Аль-Кинди и «его банка с червями»

Ирония заключается в том, что точкой отсчета этой великой битвы умов были труды аль-Кинди, гордости арабской науки и философии[505]. Аль-Кинди одобрительно отметил аргумент Аристотеля о единстве и вечности Бога, но задумался над утверждением своего греческого наставника о том, что материя тоже вечна. Это, в конце концов, противоречит догме, общей для иудаизма, христианства и ислама, что Бог создал Вселенную из ничего. Однако даже это представляло собой проблему, поскольку подразумевалось, что Бог до свершения этого действия был в какой-то степени неполным. Мутазилиты, аль-Кинди и его последователи – все они обдумывали эту загадку и пришли к смелому решению, которое зависело от тонкого различия между сущностью и существованием, где только один лишь Бог является сущностью, а весь физический мир представляет собой более низкий порядок существования. Кроме того, аль-Кинди, как и Аристотель, признавал существование души, но как мусульманин он не мог принять греческую точку зрения о том, что душа не может существовать независимо от тела. Наконец, он обратился к фундаментальному вопросу истин, полученных посредством прямого откровения, важного для ислама, но отсутствующего в греческой традиции мысли.

К этим и другим ключевым пунктам явного противоречия между греческой мыслью и исламом аль-Кинди применил двойные стандарты разума и веры. В том, что касается разума, он удобно лавировал между фундаментальными различиями Аристотеля и Платона, а также между Платоном и более поздними неоплатониками из Египта. Снова и снова он подтверждал в своем трактате «О первой философии»[506] и в других работах, что разум – это одно из двух верных средств установления истины, а второе средство – это откровения пророков. В его работе не была упомянута интуиция, которую некоторые преемники аль-Кинди предлагали в качестве третьего способа познания. Тем временем аль-Кинди утверждал, что разум и вера полностью совместимы друг с другом, это и стало его самым важным заявлением.

Разум, говорил он, может раскрыть истины природы так же, как это могут сделать теология и откровения. Использование разума является сутью того, что свойственно человеку, элементом души, которая бессмертна. При сравнении мира мысли до аль-Кинди и после аль-Кинди становится очевидным, что он преуспел в распространении той точки зрения, в которой разум мог работать[507]. Его критики и все те, кто позднее нападал на фальсафу, не преминули отметить, что это произошло через откровение. Иронично, что этот арабский философ, ценивший свой покой превыше всего остального, дал импульс ожесточенным спорам, длившимся на протяжении нескольких веков.

Прошло несколько лет после смерти аль-Кинди, когда вспыхнули эти интеллектуальные споры. Все три его ведущих последователя были выходцами из Центральной Азии, они все работали в рамках тех стандартов, которые соблюдал сам философ. Поскольку мы прочитаем о них в следующей главе, здесь будет достаточно резюмировать их отношение к наследию Кинди. Абу Машар аль-Балхи, уроженец Балха, работал в области астрологии, но случился неожиданный поворот. Вместо того чтобы предложить свои ключи к разгадке тайны, Абу Машар обратился к твердому рационализму Аристотеля и включил длинные отрывки и пересказы работ учителя в свои собственные объемные труды. Благодаря этому работы Альбумасара (латинский вариант имени) стали первичным источником информации о греческом учителе на всем средневековом Западе за 100 лет до того, как оригинальные тексты Аристотеля были переведены с арабского языка (примерно в 1100 году)[508].

Второй подопечный аль-Кинди был родом из Сарахса, древнего торгового города к югу от Мерва, где сейчас проходит граница между Туркестаном и Ираном. Манускрипт, обнаруженный во Флоренции, описывает Ахмеда аль-Сарахси (833/37–899) как человека, вовлекшего багдадского христианского епископа в спор о теологии, в котором он аргументировал свою точку зрения не на основе догм, а на основе корректных рассуждений и логики[509]. Сарахси был настолько хорошим педагогом, что его назначили учителем сына халифа. Позже, уже будучи другом халифа Аль-Мутадида, Сарахси был обвинен в расположении к мутазилитам и шиитам, а также в накоплении небольшого состояния нечестным путем. За эти правонарушения, реальные или вымышленные, его казнили[510]. Третьим учеником аль-Кинди был Абу Зайд аль-Балхи, еще один странствующий ученый, который пешком пришел от места своего рождения на афгано-иранской границе в Ирак. Вдохновленный примером выдающегося ученого аль-Кинди, Абу Зайд получил признание и как географ, и как новатор в области душевного здоровья[511].

Вопросы относительно наследия аль-Кинди возникли не благодаря его серьезным и верным последователям, а благодаря тем, кто был вдохновлен расширением области разума, которое ученый помог реализовать. Если, как говорил аль-Кинди, разум и пророческое откровение являются равноценными путями к знанию, почему разум не должен быть применен к истинам религии? Было неизбежно, что кто-нибудь разовьет это предположение. И многие мыслящие люди сделали это. Большинство, как и аль-Кинди, были «кабинетными» философами, которые распространяли свои взгляды через серьезные трактаты, написанные для других ученых. Но другие отстаивали свои взгляды публично и с невероятным рвением. Как мы увидим в следующей главе, регион Хорасана (там, где сейчас находятся северо-запад Афганистана, северо-восток Ирана и юго-запад Туркменистана) стал очагом такого радикального свободомыслия.

Мухаммед бен Закария ар-Рази (865–925) показал наибольшую смелость в применении инструментов логики и разума к религии. Именуемый на Западе Разесом, ар-Рази в наибольшей степени известен и справедливо уважаем как первый истинный экспериментатор в медицине и наиболее образованный практик медицины до Ибн Сины. Поскольку он провел большую часть жизни в родном городе Рее, возле современного Тегерана, ар-Рази как будто находился вне географического охвата нашего исследования. Но он обучался в Мерве, его учителями были выходцы из Центральной Азии, наместник, отправленный Саманидами в Бухару, начал писать его великий сборник медицины. И, наконец, был еще один выходец из Центральной Азии, Ибн Сина, который широко развил и распространил наследие ар-Рази в сфере медицины. Итак, ар-Рази всю жизнь находился в интеллектуальной орбите Центральной Азии.

Энциклопедия медицины ар-Рази в восьми томах не была первым сборником такого рода. Первенство принадлежит его второму учителю, еще одному выходцу из Центральной Азии (из Хорасана) Али ибн Сахлю Раббану ат-Табари (838–870), который также был первопроходцем в области педиатрии. С одной стороны, Табари, из известной еврейской семьи из Мерва, превзошел своего ученика: он изучал непосредственно душевное здоровье, психологические источники некоторых болезней и возможность лечения определенных состояний посредством терапевтического разговора между доктором и пациентом – в общем, психотерапию[512]. Ар-Рази был «отцом» иммунологии, первым, кто описал отличия оспы от кори, первым, кто написал об аллергии и о педиатрии (в работе «Болезни детей»). Ар-Рази полностью посвятил себя работе с пациентами, и им глубоко восхищались за его преданность обществу, которому он служил. В настоящее время в Иране есть университет, названный в честь него, и иранские фармацевты ежегодно отмечают День ар-Рази.

В отличие от медицинских исследований ар-Рази его изыскания в области религии не принесли ученому ничего, кроме оскорблений[513]. И названия трех трактатов ар-Рази о религии говорят сами за себя: «Обманы пророков», «Об уловках претендентов на пророчества» и «Опровержение религий». ар-Рази не выбирал выражений: «Когда людей этой религии (ислама) спрашивают о доказательствах правильности их религии, они вспыхивают, сердятся и проливают кровь тех, кто задает эти вопросы. Они запрещают рациональное исследование и стремятся убить своих противников. Поэтому истина у них тщательно замалчивается и скрывается»[514].

Относительно Корана он негодовал: «Вы утверждаете, что чудо существует и это Коран. Вы говорите: «Пусть тот, кто отрицает это, создаст нечто подобное». В мире созданы тысячи подобных трудов в работах ученых, ораторов и поэтов, в которых в более ясной и краткой форме выражены государственные вопросы. Они лучше передают смысл, их рифма красивее и имеет лучший метр. Вы указываете на работу, которая повествует о древних мифах, полна противоречий и не содержит никакой полезной информации или объяснений, и после этого вы требуете создать нечто подобное?»[515]

Такие высказывания ар-Рази (а их было множество) разгневали благочестивых мусульман. Не важно, что он позже изменил свое мнение о некоторых вещах и в целом стал более сдержанным. Но он уже навсегда был заклеймен как безбожник. Ибн Сина позже будет негодовать по поводу двух длинных трактатов, в которых ар-Рази нападал на философию и отбросил свободу воли как иллюзию. ар-Рази, заявил он, должен был ограничить себя изучением фурункулов, мочи и экскрементов «и воздержаться от углубления в вопросы, находящиеся за пределами его возможностей»[516].

Двое из самых первых критиков ар-Рази были из Балха[517]. Их нападки заставили его написать беспристрастную, но аргументированную «Философскую биографию», чтобы защитить себя. Но выступить с осуждением не значит опровергнуть. Ар-Рази, в конце концов, применил к религии тот же рациональный и аналитический подход, который он применял к медицине. Его вера в роль разума было абсолютно бескомпромиссной. Разум, писал он, «является единственной властью, которая должна управлять, а не быть управляемой; должна контролировать, а не быть контролируемой; должна вести, а не быть ведомой»[518]. Не получив ответа, ар-Рази спровоцировал споры, в которых рационализм и вера находились в прямой конфронтации.