Вместо эпилога

Теория Ф. Шмита осталась в незаконченном виде²⁴³, ему просто не хватило времени и чуточку везения, чтобы в полной мере завершить огранку своей красивой концепции, представить ее в достойной оправе. Ритм относительно налаженной академической жизни был прерван революцией и гражданской войной, а потом навалившейся на Ф. Шмита критикой с обвинениями в антимарксистских позициях, от которых он не успевал отбиваться.

В 1920-е годы у Ф. Шмита, как и у многих ученых, оставшихся в России, уже не было таких комфортных материальных условий для сосредоточенной работы, тщательной проверки и оформления результатов исследований. Даже внешний вид его книг, изданных в дореволюционной России и потом в советское время, разительно отличается. Его книга о Кахриэ-Джами до сих пор признается великолепным изданием, мечтой всех библиофилов и антикваров. Содержание книги о Кахриэ-Джами подкреплено иллюстрациями прекрасного качества и внушительного размера, заключенными в папку, отделанную малиновой кожей. Подстрочник книги оформлен безукоризненно, в соответствии со строгими академическими правилами русской дореволюционной науки. Остальные книги Ф. Шмита выглядят более чем скромно: в бумажном переплете, на плохой бумаге, без иллюстраций и научно-справочного аппарата, без списка литературы²⁴⁴. Ф. Шмит сам признавался, что вынужден был соглашаться на такое оформление книг, иначе они вообще могли остаться ненапечатанными²⁴⁵. Автора вряд ли стоит упрекать во всех недостатках изданий. Нельзя приписывать ученому и досадные опечатки, поскольку погрешности могли быть следствием небрежной типографской корректуры.

В то же время, «следы» авторской торопливости проявляются в некоторой стилистической шероховатости в текстах книг Ф. Шмита послереволюционного времени, хотя в целом ему нельзя было отказать в мастерстве излагать свои самые сложные идеи ясно и увлекательно.

Советская наука в области теория искусствознания, историографии музееведения, истории древнерусского искусства в последующие годы стала развиваться совсем по другому пути. «Смутный силуэт» истории художественной культуры, истории детства, музеологии еще только угадывался на горизонте отечественного гуманитарного знания. Опыт прочтения детского рисунка, осуществленный Ф. Шмитом, и спустя почти сто лет представляет особый интерес для культурно-исторического исследования. Сегодня изыскания Ф. Шмита в области гендерной культурологии интересны именно тем, что он предложил новую методологию анализа такого оригинального типа визуального источника, как детские рисунки. Можно утверждать, что опыт этот уникален и значим не только как способ моделирования истории искусства, но как один из шагов к пониманию сложного психологического механизма, который определял траекторию пути художественного творчества человечества от ритмических «макарон» до современных вершин реализма, сюрреализма и всех самых разных направлений в современном гуманитарном знании.

Федор Шмит смелыми замыслами опередил свое время, а эпоха определила трагизм его личной судьбы и учеников, забвение научных открытий. Однако идеи Ф. Шмита оказались настолько жизнеспособными, а поставленные проблемы признаны фундаментальными, что через столетие его наследие способно дать импульс развитию новых направлений, выводящих российских исследователей на передовые рубежи мировой науки.

«Дело» по реабилитации имени и творческого наследия ученого, продолжающееся с разной степенью интенсивности уже более трех десятков лет, но не доведенное до логического конца, создает условия разноречивым оценкам. Недостаточная известность трудов Ф. Шмита тормозит этот процесс, служит основанием для раздраженных выступлений против «апологетики» его имени. До тех пор пока все творческое наследие Ф. Шмита не получило широкого обсуждения и признания научной общественности, оно не может быть критерием для объективной оценки фигуры Ф. Шмита и научной значимости его теории.

Теория Ф. Шмита остается практически неизвестной для мирового научного сообщества, несмотря на то, что широкую известность получили аналогичные теории, созданные западными искусствоведами. Только спустя полвека, по утверждению А. С. Дриккера²⁴⁶, выявленная Шмитом эволюционная закономерность в искусстве была заново открыта английским историком и теоретиком искусства Э. Гомбрихом (1909=2001)²⁴⁷. Верность основных положений теории Ф. И. Шмита²⁴⁸ подтверждает проведенный современными культурологами сравнительно-сопоставительный анализ концепций немецкого и российского искусствоведа. Данные оценки можно рассматривать как одну из попыток хотя бы «задним числом» вписать имя и открытия Ф. Шмита в пространство мировой науки.

Несправедливым фактом мы считаем то, что монографии и учебники Э. Гомбриха переиздаются многочисленными тиражами не только в Европе, но и в России²⁴⁹, тогда как не менее оригинальные труды Ф. Шмита остаются известными только узкому кругу специалистов. Становится дурной традицией возвращение российского интеллектуального наследия только после того, как они получают признание за рубежом. В такой последовательности в России «открывали» имена многих выдающихся соотечественников: М. М. Бахтина, П. М. Бицилли, А. А. Богданова и др. Не хочется думать, что «река времен» унесет «в пропасть забвения» научные достижения Ф. И. Шмита прежде, чем они получат лавры признания в своем отечестве.