Раздел 3. Харьковский период: главные книги, формирование научной школы и начало трагедии

Переезд Ф. Шмита в 1912 г. вместе с семьей в Харьков совпал с началом его самостоятельной преподавательской деятельности. Харьковский период стал один из самых плодотворных творческих этапов в жизни ученого. Интеллектуальная среда южного города стала благоприятной для реализации его творческих замыслов. Харьков был университетским городом, к началу XX в. здесь кипела культурная жизнь, здесь был центр научной и художественной жизни юга дореволюционной России⁷¹. Кроме университета, в Харькове с 1896 г. была открыта городская художественная школа⁷², преобразованная в 1912 г. в Художественное училище. Директором училища был русский художник А. М. Любимов⁷³, который стал близким человеком семьи Шмитов и даже написал два живописных портрета жены Ф. И. Шмита – Павлы Станиславовны⁷⁴.

Ф. Шмита был избран на должность заведующего кафедрой теории и истории искусств Харьковского университета, где к этому времени уже сложились традиции преподавания и изучения истории искусств. Открытие кафедры истории искусства в Харьковском университете⁷⁵ было связано с именем Егора Кузьмича Редина (1863–1908)⁷⁶. Доброе отношение к Ф. Шмиту со стороны харьковской профессуры было подготовлено статьей Н. Ф. Сумцова⁷⁷, где ему была дана высокая оценка: «Можно с уверенностью сказать, что Ф. И. Шмит по количеству и достоинству ученых трудов принадлежит к числу лучших знатоков византийского искусства…»⁷⁸.

Благодаря усилиям любителя и мецената И. Е. Бецкого⁷⁹ в университете к этому времени был собственный учебный Музей изящных искусств. После И. Е. Бецкого музеем заведовал профессор Николай Федорович Сумцов (1854–1922)⁸⁰. С работой музея была связана и деятельность историка религии и культуры Евгения Георгиевича Кагарова (1882–1942)⁸¹. Свои впечатления о музее Ф. Шмит описал в первом же письме из Харькова (от 11 октября 1912 года): «Музеем изящных искусств я очень доволен. Ближайший мой сотрудник приват-доцент Е. Г. Катаров, хранитель музея, оказался деятельным и скромным человеком, который и при Н. Ф. Сумцове вел дело так, что я мог только одобрить его действия. Писец-библиотекарь толковый, все у него в порядке…»⁸². Ф. Шмит был хорошо принят харьковской профессурой. В воспоминаниях профессора Александра Рихардовича Гюнтера – одного из коллег Ф. Шмита по Харьковскому университету⁸³, отражена высокая оценка не только его научных, но и человеческих качеств: «Федор Иванович был ярким, интересным человеком с самостоятельным оригинальным мышлением. Это был человек высокой культуры, глубоких и разносторонних знаний, прямой, честный, очень принципиальный, всегда убежденно и твердо отстаивающий свою точку зрения»⁸⁴.

Именно в Харькове у Шмита формируется круг учеников⁸⁵. Как вспоминала дочь Ф. Шмита, «все его ученики были либо студентами, либо окончили в Харькове университет или Высшие женские курсы. Они часто, как свои, бывали у нас дома и дружили не только с отцом, но и с матерью. Из мужчин хорошо помню веселого, живого и остроумного Дмитрия Петровича Гордеева, который впоследствии жил в Тбилиси, и молчаливого, застенчивого, скромного Степана Андреевича Таранущенко… Оба они стали профессорами. Девушек было много. Запомнились подружки – Алиса Васильевна (Вильгельмовна) Фюнер и Вера Карловна Крамфус, Елена Александровна Никольская и Татьяна Александровна Ивановская, Ксения Акимовна Берладина, Клавдия Рудольфовна Унгер-Штейн-берг, Наталья Васильевна Измайлова. По отзывам учеников, Ф. Шмит был интересным преподавателем, обладал магией личности, или харизмой, как теперь говорят, студенты тянулись к нему сами⁸⁶. В 1971 году в Киеве Таранущенко рассказывал мне, что отец был идеальным руководителем своих учеников, уделял им много времени; он заботился о них, но никогда не навязывал тем, что ему было интересно»⁸⁷.

В Харьковский период были написаны основные труды Ф. Шмита. В это время произошел переход Ф. Шмита к теоретическим вопросам искусствознания, который впервые был обозначен в его книге «Законы истории» 1916 г. Но первая попытка оказалась неудачной, и Ф. Шмит решил от нее отказаться не только потому, что встретил резкую критику со стороны А. Бенуа, а потому, что осознавал слабость своих теоретических оснований. Как признавался Ф. Шмит позднее в 1932 г., в его «Законах истории» «едва ли есть хоть одно положение, под которым бы я сейчас подписался, но я по совести не могу сказать, чтобы я этой книжки стыдился»⁸⁸. Более того, в конце 1920-х годов Ф. Шмит испытывал авторскую гордость, когда с запозданием узнал, что аналогичные идеи излагал немецкий ученый Карл Лампрехт, работавший, в отличие от него – провинциального харьковского профессора, в одном из передовых центров европейской науки – Лейпцигском университете⁸⁹.

После выхода «Законов истории» Ф. И. Шмит, по заключению советских историографов, «покидает область истории искусств»⁹⁰. Правда, не обозначено в какую «иную» область он попадает.

Ф. Шмит продолжил исследования в этом направлении, представив в 1919 г. книгу «Искусство – его психология, его стилистика, его эволюция»⁹¹, где изложил свою теорию эволюционно-циклического развития искусства. «Да, и книга моя, изданная в Харькове, несмотря на все мои усилия на север не проникла»⁹², – с огорчением констатировал ученый, который не переставал надеяться на обсуждение концепции в научном сообществе.

В целом научная и преподавательская деятельность Ф. И. Шмита в харьковский период была очень плодотворной. Одновременно он участвовал в нескольких экспедициях Ф. И. Успенского. Несколько примеров из биографии ученого свидетельствуют о научной добросовестности и компетентности его суждений по вопросам древнерусского искусства. Так, 30 апреля 1916 г. Русское археологическое общество поручило Ф. Шмиту регистрацию и охрану местных древностей совместно с директором РАИвК Ф. Успенским (руководитель экспедиции) в Трапезунде (отвоеванный у Турции район кавказского театра военных действий). Ф. Шмит выехал в Трапезунд со своим верным помощником – художником Н. К. Клуге. Они обследовали церковь св. Софии (мечеть Аль София). Они очистили значительную часть фресок, обнаружили мозаичный пол, сделали планы, рисунки, фотографии. Ф. Шмит предполагал, что обнаруженная стенная роспись и мозаики должны были помочь по-новому истолковать содержание средневекового искусства. Он отправил все документы Ф. И. Успенскому. После этого начались странные события. Ф. Успенский на запросы Ф. Шмита отвечал, что материалы не получил. В другой раз отказал, мотивируя это тем, что материалы ему были нужны для подготовки плана экспедиции на 1917 год. Подготовленные Ф. Шмитом рабочие материалы не были опубликованы и бесследно исчезли. Дружба Ф. Шмита с бывшим шефом – Ф. Успенским после этого прекратилась^ В 1917 г. экспедиция состоялась, но уже без Ф. Шмита. Его Ф. Успенский уже не пригласил⁹³. Можно предположить, что именно в Трапезунде Ф. Шмит ближе познакомился с восточным влиянием на древнехристианские памятники.

В харьковский период обозначились два новых направления творчества Ф. Шмита: искусство Древней Руси и Украины, теория и история музейного дела и изучение детского художественного творчества. О направлении изучения детского творчества следует сказать особо. Интерес к детскому творчеству возник у Ф. Шмита не случайно, поскольку он попытался проверить свою гипотезу на материале детского художественного творчества⁹⁴. С этой целью в 1920 г. Ф. Шмит создал лабораторию по изучению этапов развития изобразительного мышления детей при Психоневрологическом институте в Харькове. Сильное влияние на эти исследования оказала биоэнергетическая теория. Лаборатория стала основой «Музея детского художественного творчества», открытого в Харькове в 1920 г.

Тексты-рисунки рассматривались Ф. Шмитом не с точки зрения мастерства исполнения, а как этапы эволюции изобразительного мышления человечества. В лаборатории⁹⁵ Ф. Шмитом, его коллегами и учениками был собран колоссальный материал: около трех десятков тысяч рисунков детей от года до 13–14 лет, из простых семей, детских садов и приютов.

К сожалению, мы вынуждены констатировать, что начатая Ф. Шмитом и его коллегами интересная работа по осмыслению детского творчества с точки зрения реконструкции филогенеза изобразительного искусства не получила дальнейшего развития в отечественной науке в первой половине XX века. Киевский ученик Ф. Шмита – Б. С. Бутник-Сиверский, который под его руководством проводил исследования в этом направлении до начала 30-х годов XX века, так и не издал свою книгу по детскому творчеству. О дальнейшей судьбе «Музея детского творчества» ничего не известно, вероятно, он был упразднен в связи с борьбой с педологическими извращениями, проводимыми в СССР в 30-е годы.

Еще в 1915 г. Ф. Шмит, после введения обязательного преподавания истории античной культуры и античного искусства в гимназиях по распоряжению Министерства Народного просвещения 1913 г. разработал собственную методику преподавания этого курса⁹⁶. Происходило это на фоне общего подъема гуманитарной линии в системе образования дореволюционной России. Предложенный Ф. Шмитом способ описания искусства древних греков был апробирован в процессе преподавания истории искусства⁹⁷. Типологически обобщенные образы античного искусства с яркими примерами хорошо усваивались учениками гимназий и студентами⁹⁸. На основании собственного опыта преподавания предмета он установил не только то, какие сюжеты требуют комментариев, но и сколько изображений могут воспринимать продуктивно ученики в течение академического часа. Ученый установил, что ученикам достаточно показать всего 8—12 картинок за урок, и не более. Уникальный преподавательский опыт Ф. Шмита практически до сих пор остается не осмысленным.

Драматический момент в жизни был связан с Первой мировой войной: он оказался в немецком плену во время пребывания вместе с семьей на лечении в городе Рейниц на Рейне. Со стороны немецкого руководства Ф. Шмиту было сделано предложение: остаться в Германии и продолжить работу в Берлинском университете, но он предпочел вернуться в Россию. Только в 1915 г., обменянный на пленного немецкого генерала, Ф. Шмит вернулся на Родину".

Рубежом в биографии Ф. Шмита стали события 1917 г. События гражданской войны имели самые трагические, хотя и отсроченные, последствия в судьбе Ф. Шмита. Власть «белых» и «красных» менялась в Харькове около 19 раз, и ученому, далекому от политики, сложно было определиться в своих политических предпочтениях. В своем письме 1933 года Ф. Шмит не скрывает своего первоначально негативного отношения к советской власти: «Я не был ни феодалом, ни капиталистом. Но я был буржуазным интеллигентом, много лет прожившим за границей и прочно усвоившим буржуазные “демократические идеалы”, никаких связей с пролетариатом я не имел, политически был совершенно неграмотен (хотя газеты читал), тянул по интеллигентской привычке к “господам”. Февральскую революцию я, как очень многие либеральные интеллигенты приветствовал с восторгом, Октябрьскую революцию встретил со злобой и отчаянием. Живя в Харькове и в той среде, в которой я вращался, было, правда, трудно составить себе представление о том, что творилось в Петрограде и Москве… Я не бежал вместе с белыми за границу, как это сделали многие из моих товарищей по Харьковскому университету, а пошел с первого дня на службу к советской власти»¹⁰⁰.

Первые коллизии в жизни Ф. Шмита начались уже в июне 1919 г., когда он подписал коллективное письмо харьковской интеллигенции с протестом против красного террора¹⁰¹. Ф. Шмит, по собственному признанию в письме к Н. Я. Марру, «был втянут в большой политический процесс “Национального центра”, к которому, как это признано и Ревтребуналом, никогда и никакого отношения не имел, и за подписание, в числе прочих, обращения харьковской профессуры к ученым Запада летом 1919 г., я приговорен – условно – к трем годам принудительных работ». После этого, вспоминает Ф. Шмит, – «чтобы меня не утопили окончательно, я добился увольнения от моих всех харьковских должностей, и переехал в Киев»¹⁰².