Раздел 1. Учителя и начало научного самоопределения

Линию судьбы Федора Шмита определили четыре города⁴²: Санкт-Петербург (затем Ленинград), Константинополь, Харьков и Киев. Годы жизни в этих городах стали для Ф. Шмита этапами формирования его мировоззрения, их интеллектуальная среда во многом определяла направления научных поисков Ф. Шмита и его гражданскую позицию. Были в жизни Ф. Шмита еще два города – Акмолинск и Ташкент, места ссылки, где прошли самые трудные его годы перед расстрелом.

Начало биографической «канвы» Ф. Шмита связано с Санкт-Петербургом, где он родился 3 мая 1877 г. в немецкой семье. Его отец – Карл Поган Адольф Эрнестович Шмит был действительный статский советник, дослужившийся до генеральских чинов и потомственного дворянства. Мать его, Мария Карловна, урожденная Шуберт, была дочерью придворного музыканта-виолончелиста. Оба они были обрусевшими немцами, но “обрусение” было не очень глубоким: родители и дети исповедовали лютеранство, в доме говорили исключительно по-немецки, исключительно немецким был уклад жизни семьи⁴³. Ф. Шмит окончил немецкую классическую гимназию св. Екатерины и в 1894 г. поступил на историко-филологический факультет петербургского университета. Его поступление совпало с уходом из отцовского дома. С этого момента Федору самому пришлось изыскивать средства, чтобы платить за учебу, жилье и пропитание. Студенческая молодость была полуголодной, его репетиторство не обеспечивало даже необходимый минимум, из-за недоедания он даже переболел цингой.

В университете Ф. Шмит учился у А. В. Прахова, поэтому почти сразу определился его научный интерес – история искусств⁴⁴. Прахов, по собственному его выражению, был «предан искусству от рождения». Искусство он знал и понимал до тонкости, любил до обожания. Вернувшись в Петербург осенью 1897 года, Прахов посвятил первую (вступительную) свою лекцию вопросу: что такое искусство? Это была не лекция, а поэма, и ответа на поставленный вопрос он нам так и не дал.

По окончании университета Ф. Шмит был оставлен на кафедре для подготовки к профессорскому знанию. По личному признанию Ф. Шмита, преподаватели университета, первым из которых был А. Прахов, своими талантливо поставленными вопросами не только заразили любовью к науке: университетские наставники принимали также деятельное участие в его судьбе. Так, А. В. Прахов, опекая талантливого и увлеченного наукой студента, помог избежать Ф. Шмиту военной службы, придумав какой-то «пышный титул»⁴⁵. Другой преподаватель университета – профессор филологии Н. Никитин после окончания университета помог Ф. Шмиту поступить на службу к послу в Италии – А. И. Нелидову в качестве гувернера его сына. Русский дипломат А. И. Нелидов, в свою очередь, предложил Ф. Шмиту тему первой научной работы – статуэтка Стефануса Праксителя, преподал ему «уроки» этикета и правила поведения в академических кругах. Александр Нелидов дал рекомендательное письмо Ф. Шмиту для поступления в магистратуру к Ф. И. Успенскому⁴⁶. Он же одновременно помог Ф. Шмиту «ловко составить письмо» от своего имени к «мэтру» российского византиноведения, в котором особо «подчеркивалась» любовь и интерес начинающего ученого к русскому искусству. Акцент на «любви к русскому» был важен в этом обращении. Ф. Успенский и институт в Константинополе, которым тот руководил, занимали русофильские позиции. А. И. Нелидов понимал важность «дипломатического подхода», поскольку хорошо знал о «русофильстве».

Но, несмотря на заботу и участие в жизни Ф. Шмита столь значительных фигур, надо сказать, что строгой научной школы он так и не прошел⁴⁷. И, тем не менее, следует признать, что предпочтение Ф. И. Шмитом того направления, которое представлял А. Прахов в искусствознании, было сознательным самоопределением в науке.

С тех самых пор Ф. И. Шмит считал себя последователем А. В. Прахова – известного антагониста метода Н. П. Кондакова. Будучи уже зрелым ученым, осмысливая пройденный в науке путь, Ф. Шмит в статье 1933 г., сформулировал свое отношение к разным методологическим подходам в русском искусствознании. Статья эта была посвящена памяти мэтра русского византиноведения – Н. П. Кондакова. Для более убедительной картины различия «двух подходов» Ф. Шмит представил сравнение магистерских диссертаций, написанных практически одновременно – в 1870-е годы, на одну и ту же тему: «Древнейшие памятники из Ксанфа» А. Прахова и «Памятники гарпий» Н. Кондакова. «Две диссертации трактуют примерно об одном и том же историческом факте, ставят один и тот же вопрос об исторической классификации ликийских памятников, но не встречаются и не соприкасаются, так как исследование ведется в разных плоскостях, на основании разных рядов аргументов». Ф. Шмит характеризовал ученых «как представителей двух искони враждующих между собой направлений в науке истории искусства, филологического и искусствоведческого…А. Прахов в искусстве был последователем тонкого стилиста Г. Брунна⁴⁸…Кондаков – ученик Ф. И. Буслаева и К. К. Герца⁴⁹, живых связей с искусством не имеет»⁵⁰. Таково понимание Ф. Шмитом сути расхождений своих предшественников в науке. О Кондакове и его методе пишет в своей статье И. П. Медведев⁵¹.

О том, что в кругу профессуры старшего поколения сложилось стойкое предубеждение относительно научных изысканий Шмита, свидетельствует содержание одного из писем С. А. Жебелева к Н. П. Кондакову, в котором он спешит сообщить: «У нас появилось новое светило – Ф. Шмит, тот, который писал о Кахриэ-Джами. Болтун невероятный и, должно быть, бросил совсем заниматься наукою. Все изыскивает новые методы, или, как у нас теперь говорят, “подходы”, недавно читал доклад о греческом искусстве, к которому, как он выразился, нужно придумать какую-нибудь этикетку. Таковою оказалось “движение”, а у всего последующего искусства, оказывается, такою этикеткою служит “пространство”. Тут не без Стриговского⁵², который, стремясь прославиться, всеми и всем недоволен»⁵³. Такую характеристику Ф. Шмиту позволил бы себе дать только человек, уверенный в том, что Н. П. Кондаков разделяет эти взгляды.

Еще в ранней молодости Ф. Шмит, сделав свой сознательный выбор в пользу «искусствоведческой методологии» А. В. Прахова, последовательно и настойчиво стремился овладеть всеми секретами мастерства⁵⁴. Не случайно Ф. Шмит в 1900 г. в бытность своего учительства у А. Нелидова брал уроки рисования в одной из частных художественных школ в Италии⁵⁵. Впоследствии формулируя свои научные принципы, Ф. Шмит подчеркивал, что искусствоведческая работа должна делаться целиком «на памятнике»⁵⁶.

Но А. В. Прахов не был теоретиком, как и другие наставники Ф. Шмита, к которым он испытывал личную симпатию. Ф. Шмит прекрасно понимал, что, решившись отправиться в самостоятельное плавание в область теории искусствознания, будет вынужден доверять только своей интуиции и изобретать новые научные подходы. Трудность и новизну, беспрецедентность поставленной задачи в российской науке об искусстве, Ф. Шмит не только осознавал, но ясно об этом высказывался.

Будучи профессорским стипендиатом, Ф. Шмит много путешествовал: посетил Германию, Италию, объездил всю Грецию и балканские страны. В это же время он увлекся византийским искусством.