О любовном треуго­льнике

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

О любовном треуго­льнике

Надеюсь, никто не будет воз­ражать, если мы будем двигаться от начала Романа, от завязки сю­жета не по порядку глав, а вдоль найденных нами смысловых линий. С тем чтобы пол­ностью разо­б­ла­чить и ис­следо­вать обна­ружен­ные идеи. В про­шлый раз мы рас­копали в скрытом автобиографи­че­с­ком слое первой главы узелок, от которого тянутся сюжетные линии любовного треуго­льника. Тя­нутся эти нити к 13 главе, в которой мастер рас­сказывает Ивану свою романти­ческую историю. Эта же глава является кульминацией другой сюжетной линии, начавшейся в первой главе – парал­лели ме­жду похож­дениями Ивана Бездомного и деяниями ново­заветного апостола Павла. Эту парал­лель оста­лось уточнить и дополнить неско­лькими штрихами из главы 13 «Явление героя».

Во-первых, нужно рас­чистить от кажу­щегося изгиба парал­ле­льной линии сам драмати­ческий момент встречи Бездомного в палате №117 с таин­ствен­ным незнакомцем, назвав­шимся «мастером». Как мы помним, Савл в Деяниях апостолов встреча­ется по дороге в Дамаск с Иисусом. Поэ­то­му, про­должая парал­лель, Иван должен бы встретиться с Воландом. Однако, если собеседник Ивана назвался «мастером», раз­ве это не может быть, ну например, розыгрышем? Тем более что имен­но к этому эпизоду относятся дежурные претензии лите­ратуроведов, что де Булга­ков и здесь небрежен, забыв­чив, а редакция не выверена и не окончена. Дело в том, что в 30 гла­ве Автор сообщает о мастере: «он был выбрит впервые, считая с той осен­ней ночи (в клинике бород­ку ему подстригали машинкой)». Сообщение это слишком подробное, чтобы считать его слу­чайным. А в главе 13 читаем: «С балкона осторожно заглядывал в комнату бритый, темноволосый, с острым носом, встревожен­ными гла­зами и со свешива­ющимся на лоб клоком волос человек примерно лет трид­цати вос­ьми».

Нет, раз­уме­ется, можно было даже согласиться с ком­ментаторами, которых наш «небрежный и забыв­чивый» Автор столь часто разо­чаровывал. Но как быть в таком случае с концовкой главы 11, которая по сюжету непосред­ствен­но предше­ствует началу 13 главы?

«– Так кто же я такой выхожу в этом случае?

– Дурак! – отчетливо сказал где-то бас, не принадлежащий ни одному из Иванов и чрез­вы­чайно похожий на бас консультанта».

Ну, не знаю, не знаю. Может, опять случай­ность и небреж­ность Автора. Но то­лько уж бо­льно всё это похоже на прямое указание. Из первой главы известно, что раз­ным наблюдателям Воланд ви­дится по-разному. А мы с вами выяснили, что речь вообще идёт об идеа­льной сущ­ности, твор­ческом духе, который имеет привычку останавли­ваться в чужих квартирах, воплощаться в лич­ности твор­цов. Не слу­чайно в этом эпизоде потрет неизвестного очень похож на канони­ческое изображение ещё одного клас­сика – Н.В.Гоголя.

И кстати, куда в дан­ном случае про­никает этот загадочный субъект? Прави­льно, в дом, хотя и сумас­шедший. По опыту про­чтения притч речь может идти о посещении твор­че­ским духом какой-то лич­ности. Но сумас­шедших героев в романе у нас двое – мастер и Иван, не счи­тая, конечно, трёх грузовиков сотрудников зрелищ­ной комис­сии, Бенгаль­ского и Босого. Однако эти последние не в счёт, потому что твор­ческий дух не с ними делится открове­нием – историей любви мастера и Мар­гариты. А затем Ивану сни­тся ещё и глава из романа, написан­ного мастером, известного наизусть ещё то­лько Воланду, то есть самому твор­ческому духу. Поэтому вполне воз­можным и приемлемым является и такое толко­вание – до того момента, как посетить палату №117, твор­ческий дух мог во­площаться и в Гоголя, и в Булгакова. Но как то­лько он вошёл в новый дом, в конкретную лич­ность, то превратился в Мастера. А если вспомнить, что диалог на Патри­арших про­исходил в душе Булгакова, то диалог между Мастером и Иваном также про­исходит внутри одной и той же лич­ности. И это диалог всё тех же двух ипос­тасей учёного, Воланда и Иванушки – твор­ческого начала, дарую­щего откровение ново­й теории, и методи­ческого учениче­ства, постига­ющего законы ново­й науки.

Но позвольте, скажет самый внима­тельный чита­тель, о какой теории вообще идёт речь? Не­ва­жно, пусть не мастер, а Воланд в обличии Мастера, но беседуют-то они не о науке, а о бабах, точнее об одной женщине, её муже и любовнике. Да, дей­ст­вите­льно, замечание верное, не в бровь, а в глаз. И как в таком случае быть с парал­ле­лями между Бездомным и апостолом Павлом? Ведь Павел – созда­тель психо­логи­ческого учения об ипос­тасях, составляющих лич­ность человека – «внешний человек», «внутрен­ний человек», а также «внутрен­нейшее» над лич­ностью. Кроме того, апостол Павел иногда испо­льзует иную трёхчастную клас­сификацию ипос­тасей лич­ности – «дух», «душа» и «плоть». Но самое замеча­те­льное, что в своих посланиях Павел часто использует иноска­зание, ведёт речь сим­во­ли­чески об отно­шениях мужа, же­ны, а также о раз­ных прелюбодеяниях: «Потому предал их Бог по­стыдным страстям: женщины их заменили есте­ствен­ное употребление про­тиво­есте­ствен­ным; подобно и мужчины, оставив есте­ствен­ное употребление женского пола, раз­жигались похотью друг на друга…» /Рим 1, 26-27/

Можно было бы подумать, что это всего лишь морализаторское наставление братьям, но нали­чие этих сим­воли­ческих образов в притчах Ново­го и Ветхого Завета заставляет думать иначе, искать скрытый духовный, то есть психологи­ческий смысл в бана­льных образах мужа, жены и любовника. Соб­ствен­но, явные повторы в посланиях апостола Павла, где в одних местах использу­ются ал­легории, а в других – строгие термины, позволяют уяснить, что муж – это то же, что и «внутрен­ний человек», а жена – это «внешний человек».

Я не буду загружать читателя подробным толко­ванием библейских символов. Кому интерес­но, могут обратиться к книге Е.Полякова, где они рас­писаны на девя­ти­стах страницах плотного текста. Для нас же важно, что сюжетная парал­лель между Иваном Без­до­м­ным и апостолом Павлом очень да­же неплохо подтверждена и завер­шена. И тот, и другой научены твор­ческим духом иносказанию об отно­шениях мужа и жены, за ко­торым скрыты какие-то не до конца понятые законы пси­хо­логии. И кстати, место дей­ствия в кли­нике Стравинского также не случайно. Во времена Булгакова психо­логия ещё не вполне отделилась от психиатрии. Тот же доктор Юнг и его аналити­ческая психо­логия вышли вместе с психо­анализом из психиатри­ческой практики. Поэтому, раз уж в нашем Романе ал­легори­че­ски описано развитие науки о человеке, то должны быть обозначены этапы, связан­ные со становле­ни­ем совре­мен­ной психо­логии. Сказан­ное вовсе не значит, что для толко­вания 13 главы нам с вами нужно влезать в какие-то сложные дебри и термины психо­логи­ческих теорий. Создан­ных Булгаковым художе­ствен­ных образов и сим­волов вполне доста­точно, чтобы раз­ъяснить самые главные моменты аналити­ческой психо­логии и парал­ле­льных ей сюжетов из учения апостола Павла.

Некоторые дотошные ис­следо­ватели уже заметили, что слово «мастер» имеет не всегда поло­жи­те­льное звучание, когда речь идёт о художнике или писателе. То есть мастер­ство необ­ходимо, но не доста­точно. Кроме мастер­ства необ­ходима ещё способ­ность к творче­ству. Техни­ческое мастер­ство без твор­ческого духа рождает ремес­лен­ную поделку, а не художе­ствен­ное про­изве­дение. И это, увы, не столь уж редкое явление в художе­ствен­ных кругах.

Бывает и творче­ство без мастер­ства. Причём гораздо чаще, чем это может показаться. Каждый малый ребёнок обладает имен­но этим каче­ством – неза­мутнён­ным твор­ческим духом. Другое дело, что выража­ется эта неуёмная твор­ческая энергия посред­ством каракулей и раз­ру­шений в окружа­ю­щей среде, синяков и шишек. Так что приходится учиться мастер­ству, и почти вся твор­ческая энергия уходит на освоение техни­ческих и ком­муникатив­ных навыков. В результате младен­ческое состояние, когда душа открыта твор­ческому духу, сменяется более взрослым и скучным. И приобретение мас­тер­ства не является полноцен­ной компенсацией воз­можной потере контакта с твор­ческим духом.

Хотя нужно заметить, что высокое мастер­ство невозможно без высокого уровня духовной, тво­р­ческой энергии. Поэтому большой мастер всегда находится в близких отно­ше­ниях с твор­ческим ду­хом. Если то­лько этому не помешает ещё одна ипос­тась художника – его муза, она же «анима» по Юнгу, она же «душа» по апостолу Павлу. Заметим, что и Юнг, и апостол Павел, будто сговорив­шись, приписывают этой ипос­таси женский характер. Это и есть та самая жена. А «дух» - это муж. Что же каса­ется исполни­тель­ской ипостаси, мастерства, то в учении апостола Павла – это «плоть».

Никакая дея­те­льность человека, а уж твор­ческая и подавно, невозможна без раз­витой функции самооценки. Чув­ствующая ипос­тась, чтобы выполнить свою психо­логи­ческую функцию, развивается автономно от ипос­таси мастер­ства. Что твор­ческий дух суще­ст­вует отде­льно, а иногда и за преде­лами лич­ности, мы уже знаем. Но свято место пусто не быва­ет, и место твор­ческого духа занимают другие дей­ству­ющие лица. Напри­мер, если разо­б­рать сим­волику пушкинского «Ка­мен­ного гостя», служив­шего для Автора образцом и точкой опоры, то окаменев­ший муж – это антипод твор­ческого духа. А в биб­лейской системе сим­волики камень означает «закон». В каче­стве догматичного судии ка­мен­ный муж выступает, убивая и жену, и твор­ческий дух, пытавшийся оживить траурный дом Доны Ан­ны.

Кто-то, воз­можно, уже заметил, что мы снова получили триаду, как три ученика Ие­шуа или трое в свите Воланда. Три ипос­таси лич­ности – исполни­тель (мастер), предста­витель (душа или жена), судья (дух или муж). Им соответ­ствуют три психо­логи­ческие фун­кции по Юнгу – мыш­ление, чув­ство и ощущение. А вот четвёртая функция – интуиция соответ­ствует твор­ческому духу. Ещё раз обратим внимание на то, что мастер по ходу сюжета пас­сивен, оби­тая в подвале, в самом низу иерар­хии ипос­тасей художника. Какое-то дви­же­ние про­исходит лишь, ко­гда в подвал заг­лядывает по­буж­дающая художника муза. Мотивация, она же самооценка не суще­ствует сама по себе. Она ори­ен­тиру­ется на внешнюю мора­ль, либо руко­вод­ству­ется нрав­ст­вен­ными цен­ностями. Последние должны сле­до­вать живому твор­ческому духу или же они превра­ща­ются в фарисейскую догматику.

Развёрнутый Автором сюжет сложных отно­шений между мастером, музой, высокопостав­лен­ным мужем и твор­ческим духом, является, таким образом, парал­лелью и раз­витием психо­логи­че­ской линии Ново­го Завета. Подчинение жены своему мужу является одним из условий её спасения, но есть и ещё условия: «Жена да учится в безмолвии, со всякою покор­ностью; а учить жене не по­зво­ляю, ни вла­ство­вать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщен; но жена, прельстив­шись, впала в преступление; впрочем спасется через чадо­ро­дие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием» (1 Тим 2:11-15). Уж, наверное, чтобы жене спастись через чадородие, для этого нужен живой муж или Дон Гуан, а не ка­мен­ная статуя.

Кстати, пове­дение Маргариты во многом следует учению апостола Павла. Здесь и предан­ность мужу, и послушание в общении с Воландом. Да и обра­щён­ные к Маргарите слова Воланда: «Никогда ни о чём не про­сите» – очень уж созвучны заповеди Павла о безмолвии жены. Как и в судьбе мастера, предвосхи­щён­ной мечтами Пилата, в судьбе Маргариты есть место работе над ошибками. Маргарита предпо­чла сытому благополучию чадородие, которое в духовном смысле означает рож­дение ново­го смысла, то есть творче­ство. Общим чадом Поэта и Музы являются гени­а­льные строки, порож­дением романа мастера и Маргариты стано­вится их общий истори­ческий роман.

Мы ещё намеревались коснуться сим­волики числа 13 и соответ­ствующей буквы М. У этого числа плохая репутация, потому что оно означает «смерть», «жертву». Но не про­сто смерть, а ещё и начало ново­й жизни. Почему Автор решил украсить мастера такой сим­воликой? С одной сторо­ны, есть ясные парал­лели с Иисусом, который среди учеников был тринад­цатым. Но в контексте раз­вития учения апостола Павла о лич­ности число 13 и буква М могут указы­вать на смертный характер двух ипос­тасей – мастера и жены, составляющих «внешнего человека». В про­тиво­полож­ность «внут­рен­нему человеку», жизнен­ный цикл которого про­ходит через ряд пере­вопло­щений. Это толко­вание подтвержда­ется раз­витием сюжета – мастер и Маргарита вместе умирают, чтобы обрести покой.

Впрочем, мы не будем сейчас углубляться в детали «семейных» отно­шений мужа, жены, мас­тера и оживляю­щего их твор­ческого духа. Пожалуй, это было бы утоми­те­льно не то­лько для меня. Лучше мы далее про­гуляемся вдоль ещё какой-нибудь путеводной идеи, а наше ново­е знание о сим­волике образов мастера, Маргариты и Воланда поможет нам про­никать в скрытые до поры смыслы.