Важная роль торговцев

Второй источник богатства Центральной Азии – международная торговля – также зависел от сочетания географических реалий и человеческой инициативы. Взглянув на карту, мы вспоминаем об уникальном географическом положении региона: из Центральной Азии был возможен доступ ко всем великим цивилизациям на евразийском пространстве, и те же цивилизации получали доступ друг к другу по суше только через Центральную Азию. С точки зрения транспорта и торговли Центральная Азия действительно занимает срединное положение, и так же было на заре истории. Жителям региона необходимо было лишь найти средства преодоления расстояний, чтобы воспользоваться этой невероятной удачей, подаренной Творцом.

Они справились с этой задачей к VIII веку до нашей эры. До того времени колесо широко использовалось в основном на боевых колесницах и на повозках с волами. Верблюды же были тягловой силой. Создание конницы на заре I тысячелетия до нашей эры сделало колесницы бесполезными. Затем упадок римских дорог на Ближнем Востоке еще больше снизил значение колесных транспортных средств. Необычным поворотом в ходе истории стало использование верблюдов. Восхищенный автор описывал их как «400 кг мышц, высокомерия и грациозности для тех, кто сможет оценить последнюю». Верблюды, таким образом, заменили колеса[99]. Оказалось, что верблюды являются наиболее эффективным средством для перевозки грузов и людей в суровых климатических условиях. Вскоре крупные одногорбые верблюды (дромадеры) были выведены для использования в качестве средства передвижения на Ближнем Востоке. Но достоинства двугорбого верблюда (бактриана) доказали, что это животное гораздо более полезно для жителей Центральной Азии, чем дромадер. С одной стороны, он менее восприимчив к холоду, а скрещенные виды с более длинной шерстью оказались особенно морозостойкими. С другой стороны, он увереннее чувствует себя в горных ущельях, которые широко распространены в разных частях Центральной Азии. Именно местный верблюд-бактриан, а не дромадер с Ближнего Востока, стал основным региональным и континентальным средством передвижения.

Но что же перевозили эти животные? Ответ касается как веса, так и объема. Бактриан может нести до 226 кг, и, следовательно, караван из тысячи верблюдов может везти очень много. Если предположить, что современный стандартный контейнер вмещает до 23 000 кг, это означает, что караван даже средних размеров был бы в состоянии перевезти столько же, сколько грузовой поезд с 10 или 12 вагонами. Излишне говорить, что избыточный вес или объем может свести прибыль к нулю. Поэтому идеальный груз – дорогой груз малого веса и объема. В последнее время этот расчет привлек многих афганцев и жителей стран Центральной Азии к торговле наркотиками. Но в 3500 году до нашей эры самым прибыльным товаром на евразийской земле был блестящий синий лазурит, добываемый в Афганистане.

Пять тысячелетий назад афганский лазурит был хорошо известен и ценился как в Египте времен фараонов, так и у цивилизации Хараппа в Индии. Другие драгоценные камни и минералы также ценились, что сделало Афганистан главным источником роскошных товаров на Востоке и на Западе. Жадеит из Хотана (современный Синьцзян), изумруды из Бадахшана (сейчас между Афганистаном и Таджикистаном), золото из богатых шахт на территории Узбекистана, медь из Афганистана вывозились вместе с лазуритом как высокоприбыльные товары. Начавшись с вывоза драгоценных металлов и камней, торговля расширилась, охватив все производства и товары, которыми можно было прибыльно торговать.

Вскоре караваны из сотен, а затем и тысяч бактрианов пошли в Индию[100], в Китай и на Ближний Восток, доставляя товары из мастерских и с рынков Центральной Азии. Они привозили назад те товары, которые можно было продать в Центральной Азии или на более отдаленных рынках в других частях света. Тысячи различных предметов заполняли седельные сумки. Длинные караваны передвигались со скоростью около 30 км в день, а в жаркую погоду они шли по ночам[101]. Поскольку верблюдам не нужны мощеные дороги, проводники караванов могли менять маршруты в зависимости от погоды, экономической и политической ситуации. Подобная гибкость караванной торговли затрудняет многочисленные попытки определить конкретные пути маршрутов с востока на запад и с севера на юг[102]. Между тем с большей регулярностью, чем мы можем представить себе сегодня, торговцы Центральной Азии перевозили свои товары на крупных прочных лодках по трем главным рекам региона[103]. Хорошее грузовое судно около 6 м в длину хранится в музее Отрара (Казахстан), давая нам представление о внешнем виде деревянных судов, которые когда-то курсировали по Амударье и Сырдарье.

Эта паутина маршрутов и способов перевозки является тем, что немецкий географ XIX века назвал «Шелковый путь» (Seidenstrasse). Барон Фердинанд фон Рихтгофен (1833–1905), который ввел этот термин, был прав, обратив внимание на то, что шелк из Китая перевозили на Запад по этим маршрутам примерно с 100 года до нашей эры до 1500 года нашей эры. Но он ошибся в своем предположении, что шелк являлся единственным или основным товаром для торговли: он мог точно так же сказать «Лазуритовый» путь из Афганистана в Египет и Индию, «Жадеитовый» путь из Хотана в Китай, «Изумрудный» путь, шедший на восток и запад от Памира в Таджикистане и Афганистане, или «Золотой» путь и «Медный» путь в города Ближнего Востока. Он также допустил ошибку, полагая, что многочисленные караваны с товаром шли в основном в Китай, а не в Индию. Кроме того, он был не прав, полагая, что шелк привозили только из Китая; на самом деле центральноазиатские торговцы решили, что лучше производить шелк самим, чем перевозить сделанное другими. К Х веку город Мерв был единственным крупным производителем и поставщиком шелка на Запад и даже имел что-то вроде «института шелководства» для изучения производства шелка[104]. И, наконец, он допустил ошибку, полагая, что не было ни одного равноценного товара, который перевозили в Китай и Индию из Центральной Азии и с Запада[105].

При исследовании того, как эта торговая система, простиравшаяся на весь континент, повлияла на культуру Центральной Азии, будет полезно сосредоточиться на трех различных аспектах: во-первых, возникновение городов вокруг складов для транзитных грузов; во-вторых, появление класса профессиональных торговцев с опытом работы на маршрутах, далеких от их родного города; в-третьих, развитие экономики на основе международной торговли продуктами местных отраслей промышленности и производства.

Континентальной торговле по определению необходимы грузоперевозчики и негоцианты из разных стран. Индийские купцы, например, постоянно находились в крупных городах Центральной Азии. Даже в Северном Хорезме, чьи основные торговые пути шли на восток и запад, а не на юго-восток, их было так много, что жители Хорезма познакомились с индийской десятичной системой задолго до того, как она стала известна на Ближнем Востоке. Позднее ученый из Хорезма сыграл ключевую роль в том, чтобы убедить арабов в Багдаде принять эту систему[106]. Не менее часто приезжали торговцы и гости из Сирии. Это были почти исключительно христиане-несториане, многие из которых расселились по всей Центральной Азии примерно после 400 года нашей эры.

Удивительно, что, несмотря на огромный объем товаров, которые циркулировали между Китаем и другими странами, сами китайские торговцы играли незначительную роль в караванной торговле. Нидэм в одном интересном отрывке своей работы говорит о «явном нежелании китайцев путешествовать далеко за пределы того, что, как они полагают, является их естественными географическими границами»[107]. Это чувство культурных границ у китайцев открыло чрезвычайно благоприятные возможности для согдийцев, а также жителей Хорезма, уйгурских торговцев из Восточного Туркестана, несториан, проживающих в Центральной Азии, и всех других обитателей этого региона.

Присутствие всех этих торговцев предполагало, что города Центральной Азии станут крупными финансовыми центрами на торговых путях между Китаем, Индией и Ближним Востоком. Древний город Тараз, находящийся сейчас в Казахстане, был так тесно связан с торговлей, что само его название, по одной из версий, происходит от слова «весы». По этой причине возникла сфера услуг, в том числе гостиные дворы, или караван-сараи, базары и хранилища. Это позволило городам стать основными международными складами Евразии, местом сбора для всего и всех.

Было неизбежно, что сами жители Центральной Азии станут опытными купцами. В конце концов, в отсутствие китайцев жители этой местности имели огромное преимущество над всеми своими соперниками. К III веку до нашей эры они стали частыми гостями в Индии и в больших центрах Ирака, Сирии и побережья Средиземного моря. Благодаря географии определились сферы влияния. Купцы из Балха сосредоточились на индийских рынках, торговцы из Мерва шли на запад, в то время как торговцы из северных районов вокруг Самарканда (Согдиана) и Ката (Хорезм) контролировали большую часть оборота с Восточным Туркестаном и Китаем. Торговцы из Акшикента в Ферганской долине чувствовали себя так же комфортно в Дамаске или в Лахоре, как и торговцы из Мерва или Балха. Показательно, что средневековый китайский писатель Ли Яньшу (618–676) считал, что правитель Бухары сидел на троне в виде верблюда[108].

В течение четырех веков до арабского завоевания именно согдийские купцы из Самарканда, Пенджикента и соседних городов стояли во главе евразийской торговли[109]. Согдийские торговцы, казалось, были повсюду. После обретения «плацдарма» в Восточном Туркестане, а затем во Внутренней Монголии[110] они создали большие диаспоры – правильнее назвать их колониями – вдоль маршрутов, ведущих в Китай. Это позволяло им доминировать в торговле с Китаем на протяжении веков[111]. Сегодняшние восточные территории Казахстана и Кыргызстана усеяны руинами древних городов, которые создавались изначально как колонии согдийских купцов[112]. Согдийцы следовали тому же принципу вдоль всех основных маршрутов в Индию[113]. Безграничные амбиции их купеческих домов распространялись также на морские пути, у которых было преимущество – требовалось меньше посредников. Это привело согдийцев к открытию маршрутов по Черному морю в Константинополь и из Басры в Ираке через Индийский океан в Шри-Ланку и Кантон; в обоих пунктах у них были представительства[114]. Единственный недостаток такой торговли состоял в том, что ее график был продиктован не рынком, а муссонами, это означало, что для поездки в оба конца требовался почти год[115].

Согдийцы, конечно, знали секреты успешной торговли, включая искусство «навязывания товара». Один торговец, который ездил в Китай, понял, что может привлечь внимание публики, одевшись в даосские одежды для совершения якобы алхимических ритуалов. В результате он делал «эликсир бессмертия» и продавал его доверчивым китайцам[116].

Результатом многовекового расцвета торговли стало возникновение во всех городах Центральной Азии класса торговцев. Эти люди знали мир лучше, чем их правители, привыкли сами принимать решения и платили достаточное количество налогов, чтобы заставить правителей с ними считаться.

Многолетний торговый бум, предшествовавший арабскому завоеванию, дал толчок развитию местных производств. В городах возникли отрасли для поддержки торговли. В населенных пунктах Ферганской долины, имевших доступ к месторождениям угля и железа, производились стальные лезвия, которые выгодно продавались на Ближнем Востоке и в Индии[117]. В Акшикенте, Папе, Мерве и других центральноазиатских центрах металлообработки технология требовала наличия плавильных котлов, которые могли выдерживать температуру до 1600°С; в этой части Центральной Азии люди хорошо знали свойства местной глины и поэтому могли делать такие резервуары. Зародившись в самом сердце Центральной Азии, технология производства тигельной стали распространилась оттуда в Дамаск и в конечном итоге на Запад[118]. Литье по восковым моделям, историю которого французские археологи Бенуа Милле и Дэвид Бургари проследили до области на севере Пакистана, примыкающей к Центральной Азии, также являлось работой центральноазиатских обработчиков металла[119]. Еврейские ремесленники, которые привезли стеклодувные технологии из Египта в Мерв и другие города, к концу IV века вывозили свои товары из Балха в Китай[120].

Из других стран Центральной Азии в Китай попали такие технические достижения, как шуруп, напорный насос для перекачки жидкостей и коленчатый вал[121]. Были и менее тривиальные товары, которые вывозились в больших количествах из Центральной Азии в Китай: лютни, арфы, поперечные флейты, щипковые и смычковые струнные инструменты, также китайцы познакомились с центральноазиатскими танцами[122]. Все это там прижилось и стало частью китайской культуры. Тот факт, что все эти товары шли от народов, говоривших на согдийском, бактрийском и других иранских языках, привел некоторых авторов к выводу, что их вывозили в Китай из Ирана. Разумеется, территория современного Ирана играла определенную роль в этом экономическом процессе, однако ключевым игроком была Центральная Азия, а не Иран. Даже стулья, скорее всего, завезли в Китай из Бактрии![123] Многие продукты – а именно гранаты, кунжут, жасмин, горох и бобы – пришли в китайскую кухню из Центральной Азии. И даже сеялка и борона, с помощью которых их выращивали, тоже пришли в Китай оттуда[124].

Предприимчивость и стремление к выгоде были в большом почете в мире центральноазиатской торговли. Местные мастерские, которые производили все – от парфюмерии до лекарств, готовых ювелирных изделий, чистых металлов и различных предметов обихода, – могли без труда найти покупателей в Китае, Индии и на Ближнем Востоке; торговля лошадьми, дикими животными и экзотическими птицами тоже процветала[125]. Впервые шелк был завезен в Восточный Туркестан из Китая между II и IV веками, а вскоре после этого распространился по всей Центральной Азии[126]. Но это не значит, что раньше текстильного производства в этом регионе не было. Начиная с I тысячелетия до нашей эры местными ткаными изделиями всех видов очень выгодно торговали, вывозя из Кабула, Бухары, Мерва и других региональных центров на Восток и Запад за несколько веков до появления шелка. По этой причине в Центральной Азии было много умельцев, которые могли с легкостью научиться производить шелк самостоятельно и получать прибыль от его продажи. К IV веку они справились с этой задачей, а еще через некоторое время жители Центральной Азии развили собственные производства и начали энергично вытеснять китайцев с рынка[127].

Та же история повторилась с другим китайским изобретением – бумагой. Долгое время считалось, что в Большой Центральной Азии ее не делали до Таласской битвы 751 года (между войском империи Тан и арабско-тюркским войском). Считается, что среди захваченных китайцев оказались мастера по изготовлению бумаги, которые принесли свое ремесло в Самарканд. Но археологи доказали, что такие города Восточного Туркестана, как Турфан, Хотан и Дуньхуан, уже производили бумагу к III веку. Эти города находились в тесном торговом контакте с Центральной Азией к западу от Тянь-Шаня благодаря деятельности согдийских торговых домов. Торговцы жадно ухватились за новое изобретение и быстро выведали подробности его производства, чтобы суметь повторить этот процесс дома[128]. Начав производство собственной бумаги, жители Центральной Азии значительно улучшили конечный продукт. Ранняя китайская бумага была изготовлена из тутового или бамбукового волокна или их комбинации. Получался жесткий и хрупкий лист[129]. Жители Центральной Азии сразу поняли, что из их собственных длинноволокнистых хлопковых волокон можно произвести более прочную и гибкую бумагу, чем та, которую продавали китайцы. А поскольку их запасы хлопка были практически не ограничены, они также могли продавать свой улучшенный товар по более низкой цене. На много веков вперед именно бумага из Самарканда, а не из Китая, установила мировой стандарт качества. Действительно, бумага как таковая считалась центральноазиатским продуктом. Правда, ремесленники в Багдаде, Дамаске, Каире, Фесе и Кордобе вскоре стали изготавливать бумагу самостоятельно, но центральноазиатская бумага в течение долгого времени была более популярной. Европейцы же начали изготавливать бумагу только в XIII веке[130].

За тысячу лет до арабского завоевания Центральная Азия уже могла похвастаться успешной экономикой, развивающейся за счет торговли с другими странами. Как в Японии после Второй мировой войны или в Китае в конце ХХ века, производители Центральной Азии изучали иностранные продукты, проходящие через их рынки, и определяли те, которые они могли бы производить лучше или дешевле. Это означало знание материалов и соответствующих технологий. Хотя атмосфера любознательности, царившая в Центральной Азии в эпоху Просвещения, не основывалась исключительно на этом явлении, тем не менее оно стало благоприятной почвой для формирования широты взглядов и новых идей.