«Слепые пятна» переводческого проекта Бармакидов

Переводческое движение, запущенное родом Бармакидов в Багдаде, являлось культурным достижением первого ряда. Впервые быстро растущий круг арабских читателей получил доступ к классическим авторам. Среди тех, чьи труды были переведены в течение века, – Аристотель, Птолемей, Евклид, Аристарх, Архимед, Никомед, Гиппарх, Герон. Чтобы проделать эту работу, халифат позаимствовал модель научного и переводческого центра, которую их предшественники Сасаниды много лет назад финансировали в Гундешапуре. Персы основное внимание уделяли трудам, полезным в практической деятельности, а не истории и беллетристике.

Столь же важной была роль, сыгранная Бармакидами. Благодаря их космополитизму и огромному опыту в Балхе и Мерве по переводам и культурному обогащению они ценили возможность создания мусульманского Гундешапура или Навбахара в Багдаде и использовали свои обширные ресурсы, чтобы воплотить эту идею в жизнь. Говоря об этих центрах перевода в Багдаде и Персии, историк Питер Браун справедливо отметил, что они представляли собой последний расцвет античной средиземноморской цивилизации[410]. Можно добавить, что Центральная Азия и ее жители сыграли в этом ключевую роль.

В противоположность арабским христианам в Сирии лишь немногие арабские мусульмане или жители Центральной Азии утруждали себя изучением греческого языка, не говоря уже о латинском. Теперь, по крайней мере для изучения некоторых областей науки, им и не нужно было их учить. Благодаря Бармакидам и ряду других людей, способствующих переводам, ученые имели под рукой почти полное собрание классических трудов по математике, геометрии, астрономии, физике, географии и медицине. Самыми известными среди античных авторов, переведенных на арабский язык, были ученые из Александрии Египетской времен Птолемея I (323–283 годы до нашей эры). Среди них особое распространение имели труды Евклида – его «Начала» стали основой для всех последующих работ по математике и геометрии. Именно перевод «Начал», осуществленный с помощью Бармакидов, позволил арабским читателям впервые познакомиться с трудами «отца геометрии». Евклид также был переведен еще одним центральноазиатским ученым из Мерва, Али ат-Табари (около 838–870)[411].

Отдавая дань уважения Бармакидам, особенно другу и визирю Харуна Джафару ибн Бармаку, относительно поддержки переводческой деятельности, которая в буквальном смысле изменила мир, необходимо также принять во внимание один нюанс – они и их преемники также решали, какие книги переводить, по их мнению, не нужно. Предполагалось, что переводчики Багдада последуют примеру своих предшественников в Гундешапуре и будут работать только над теми книгами, которые имеют практическую ценность[412]. Список исключений для перевода получился большим. Среди греческих писателей Бармакиды выбирали математиков, ученых и философов, но игнорировали произведения великих трагиков Эсхила, Софокла и Еврипида. Насколько другой могла быть исламская культура, если бы в ней были выработаны категории трагедии и силы рока. Смеялись бы они над аполитичным, непочтительным, а порой и порнографическим юмором комедий Аристофана и создавали бы подобные произведения? Мы никогда этого не узнаем, потому что сама идея драматургии противоречит всем трем монотеистическим верованиям, чьи приверженцы возглавляли переводческое движение: зороастризму, христианству и исламу.

Более странным является отказ Бармакидов и их современников переводить греческих историков, в частности Геродота и Фукидида, а также значимую работу по греческой политической мысли – «Политику» Аристотеля. Возможно, пренебрежение по отношению к историкам связано с предубеждением против народа, свергнувшего персидское правление и затем, при Александре Великом, уничтожившего первую империю персов и ее столицу Персеполис. Багдаду это предубеждение могло достаться от персов, проживавших в нем, или, возможно, жители выработали собственную враждебность. Может быть, проблема появилась просто из-за отсутствия доступа к этим работам на греческом языке. Какой бы ни была причина, последствия оказались серьезными. Читая Геродота, арабы могли бы осознать истинную слабость таких кажущихся всемогущими повелителей, как Крез или Мидас, а от Фукидида они могли узнать об ужасных последствиях, ожидающих государства, которые ставят во главу угла войска и войну, и сделать вывод о состоянии, в котором находился халифат при Харуне ар-Рашиде.

Отказ от перевода «Политики» Аристотеля также имел серьезные последствия. Он не был связан с неприятием политической мысли как таковой, поскольку вся мусульманская мысль является политической. К середине IX века существовали переводы (или пересказы) «Государства» Платона с его апофеозом идеи государства. Но по каким-то причинам «Политика» Аристотеля с ее детальным исследованием практической политической жизни в различных условиях дошла до арабских читателей только в наши дни. Для сравнения: Фома Аквинский размышлял над страницами «Политики» уже в XII веке благодаря латинским переводам с греческого языка[413].

Наконец, можно задаться вопросом почему персидско-арабское переводческое движение, возникшее в Багдаде при Бармакидах, проигнорировало почти все труды римских авторов? Латинские тексты не вошли в интеллектуальный багаж знаний сирийских христиан, на которых полагались персидские, а затем и арабские переводчики. Тем не менее интересно поразмышлять, какое бы влияние на Багдад или Бухару оказали латинские тексты, будь они переведены на арабский: работы, подобные речам Цицерона перед римским сенатом, или сочинения Сенеки с их гуманистической заботой о добродетельности либо рассуждения Марка Аврелия о необходимости индивидуальной стойкости и о том, что без нее мир будет бессмысленным.

Какими бы увлекательными ни были такие вопросы, они, конечно, несправедливы, учитывая огромное количество работ, которые в Багдаде смогли перевести[414]. Эти переводы оказали огромное влияние на ученых – от Синьцзяна до побережья Атлантики. И нигде это влияние не ощущалось так остро, как в самом Багдаде и Центральной Азии.