Тюрки и их победоносные минареты
Специалистам давно известно, что высокие цилиндрические башни, или минареты, появились в Центральной Азии и Афганистане, оттуда распространились в Индию, а затем – в Османскую империю и персидскую державу Сефевидов. В первые века ислама мулла призывал к молитве: с крыш домов (как и в Аравии в былые времена); с башен, спроектированных по образцу римских и византийских (такие Омейяды построили в Дамаске); с минаретов, пристроенных к внешним стенам мечетей (опять-таки как у Омейядов и жителей Северной Африки); или, как в уникальном случае в аббасидской столице Самарре, – с причудливого спиралевидного сооружения, скопированного с древних персидских зиккуратов.
Еще до прихода к власти Караханидов жители Центральной Азии избрали более оригинальный способ, построив отдельно стоящие удлиненные минареты в виде колонны. Ученые насчитали не менее шестидесяти таких сооружений в регионе. Наиболее известный среди них – гордый и мрачный минарет Калян (построенный в 1127 году) в Бухаре, также именуемый «минаретом смерти», поскольку местные властители сбрасывали приговоренных к казни преступников с его вершины.
Стоит признать, что самые ранние минареты такого рода появились при Караханидах, и постройка практически всех последующих минаретов осуществлялась за их счет или за счет других тюркских династий – Газневидов в Афганистане и Индии, Сельджуков в западной части Центральной Азии и Иране[872]. Тот факт, что башни в Бухаре, Вабкенте, Узгене и Баласагуне построены в эпоху Караханидов, неоспорим, то же касается и многих других башен. Другие тюркские династии, пришедшие к власти вскоре после Караханидов, казалось, с энтузиазмом приступили к сооружению таких же минаретов. Одной из нескольких главных цилиндрических башен того века, построенной не при тюркской династии, является удивительный минарет в Джаме (в современном Афганистане) высотой 65 метров, который каким-то образом выпал из поля зрения внешнего мира до 1886 года. Гуриды (местная персидская династия), построившие его, незадолго до этого разбили тюркское войско из Газни. В честь победы над строителями минаретов Газни они возвели свой гигантский минарет[873].
Прежде чем делать вывод, что такие минареты – феномен, свойственный Караханидам и последующим тюркским правителям, необходимо задать вопрос: а могли ли эти минареты быть задуманы и выполнены местными жителями, а не тюркскими владыками? О том, что к их строительству привлекались местные архитекторы и что некоторые из них были выходцами из оседлого персидского (таджикского) населения, свидетельствует необычная башня Джаркурган (в современном Узбекистане). Она имеет форму колонны, основанной на восьми украшенных полуколоннах, объединенных в единое целое. Этот минарет является одним из самых великолепных зданий, оставшихся от Центральной Азии описываемой эпохи. Архитектор Али ибн Мухаммед из Серахса (местность на границе между современными Туркменистаном и Ираном), удовлетворенный своей работой, выложил свое имя на минарете. Но даже если предположить, что некоторые из архитекторов и строители этих монументальных минаретов были местными, возможно, персами (таджиками), тогда кому принадлежала идея их возведения и кто оплачивал это строительство?
Исследователь из Кыргызстана Джумамедель Иманкулов недавно высказал новаторскую точку зрения по этому вопросу. Используя современные технологии, он измерил высоту нескольких основных минаретов на караханидских землях, построенных в XI–XII веках. Затем он замерил диаметр у их основания и получил соотношение 1: 2,6666[874]. Это соотношение оказалось постоянным в том смысле, что оно определяло каноническую форму практически всех минаретов Центральной Азии того периода. Иманкулов применил это соотношение к минаретам в Узгене и Баласагуне, которые были выше, чем сейчас, и вычислил их первоначальную высоту.
Возможно, архитекторы и строители передвигались с места на место в XI веке, возводя похожие минареты, так же, как поступали и европейские мастера-каменщики при строительстве готических соборов 100 лет спустя. Но по сравнению с Европой Центральная Азия располагала большим количеством сил и ресурсов, необходимых для воплощения подобных грандиозных проектов в самом сердце крупных городских центров.
Это подводит нас к пониманию основных центральноазиатских реалий, сложного взаимодействия оседлого населения оазисов и кочевых племен, которые одно за другим прибывали с Востока. В хорошие времена эти отношения были взаимовыгодными, когда каждая сторона получала экономическую выгоду от другой. Но при появлении очередного войска кочевников у ворот оседлых городов приходилось договариваться о способе сосуществования. Прибывшее в регион тюркское население не было многочисленным, управление делилось между несколькими правителями, а потому контроль Караханидов был всегда лишь поверхностным. И им приходилось принимать особые меры, чтобы «водрузить свой флаг» над подчиненными территориями.
Как отмечалось ранее, один из способов «водрузить флаг» – построить в городе красивый мавзолей. Гораздо более выразительным, а следовательно, и более эффективным, считалось возведение минаретов, которые возвышались над городами и окружающей сельской местностью, восхищая всех мощью Караханидов. Это, как можно предположить, и явилось основной причиной того, что караханидские правители с таким рвением сооружали минареты. Искусствоведы Ричард Эттинхаузен и Олег Грабарь были правы, когда охарактеризовали их как «победоносные башни»[875]. Постоянное соотношение в этих сооружениях отражает их общее происхождение.
Со временем победоносные башни приобрели гражданские функции. Немецкий историк Эрнст Дитц описывал их в качестве указательных столбов для путешественников или кафедры, с которой объявлялись официальные указы, а в Бухаре и других городах это были места для оглашения смертных приговоров[876]. Однако это не отменяло основной религиозной функции минаретов. Но стоит упомянуть, что ни в Баласагуне, ни в Узгене, ни где-либо еще Караханиды не строили огромные мечети. В Баласагуне здания, стоящие рядом с минаретом, оказались гробницами, а не культовыми сооружениями. Валентина Горячева (Национальная академия наук Кыргызской Республики) выдвинула гипотезу, что мечети могли быть построены из дерева, как в ранней Аравии, поэтому ни одна из них не сохранилась. Это, однако, маловероятно. Зачем кому-то озадачиваться возведением огромной башни, а затем связывать ее с недолговечной мечетью?
Остается только гадать о происхождении цилиндрической формы победоносных башен эпохи Караханидов. Было выдвинуто несколько интересных гипотез. Так, предполагалось, что они берут свое начало от каменных мемориальных столбов, или балбалов, которые сооружали древние тюрки на могилах своих вождей[877]. Еще по одной гипотезе прообразами этих сооружений были башни, на которых зороастрийцы помещали своих покойников. В то же время другие ученые считают возможным источником появления башен индийские колоссальные колонны (стамбха), покрытые изображениями и текстами[878]. Учитывая план башни Махмуда Газневи в форме звезды, ученые указывают на их общие доисламские корни[879]. Можно сделать еще одно предположение. Поскольку кочевники в степях жили в горизонтальном мире, их всегда завораживала высота. Они сооружали курганы над умершими настолько высокие, насколько это возможно (изначально гораздо выше, чем те, что сохранились до наших дней). Разве мог такой народ не вдохновиться идеей постройки кирпичных башен, доходящих до небес?
Каким бы ни оказалось происхождение победоносных башен, внешнюю сторону этих минаретов украшала кирпичная кладка с орнаментальным узором. Как отмечалось в главе 1, неизвестный средневековый итальянский путешественник был настолько поражен узорами на минарете Калян в Бухаре, что воспроизвел их на внешней кирпичной кладке Дворца дожей в Венеции. Одни из этих узоров срисованы с ткани кочевников, другие восходят к украшениям и орнаментам на больших зданиях эпохи Саманидов предыдущего столетия. Как таковые эти орнаменты свидетельствуют о процессе привыкания к городской жизни, которая началась, когда Караханиды перестали кочевать и обосновались в своих четырех столицах.