«Ночь и туман»

Немцам довольно легко удалось уговорить режим Виши сотрудничать с ними в еврейском вопросе. Французские коллаборанты оказались едва ли не хуже гестапо. Большое Весеннее Окружение, спланированное нацистами, было исполнено руками французов.

Шестнадцатого июля 1942 года агенты главы вишистской полиции Рене Буске арестовали 13 000 парижских евреев. На превращенном в тюрьму знаменитом велодроме д'Ивер разыгрывались апокалиптические сцены. Туалетов на стадионе было явно недостаточно для 13 000 арестантов. Разумеется, началась паника и дизентерия.

Большинство из этих 13 000 впоследствии погибли в концлагерях. Париж молчал. Грохот сапог оккупантов эхом отдавался на опустевших улицах некогда оживленного еврейского квартала. В операции приняли участие примерно девять тысяч французов.

После войны об этой грязной истории старались не вспоминать. О режиме Виши и вообще предпочитали не говорить. Тем не менее всем было ясно, что руки у правительства не вполне чисты. Но дело об ответственности за проведение операции Весеннее Окружение против Рене Буске, возглавлявшего полицию в 1942 году, завели только в 1993 году, и только тогда его арестовали. И рядовые французы только через много десятилетий узнали подробности этой операции.

Летним днем, в начале шестидесятых годов, девочка на пляже в Бретани спросила маму, что там за бетонные строения на берегу и для чего они. Мама не знала, и, с трудом подбирая слова, искала какое-то разумное объяснение. Певец Жан Ферра присутствовал при этой сцене. Невежество мамаши поразило его. Самому Ферра вспомнился документальный фильм «Ночь и туман» (Nuit et Brouillard, 1956) Алена Ренэ.

В фильме подробно описывается нацистская политика депортации. В ту пору фильм казался открытием, но теперь, после всего, что мы узнали, он кажется бледным подобием истинного положения вещей.

Слово «евреи» употребляется в фильме лишь однажды, это – рассказ об операции Nacht und Nebel[69], целью которой было сделать так, чтобы участники Сопротивления исчезли без следа. О Холокосте в пятидесятых годах еще почти ничего не было известно.

Вернувшись из Бретани, Ферра написал песню «Ночь и туман» (Nuit et Brouillard):

«Если моден твист – я спою это в ритме твиста,

Чтобы наши дети узнали, кем вы были».

Песня стала впечатляющим напоминанием о депортации. Год на дворе стоял 1964-й, почти двадцать лет прошло с окончания войны, но Ферра (настоящее имя – Тенненбаум) не забыл, что в последний раз видел своего отца в 1942 году.

Песню встретили бойкотом. Власти не желали, чтобы их тревожили воспоминаниями о войне, особенно – неприятными подробностями, касающимися тогдашнего правительства Франции. Кроме того, как раз в конце 1963 года Де Голль и канцлер Аденауэр подписали соглашение о дружбе. Зачем же снова тыкать пальцем в «немецких стражей на караульных вышках»?

Благодаря упрямству радиорепортеров и телевизионщиков, песня все-таки дошла до широкой публики. Ферра, явившись неожиданно, не только задал острые вопросы, но сумел не впасть в излишнюю патетику. Его мягкий, низкий голос почти бесстрастно рассказывает о страшном смысле происходившего:

«Нагие, худые, дрожащие в обитых свинцом вагонах», – поет он. «Их звали Жан-Пьером, Наташей или Самуэлем, / Одни молились Иисусу, Иегове и Вишну, / Другие молчали, но разве здесь дело в вере?»

Рокот барабана, аккомпанемент гитары, негромкое пение труб.

С этим номером шансонье выступил против правил шоу-бизнеса, озабоченного дешевыми эффектами и любовными песенками. В 1964 году было совсем немного певцов, готовых на такой поступок. Джонни Холлидей, Сильви Вартан и их коллеги шли от успеха к успеху, пользуясь американской моделью рок-н-ролла.

Мы вправе были ожидать более серьезной реакции, считал Ферра. Но, благодаря «Ночи и туману», депортация, по крайней мере, стала предметом разговора.

Вина отдельных людей, разумеется, важна. Многие немцы участвовали в войне из соображений лояльности, некоторые коллаборанты просто пытались выжить, а те, кто просидел войну, забившись в норы, превратились в судей.

В 1990 году Жан-Жак Голдман написал песню «1917-й в Лейденштадте» (N? en 17 ? Leidenstadt), где рассматривался этот вопрос: «Что, если бы я родился в 1917 году в Лейденштадте, среди руин, на поле битвы?»

Нет такого города – Лейденштадт, автор его выдумал, но явно германское название оставляет не так много простора для фантазии.

Вопрос, который ставит Голдман, таков: что бы я делал, если бы родился немцем после Великой войны? Нам никогда не узнать, какими мы были бы. Легко быть пацифистом в стране, где всего вдоволь. Еще проще судить о нацизме задним числом. Мы можем надеяться только на то, что нам еще очень долго не придется делать такой выбор, заключает певец.