«Черная смерть»

Объяснить, насколько убийственным событием была «Черная смерть», очень трудно. Когда я читал лекции о средневековой Англии и подчеркивал, насколько катастрофическими стали 1348–1349 гг., всегда находился какой-нибудь слушатель, который настаивал, что это просто не могло быть так же ужасно, как Первая мировая война или бомбардировки Лондона во времена Второй мировой. Я объяснял, что смертность в Великобритании в Первую мировую войну составила 1,55 процента населения за четыре года, или, в среднем, 0,4 процента в год. «Черная смерть» убила около 45 процентов населения Англии за семь месяцев, волной пронесшись по всей стране, т. е. годовая смертность составила 77 процентов[41]. Таким образом, смертность в 1348–1349 гг. была в 200 раз выше, чем в Первую мировую войну. Или, если уж сравнивать с бомбардировками во Вторую мировую, то выходит как-то так: чтобы повторить такой же уровень смертности, как во время чумы, пришлось бы сбросить на Японию не две атомные бомбы (которые убили примерно по 70 000 человек), а 450. Две атомные бомбы каждый день, на разные города, в течение семи месяцев. Если бы подобное произошло, никто бы не сомневался, что это худшая катастрофа в истории человечества. Но чума произошла настолько давно, а мы настолько далеки от культуры ее жертв, что просто не можем оценить масштабы смертности. Нам куда легче понять боль родителей, потерявших любимых сыновей в Первую мировую войну, чем судьбу целых деревень и городков, сгинувших в XIV в.

«Черная смерть» стала первой волной второй пандемии энзоотического заболевания, которое часто называют бубонной чумой из-за черных бубонов, которые вырастают в паху и подмышках жертв. Патогеном для этой болезни является бацилла Yersinia pestis, которую переносят блохи, обычно живущие на грызунах, но она может передаваться и через человеческих блох. В определенных обстоятельствах она передается и воздушно-капельным путем. Сейчас считается, что если во время развития болезни начинается пневмония, то бациллы с выдыхаемым воздухом могут передаваться непосредственно от человека к человеку. Это уже не бубонная чума, а намного более опасная легочная болезнь.

Первая подобная пандемия случилась за 800 лет до того, начавшись в 541 г. Эта предшественница «Черной смерти» сохраняла свою убойную силу в течение всего VI в., но постепенно ослабевала и наконец полностью исчезла в 760-х гг. К 1347 г. чумой в Европе никто не болел уже лет 600. Соответственно, никто не был готов к ее повторному появлению, впервые отмеченному в Китае в 1331 г. С купцами она по Великому шелковому пути добралась в 1347 г. до Крыма, где ее жертвы пересели на генуэзские корабли, направлявшиеся в Константинополь. Оттуда чума распространилась по Сицилии, Греции, Египту и Северной Африке, Сирии и Святой земле. К концу 1347 г. она уже появилась в торговом сердце христианского мира – городах Венеции, Пизе и Генуе, – причем в своей самой опасной легочной форме. В пораженных городах быстро росли горы трупов: смертность в районе 40 процентов была нормой.

Новости о чуме распространялись даже быстрее, чем сама инфекция. Заранее предупрежденные города закрывали ворота от любых путешественников, но вот сдержать такое маленькое существо, как блоха, практически невозможно – а ворота все равно приходилось периодически открывать, чтобы впустить транспорт с едой и другими припасами. Чума не щадила никого: умирали и богатые, и бедные, и женщины, и дети, и христиане, и мусульмане. В Тунисе Ибн Хальдун писал, что «голос бытия словно призвал к забвению… и мир ответил на этот зов». Аньоло ди Тура описал, что ему довелось пережить в Сиене:

Смерть пришла в мае. Она была жестокой и ужасной, и я не знаю, с чего начать описывать ее безжалостность… Отцы бросали детей, жены – мужей, брат – другого брата, ибо эта болезнь, казалось, поражала через дыхание и зрение… Члены семей относили мертвых ко рву, без священников, без церковных обрядов… А я… похоронил пятерых моих детей своими руками… Умерло столько народу, что все считали, что настал конец света.

Флоренция пострадала едва ли не сильнее всех в Европе: там умерло 60 процентов населения. Один свидетель, живший тогда в городе, писал:

Горожане не занимались ничем, кроме переноски мертвых тел для захоронения; многие умерли, не исповедавшись и не причастившись; многие умерли в одиночестве, многие от голода… Во всех церквях вырыли глубокие ямы до самых грунтовых вод, и бедняков, которые умирали ночью, быстро собирали и бросали кучами в эти ямы. Утром, когда в яме находили много тел, брали немного земли и набрасывали на них сверху; а позже на них бросали другие тела, а на них другую землю – подобно лазанье, которую готовят из слоев пасты и сыра[42].

Поэт Джованни Боккаччо был поражен обращением с покойными. Он отмечал, что «большинство соседей, движимых страхом заразиться от гниющих тел не меньше, чем милосердием к усопшим, выносили трупы из домов на руках и выкладывали их перед дверями, где их мог заметить любой стражник, совершавший обход»[43]. Флорентийский писатель Джованни Виллани и сам умер от чумы. Последние слова его хроники: «И чума продлилась до…» Болезнь зажала ему рот черной рукой до того, как он успел дописать дату.

В январе 1348 г. чума добралась до французского порта Марселя. Оттуда она распространилась на север по Франции и на запад в Испанию, нисколько не теряя в пути смертоносности. В Перпиньяне умерли 80 из 125 нотариусов, 16 из 18 цирюльников и 8 из 9 врачей[44]. Процветающий ростовщический бизнес в городе полностью погиб. Во французском Авиньоне, где находилась папская резиденция с тех пор, как в 1309 г. туда переехал Климент V, умерла треть кардиналов. В Лангедоке и Провансе умерла половина населения. А болезнь шла все дальше, распространяясь во всех направлениях. В Живри в Бургундии, где приходские архивы велись еще с 1334 г., количество похорон увеличилось с 23 в год до 626 всего за четыре месяца – что говорит о смертности в районе 50 процентов. В Англии в каждом приходе умерло более чем 40 процентов священников; в Эксетерской епархии погибло более половины священнослужителей[45]. Средняя смертность крестьян в Вустершире составила 42 процента, но эта цифра прячет за собой как довольно удачливые поселения вроде Хартлбери (19 процентов), так и ужасно пострадавшие поместья вроде Астона (80 процентов). В двух крупнейших городах Англии, Лондоне и Норидже, смертность составила 40 процентов. В начале июля 1349 г. корабль из Лондона нашли дрейфующим возле норвежского порта Берген. Когда на него высадились представители власти, они обнаружили, что вся команда мертва. Они в ужасе бежали с корабля, но было уже поздно: один из них подхватил болезнь. Вот так чума добралась до Норвегии[46].

Сколько человек умерло во время «Черной смерти»? Официальные лица церкви подсчитали, что погибло около 24 миллионов христиан, что составляло, как они думали, около трети всего христианского мира. Недавние исследования показали, что на самом деле смертность могла быть намного выше: 60 процентов населения в большинстве регионов Франции, возможно, чуть выше 60 процентов населения в Англии, Каталонии и Наварре и между 50 и 60 процентами в Италии[47]. Очевидно, такая массовая гибель людей нанесла выжившим тяжелейшую травму, потому что те, кто выполняли важнейшие повседневные дела – священники, слуги, повара, пастухи, сборщики урожая, матери маленьких детей, – просто исчезли из жизни. Еще в 1340 г. сложно было представить себе что-то хуже, чем голод 1316–1319 гг. Но вот с 1347 г. европейцы всерьез готовились к смерти. Причем снова и снова, потому что «Черная смерть» стала лишь первой волной пандемии: чума вернулась в 1361–1362, 1369 и 1374–1375 гг., а в следующие три века эпидемии вспыхивали в среднем каждые восемь-двенадцать лет. И, хотя последующие эпидемии были не такими ужасными, как самая первая, они все равно убивали миллионы людей. Эпидемия 1361–1362 гг., например, менее чем за год убила еще около 10 процентов населения Англии. Век спустя в большой эпидемии 1478–1480 гг. погибло еще от 10 до 15 процентов населения. Даже через 300 лет после «Черной смерти» эпидемия чумы все еще могла убить 15 процентов жителей города средних размеров, а в больших городах все было намного хуже. Более 20 процентов населения Лондона умерло в 1563 г., еще больше – в Венеции в 1576, в Севилье в 1649, в Неаполе в 1656 и в Марселе в 1720–1721 гг. Таким образом, в XIV в. началась эпоха страха. Люди ложились спать, отлично понимая, что следующая ночь может стать для них последней.

В контексте этой книги, впрочем, смертоносность чумы – не самая значительная ее характеристика. Важно понимать, что общество не рухнуло. Смерть более чем половины населения не привела к тому, что люди отказались от соблюдения правил владения собственностью или бросили сеять зерновые и собирать урожай. В некоторых местах закон и правопорядок все же рухнули, но ненадолго. В Флоренции беккини (гробокопатели) грабили пустые дома, вымогали деньги у жертв, слишком испуганных, чтобы покинуть дом, и насиловали беззащитных женщин, но беззаконие продлилось лишь несколько недель. Несмотря на то что многие прелаты и вельможи умерли от чумы, их быстро заменили. А европейские правители вели себя весьма храбро. В Англии Эдуард III публично объявил, что собирается отправиться во Францию, несмотря на бушевавшую там чуму, и он действительно туда поехал, пусть и ненадолго. В 1349 г. он устроил в Виндзоре турнир, на который собралось множество зрителей и на котором он завершил учреждение ордена Подвязки – в то время от чумы страдала и сама Англия. Его послание было предельно простым: он считал, что находится под защитой Бога. Более того, он всячески демонстрировал свою уверенность в божественном одобрении своим подданным – это очень смелый поступок, особенно если учитывать, что одна из его дочерей уже умерла от чумы.

Но самыми важными стали долгосрочные последствия «Черной смерти» – и светские, и духовные. Средневековое общество было невероятно негибким; люди считали, что их общественное положение назначено сверху самим Богом. Владелец поместья родился, чтобы носить оружие и вести в бой солдат. Сапожник должен быть сапожником, ни больше, ни меньше. Крепостной крестьянин, обрабатывающий восемь акров земли помещика, всегда будет крепостным. Именно этого хотел от них Бог. Но после резкого снижения численности населения жесткая структура пошла огромными трещинами. Прежде всего, стало просто не хватать рабочих рук. Крестьянам, у которых умерла вся семья, больше незачем было смиряться с пожизненной службой: им было нечего терять, так что они могли просто уйти в ближайший город и найти там кого-нибудь, кто будет платить им за работу. Пахарь, дети которого голодали, уже не обязан был довольствоваться возделыванием узкой полоски земли для своего помещика, если землевладелец по соседству предлагал работникам хорошую плату. Если феодал хотел сохранить его, то должен был либо предложить больше денег, либо дать ему больше земли.

«Черная смерть» – это самая четкая граница между ранним и поздним Средневековьем. Из-за голода, упомянутого в начале главы, оптимизм, преобладавший в XIII в., развеялся задолго до 1347 г., но чума потрясла самые основы представлений людей о своем месте в мире. Кому-то пришлось пережить практически полную гибель своей общины, и такие люди задавались вполне резонным вопросом: почему Бог обошелся с ними так жестоко, а в соседней деревне умерло намного меньше народу? Можно ли по-прежнему считать, что Бог стремится к лучшей доле для человечества, если он убивает детей в колыбелях такой мучительной, ужасной болезнью? Разрушив хрупкую основу общества, эпидемия чумы подняла глубокие вопросы о причинах болезни. Многие начали рассуждать об упадке папской власти после Бонифация VIII, который занимал престол с 1294 по 1303 г. С его времен верхушка церкви все чаще ассоциировалась с коррупцией и стяжательством. После того как папа римский попал под влияние светского монарха, короля Франции, институт папства потерял немалую часть уважения в глазах христианского мира. Люди начали сомневаться, действительно ли римская церковь ведет их в верном направлении. Кое-кто считал, что чума – это божественное наказание всему человечеству за то, что их религиозные лидеры поддались коррупции.

Кроме того, чума изменила восприятие смерти. Вы, скорее всего, считаете смерть одним из великих неизменных явлений человеческой жизни, но на самом деле представления о ней могут меняться довольно радикально. Смерть сама по себе не существует: у нее нет вещественного воплощения, поэтому она имеет смысл только в глазах живущих – как отсутствие жизни и как вера в то, что после смерти наступает какая-то иная форма жизни. Именно последнее представление сильно изменилось. По всей Европе в XIV в. прокатилось увлечение смертью. Литература была полна дьяволов, чистилищ и загробной жизни. Мотив черепа все чаще появлялся на религиозных картинах и скульптурах. В Англии религиозная секта лоллардов выступала за более усердный, духовный образ жизни. В завещаниях лоллардских рыцарей и прелатов в конце века часто подчеркивалось отвратительное, грешное состояние человеческой плоти авторов. В церквях и соборах размещались вырезанные из камня memento mori – материальные напоминания о гниющих трупах, которыми мы все когда-нибудь станем. Люди стали намного больше жертвовать на часовни и другие благочестивые дела: строительство мостов, школ, богаделен и больниц для путешествующих. Под всеми этими индивидуальными актами благочестия и ненависти к себе мы видим нечто еще более глубокое: пугающий вопрос о положении человечества в глазах Божьих. Что, если Бог решил полностью уничтожить человечество? После 1348 г. гибель человеческого рода казалась вполне реальной перспективой.

Для некоторых выживших, впрочем, «Черная смерть» открыла совсем другие перспективы. Как мы уже видели, среди выгодоприобретателей оказались крестьяне, которые обнаружили, что могут продавать свой труд дороже, чем в прежнем поместье. И в Англии, и во Франции были изданы законы с целью помешать свободному рынку диктовать размеры жалований, но эти меры мало к чему привели. Крестьяне поняли, что их труд ценен для хозяев, и могли настаивать на более достойном обращении, чем раньше. А в противном случае они могли и восстать. Ранее крестьяне не были особенно склонны к восстаниям, но благодаря эпидемии чумы они обрели чувство собственного достоинства. Это привело к нескольким восстаниям: французской Жакерии (1358), восстанию чомпи во Флоренции (1378), крестьянскому восстанию Уота Тайлера в Англии (1381). Весьма характерно, что на протяжении всей истории массовая гибель людей приводит к тому, что важность работающих мужчин и женщин начинает ощущаться гораздо острее – как ими самими, так и теми, кто стоит выше них в общественной иерархии.

Значительно изменились даже те аспекты общества, которые мы обычно никак не связываем с чумой. Хороший пример – брачное право. В 1332 г. крепостная крестьянка из Доккомба по имени Агнесса из Смоллриджа решила выйти замуж за Роджера Ширмена, свободного жителя Мортона. Просьбу донесли до приора Кентербери (приорат владел землей, на которой находился Доккомб). Приор отказал ей, потому что, выйдя замуж, Агнесса лишилась бы статуса крепостной и не обязана была больше работать в поместье. Но, хотя в 1332 г. крепостное право все еще могло встать на пути к человеческому счастью, к 1400 г. эта система оказалась разрушена практически по всей Западной Европе. Барщина, которую арендаторы земли обязаны были платить феодалу, уменьшилась после четвертой эпидемии чумы в 1374–1375 гг., потому что арендаторов стало меньше, а земли не убавилось. Некоторые феодалы, которые заняли значительные средства, оказались в долгах, и им пришлось сдавать в аренду или даже продавать целые поместья предприимчивым горожанам. Женщины вроде Агнессы из Смоллриджа теперь могли спокойно выходить замуж за кого хотели, предварительно заплатив помещику пеню. Феодальные связи, привязывавшие работников к земле, сменились финансовыми обязанностями. Деньги заняли место навязанной верности. Капитализм, уже победивший в городах, начал вытеснять феодализм и в сельской местности.

Мы можем лишь вкратце упомянуть здесь о значительных переменах, вызванных «Черной смертью». Тем не менее если говорить об оценке этого периода с точки зрения нашей книги, годы с 1347 по 1352 стали, пожалуй, самыми важными для формирования западного общества. Наверное, с ними могут сравниться только годы двух мировых войн – из-за быстрых общественных изменений и технологических достижений, которые их сопровождали. Но даже они бледнеют в сравнении с эпохой, когда каждый второй человек умирал в мучениях – и никто не мог понять, почему.