета. А еще, посмотрев на портреты, вы начинали обсуждать этих людей, привлекая к ним внимание.

Одна из самых знаменитых картин этой эпохи – «Портрет четы Арнольфини» Яна ван Эйка, написанный в Брюгге около 1434 г. На нем видно выпуклое круглое зеркало на дальней стене, отражающее спины людей, изображенных на портрете. Если «Портрет человека в красном тюрбане» того же автора, написанный годом ранее, является автопортретом (вполне вероятно, что это так), то у художника к этому времени тоже было плоское зеркало. Из знаменитого эксперимента Брунеллески с перспективой (к нему мы вернемся позже) мы знаем, что во Флоренции к тому времени плоские зеркала уже были. После ван Эйка к концу XV в. автопортреты стали популярным жанром в Италии и Нидерландах. Дюрер написал немало автопортретов; кульминацией стало изображение себя в виде Христа в возрасте 28 лет (1500); по уровню интроспекции он вполне мог соперничать с Рембрандтом, творившим в XVII в. В руках художников зеркало превратилось в инструмент, с помощью которого человек мог узнать, каким его видят другие люди. До того времени художники рисовали только других людей; теперь же они могли поместить на картину и самих себя. А любой, кто видел, как тщательно художник разглядывает его лицо, ища в нем какие-то характерные черты, не мог и сам не задуматься о собственной личности.

Все это привело не только к появлению множества красивых картин. Само то, что человек видел себя в зеркале или становился центром внимания на портрете, заставляло его думать о себе иначе. Люди начали считать себя уникальными. Ранее параметры индивидуальной идентичности ограничивались общением с окружающими людьми и религиозными прозрениями, посещавшими человека в течение жизни. Таким образом, индивидуальности в нашем современном понимании не существовало: люди определяли себя только через отношение к группам – семье, поместью, городу, приходу, – а также к Богу. Некоторые люди иногда выделялись из толпы своими жизнеописаниями – достаточно вспомнить хотя бы «Историю моих бедствий», автобиографию Пьера Абеляра, или Ульриха фон Лихтенштейна, писавшего романы с собой в качестве главного героя, – но среднестатистический человек считал себя только частью общины. Именно поэтому в Средние века изгнание считалось настолько суровым наказанием. Ремесленник, изгнанный из родного города, терял все, что давало ему идентичность. Он не мог больше зарабатывать деньги, брать в долг или что-то покупать. Он терял доверие тех, кто мог заступиться за него и защитить в физическом, социальном и экономическом смыслах. Никто больше не заявлял о его невиновности и не вспоминал его предыдущие хорошие поступки в суде; терял он и духовную защиту церковной гильдии или братства, к которому принадлежал. В XV в. эта «общественная идентичность» не исчезла полностью, но люди начали осознавать свои уникальные качества вне зависимости от того, к какой общине принадлежат. На старое чувство коллективной идентичности наложилось новое ощущение – личного достоинства.

У этого нового индивидуализма было и религиозное измерение. Средневековые автобиографии обычно посвящались не самому автору, а его отношениям с Богом. Жития раннесредневековых святых представляли собой архетипические моральные истории о мужчинах и женщинах, которые следовали по Божьему пути. Даже в XIV в. монах, пишущий хронику монастыря, или горожанин, описывающий свой город, обязательно говорили о Боге, потому что важным элементом истории была не сама община, а ее отношения с Богом. К концу XIV в., когда люди уже стали видеть себя индивидуальными членами общества, они начали делать акцент на личных отношениях с Богом. Это преображение хорошо заметно по религиозному меценатству. Если в 1340 г. какой-нибудь богач строил часовню, чтобы в ней служили мессы ради спасения его души, он бы украсил ее картинами с религиозными сюжетами, например, поклонением волхвов. В 1400 г. его потомок, реставрируя часовню, заказал бы у художника картину, где он сам изображен в виде одного из волхвов. А вот в конце XV в. зачастую часовни украшались только портретом мецената; религиозные символы, использованные художником, считались достаточным доказательством набожности заказчика.

Новый индивидуализм повлиял и на самовыражение людей. Письма, которые они писали друг другу, приобретали все более личный характер; до этого авторы писем ограничивали себя формальностями и приказами. Появилась ярко выраженная тенденция писать о себе и рассказывать о личных мыслях и чувствах. Примеров подобных автобиографических произведений в XV в. немало: на английском языке – «Книга Марджери Кемпе», на испанском – «Воспоминания Леоноры Лопес де Кордова», на итальянском – «Комментарии» Лоренцо Гиберти. Четыре самых ранних коллекции английских частных писем – Стоноровские, Пламптонские, Пастонские и Селийские – тоже датированы XV в. Обычные люди стали отмечать время и дату своего рождения, чтобы с помощью астрологии узнать больше о себе с точки зрения своего здоровья и удачи. Новое самосознание также привело к большему стремлению к приватности. В прошлые столетия домохозяева и их семьи полностью делили между собой здание, часто ели и спали в том же холле, что и слуги. Теперь же они начали строить приватные комнаты для себя и гостей, отделенные от большого зала. Как и в случае со многими другими значительными изменениями в истории, люди в основном даже не представляли, насколько важным делом занимаются. Тем не менее наше восприятие себя как личностей, а не просто членов общества, стало важной вехой перехода от средневекового мира к современному.