О тайне беззакония и законах тайны

О тайне беззакония и законах тайны

Вновь мы вернулись к главе 7, как беззакон­ный Дон Гуан к стенам Мадрита. Однако на этот раз у нас в руках уже два ключа, в том числе сквозная путеводная нить и сим­волика, способная осве­тить дово­льно тёмные места в нашем Лабиринте. Сначала мы разо­блачили Булгакова как Ностра­дамуса, предвидев­шего в самых общих чертах и характерных деталях будущие периоды рос­сийской истории, в том числе отображён­ный в 7 главе горбачёвский период. Чуть позже мы выяснили, что 32 главы Романа должны, по идее, соответ­ство­вать стадиям раз­вития лич­ности или сообще­ства. При этом сим­волика первых 22 чисел была известна ещё авторам библейских книг. Что каса­ется 7 главы «Нехорошая квартирка», то она должна быть сим­воли­чески посвящена Закону. Вслед­ствие того, что сообще­ства или лич­ности, достигшие к началу 7-й стадии дна разо­чаро­ва­ния и раз­де­лён­ности, могут быть объединены лишь суровым дей­ствием законов. Такое принуди­те­ль­ное вос­соединение является первым шагом к будущему подлин­ному един­ству свободных людей.

Попробуем рас­смотреть седьмую главу не то­лько в контексте недавней истории, но через клю­чевой сим­вол «закона». Сразу предстаёт в новом свете говорящая фамилия Лиходеев, потому что «лиходей­ство» – это синоним беззакония. Вся номенклатурная поросль брежневского застоя начисто ли­шена прочной связи с реа­ль­ностью, а Горбачёв её то­лько олице­творяет. Ими движут амбиции, эмо­ции, стремление к внешнему имиджевому лоску, новым впечат­лениям, чув­ствен­ным удоволь­ствиям, азарт игроков и страх пере­д началь­ством. Всё что угодно, то­лько не ответ­ствен­ность и связан­ное с нею уважение к законам, хотя бы объектив­ным.

Однако незнание или игнорирование законов не освобождает от ответ­ствен­ности. Поэтому к Лиходееву вскоре является Фагот как представитель закона есте­ствен­ных наук. Соб­ствен­но, Черно­быль­ская катастрофа – это сим­вол вопию­щего беззакония, когда под лозунгом «ускорения» ретивая номенклатурная вертикаль взялась снимать технологи­ческие запреты и ограни­чения, оплачен­ные тя­жким опытом предше­ствен­ников. Но и этого либера­льной номенклатуре оказалось мало. Вместо того чтобы одуматься, они с азартом про­дувного игрока броса­ются в финансово-экономи­ческие экс­пе­ри­менты и радика­льные реформы полити­ческой системы. Отчего же было не появиться полномочным предста­вителям соответ­ствующих сфер дея­те­льности – Беге­моту и Азазелло, которые и выкинули обезумев­ших лиходеев вон из Москвы.

Однако мы сразу пере­шли к вос­станов­лению есте­ствен­ной закон­ности и про­пустили явление к Лиходееву самого Воланда. Его тоже нужно бы истолко­вать с помощью ново­го ключа. Наско­лько мы помним, утрен­няя актив­ность Воланда, пыта­ющегося ускорить про­буж­дение раз­ума, была связана с алкого­льным угоще­нием, точнее с сеансом про­лечи­вания: «Следуйте старому мудрому правилу, – лечить подобное подобным». В контексте изле­чения от неуважения к законам это правило звучит ещё и так: «Кого боги хотят наказать, того лишают раз­ума». Лучшего девиза к антиалкого­льной кампании, с которой офици­а­льно стартовала «пере­стройка», трудно придумать.

Ещё до успехов в борьбе с лиходеевским пьян­ством и алкоголизмом Воланд торже­ствен­но об­ъявляет наступление один­над­цати часов. Сим­волика числа 11 нам уже известна – осознание несво­боды и пере­жи­вание несовер­шен­ства. Благодаря обзору краткого содержания глав известно и то, что эта сим­волика относится не то­лько к утрен­ней главе, но ко всему второму дню москов­ской части Ро­мана. Однако до начала актив­ной борьбы с алкоголизмом в послебрежневский период и вспомнить-то нечего, ну не мелиоратив­ный же пленум. Одно светлое пятно – это маленький отрывок из про­грам­мной речи генера­льного секретаря ЦК КПСС Ю.Андропова: «Если говорить откровен­но, мы ещё до сих пор не знаем в должной мере обще­ство, в котором живем и трудимся, не пол­ностью рас­крыли присущие ему законо­мер­ности, особен­но экономи­ческие».

Ну и ну, вот это откровен­ность. Не знаем законов, а всё равно руко­водим, ускоряемся, экспери­ментируем. Впрочем, лиходейская номенклатура вос­приняла эту самокритику всего лишь как «пи­ар», демо­нстрацию внешней, показной серьёз­ности, плюс идеологи­ческое обосно­вание буду­щего «огня по штабам», освобож­дения от бал­ласта старых брежневских кадров. Однако для какой-то не самой худ­шей части элиты в этой цитате послышалось признание несовер­шен­ства, несвободы от незнания.

Впрочем, мы неско­лько увлеклись повторе­нием про­йден­ного. Истолко­вание 7 главы как пред­сказания андропов­ско-горбачёвской эпохи – это не самая главная тайна, и не самая сложная загадка. Есть гораздо более важный вопрос: если каждая глава соответ­ствует очередной стадии раз­вития идеи и сообще­ства ново­й гума­ни­тарной науки, тогда как сопоставить это с чередо­ванием двух линий сю­жета. До сих пор мы считали, что трудная судьба ново­й гума­ни­тарной науки показана Автором через извилистый путь Ивана Бездомного от будочки на Патри­арших прудах через купание, пере­оде­вание и драку с кол­легами с водворе­нием в сумас­шедший дом. Однако после того как Иван засыпает в палате №117, раз­витие дей­ствия пере­ходит в нехорошую квартиру №50.

Как нам это следует понимать? Опять же известная нам сим­волика дома или квартиры под­ска­зывает нам какое-то раз­двоение если не лич­ности, то сообще­ства. С одной стороны бездомная новая наука получает, наконец, какой-то дом, пусть и сумас­шедший. Можно предпо­ложить, что речь идёт о какой-то конкретной лич­ности, которая на рубеже 1990-х подхватывает преем­ствен­ность раз­вития у Льва Гумилёва. С другой стороны, мы уже однажды, ещё при первом обсуж­дении первой главы исто­лковали квартиру №50 как твор­ческую лич­ность самого Булгакова.

Отменить устойчивую связь «нехорошая квартира = квартира Булгакова» мы про­сто не имеем права. Любое истолко­вание притч не может идти поперёк сложив­шихся стереотипов вос­при­ятия об­ще­ства. А уж Автор точно знал о таком вос­приятии, когда привязывал сим­воли­ческую ква­р­тиру №50 к описанию реа­льного дома №10 по Большой Садовой. В таком случае, что делает квар­тира №50, то есть твор­ческая лич­ность Булгакова в совер­шен­но другом времени, через полвека после офици­а­льно зарегистрирован­ной смерти Михаила Афанасьевича?

Дей­ст­вите­льно, стран­ное несоответ­ствие, вроде бы раз­руша­ющее предыдущие логи­ческие пос­троения. Однако сам же Автор и приходит нам на помощь. Помните, при толко­вании тайн пятой гла­вы мы обна­ружили, что Дом Грибоедова – это на самом деле «храм», посвящен­ный творче­ству самого Булгакова. И что сам Автор даёт разрешение – можно вместо слов «Дом Грибоедова» использо­вать про­сто имя писателя. То есть дом Булгакова, сим­воли­зиру­ющий твор­ческую лич­ность писателя, – это и есть сам Булгаков.

За этим отчасти шутливым и про­стым истолко­ванием кро­ется ещё одна серьёзная историо­соф­ская идея. Та самая идея бес­смертия духа, которая скрыта в библейской сим­волике мужа и в учении апостола Павла о «внутрен­нем человеке». Прежде чем рас­крыть эту идею на примере твор­ческой лич­ности Булгакова, применим найденный нами ключ, чтобы ещё раз войти в нехорошую квартиру. Ещё раз про­читаем начало 7 главы, где речь идёт о нехорошей предыстории квартиры №50. Необ­хо­димый для этого ключ – это твор­ческая биография самого Булгакова.

Начнём с быв­шей хозяйки квартиры №50 – вдовы ювелира Фужере. Нет сомнений, Автор на­мекает здесь на знаменитого ювелира Фаберже. А знаменит он лишь тем, что создавал драгоцен­ности царской семьи. Драгоцен­ности иносказа­те­льно толку­ются как духовные или нрав­ствен­ные цен­ности лич­ности. То есть «царские драгоцен­ности» могут быть истолкованы как монархи­ческие цен­ности. С учётом того, что рос­сийская монархия умерла в 1917 году, понятно, почему речь идёт о вдове. И за­од­но устанавлива­ются вре­мен­ные рамки нехорошей предыстории.

Таким образом, Автор сообщает нам о том, что какое-то время после 1917-го года в его лич­но­сти суще­ствовали и даже хозяйничали монархи­ческие цен­ности французского образца. Стало ли для нас это ново­стью? Ничуть. Каждый, кто знаком с твор­ческой лич­ностью Булгакова через его книги, должен помнить эпизод с поступле­нием доктора Турбина на службу в «студен­ческий» артил­ле­рий­ский полк, когда Алексей признаётся полковнику Малышеву в монархи­ческих убеж­дениях. Это рома­нти­ческую интригу Автор может придумать для своего автобиографи­ческого героя, но насчёт убеж­дений врать не станет. Тем более что так врать в советское время не было никакого резона.

Как то­лько мы раз­гадали сущ­ность образа вдовы Ан­ны Францевны, с оста­льными быв­шими жильцами нехорошей квартиры будет намного про­ще. Муж и жена Беломут легко раз­ъяс­ня­ют­ся по­с­ред­ством булгаков­ской пьесы «Бег» о белоэмигрантах, которая была написана под влия­нием рас­ска­зов вернув­шейся из эмиграции второй жены писателя – Белозерской. Согласитесь, что слова «озеро» и «омут» доста­точно близки.

Служанка Анфиса, носив­шая на ис­сохшей груди лучшие брил­лианты из вдовьих «царских дра­гоцен­ностей» - это, очевидно, народный вариант монархи­ческой идеи. Автор сообщает, что из триады «самодержавие, православие, народ­ность» вторая ипос­тась про­жила в его душе немного дольше. Что каса­ется первого из исчезнув­ших обитателей нехо­ро­шей квартиры, то фамилия его не сох­ра­ни­лась. Зачем же мы будем угады­вать, что за кримина­льная идея обитала в душе Автора, если сам он сте­сняется об этом говорить? Не будем и мы.

Насчёт того, что в лич­ности Булгакова какое-то время обитал и даже верховодил Берлиоз – дух советской гума­ни­тарной интел­лигенции, мы уже выяснили. Судя по всему, верховодил он не один, а на пару с беззакон­ным Лиходеевым. Был, оказыва­ется, такой амора­льный период в жизни Булгакова, когда он наступал на все положен­ные грабли, заделался морфинистом, бросил спасшую его от этой напасти жену, предавался чув­ствен­ным удоволь­ствиям и падал в финансовую про­пасть.

Так что нет ничего уди­вите­льного в том, что седьмую стадию станов­ления твор­ческой лич­но­сти – период изле­чения от лиходей­ства и познания «присущих дан­ному обще­ству законо­мер­ностей» – Автор про­ил­люстрировал на примере соб­ствен­ной жизни в период после 1917 года и до начала ра­боты над Романом. Уди­вите­льно как раз другое, что эту стадию раз­вития своей твор­че­ской лич­ности Автор про­ецирует на семь десятков лет вперёд. При этом он утверждает, что Мас­со­лит, то есть боль­шое сообще­ство поклон­ников булгаков­ского творче­ства – это и есть новая реин­карнация твор­ческой лич­ности писателя, которая должна про­йти через те же стадии раз­вития.

Судя по нумерации глав, опублико­вание Романа в конце 1960-х имело парадокса­льное дей­ст­вие на мас­сового читателя. Всплеск интереса к яркой и сложной мифологии булгаков­ского Романа де­лает тусклыми, гасит прежние мифологи­ческие системы советской лите­ратуры. Отправляет да­же све­рхпопулярную советскую фантастику в удел подросткового и молодёжного чтения. Поэтому вслед за этим всплеском следует период отчужден­ности и разо­чаро­вания «властителей дум», который так хо­рошо описан на примере поэта Рюхина в шестой главе. Но одновре­мен­но нарастает мас­совый инте­рес ко всему творче­ству, ко всем книгам и пьесам Булгакова. На сценах театров ставятся его пьесы, к мас­совому зрителю приходят фильмы – «Белая гвардия», «Бег», «Иван Васильевич». Пиком мас­со­вого интереса следует приз­нать выход на телевизион­ные экраны экранизации «Собачьего сердца» на рубеже пере­хода от «пере­стройки» к представ­лению в нашем демо­крати­ческом Варьете.

То есть мас­совый чита­тель и зри­тель постепен­но пере­живает ту же эволюцию, что и твор­че­с­кая лич­ность самого Автора в своё время. Стоит ли в таком случае удивляться, что в душах членов нашего Мас­солита под влия­нием образов Романа про­будились ипос­таси либера­льного демагога Ко­ровьева или алчного шута Беге­мота. И не про­сто про­явились, но как всякая овладева­ющая мас­сами живая идея, стали движущими силами соци­а­льной дей­ст­вите­льности.

Да, какое-то время Мас­солит как ново­е мас­совое воплощение твор­ческой лич­ности Булгакова был занят тем, что догонял своего Автора в духовном раз­витии. Однако рано или поздно какая-то на­иболее раз­витая и энергичная часть Мас­солита должна была не то­лько дог­нать, но и пойти дальше, оставив позади тех, кому ближе ипос­таси свиты Воланда, а не сам Творческий дух. Есте­ствен­но ожи­дать, что это да­льнейшее раз­витие будет иметь своего соб­ствен­ного лидера.

Вообще говоря, отличить гения от про­стого городского сумас­шедшего не так-то про­сто. По внешним признакам это трудновато, особен­но если оцени­вать будут люди неискушён­ные. Дело в том, что необ­хо­димым условием любого творче­ства, а тем более гения является отре­шение от суеты и по­г­ружение в глубины того самого «кол­лектив­ного бес­созна­те­льного», где и про­исходит его диалог с твор­ческим духом, точнее – ипос­тась мастера внемлет ипос­таси твор­ческого духа. Соб­ствен­но, обы­чные сумас­шедшие тоже ныряют вглубь себя, но потом не выныривают или не доныривают. Поско­льку про­сто не хватает духовной энергии. А гений не то­лько выныривает, а приносит твор­ческий про­дукт, красоту и духовное воз­дей­ствие которого могут достойно оценить окружа­ющие. Имен­но поэ­тому афинская демо­кратия осуждает Сократа на смерть, и иудейский Синедрион тоже категори­чески не согласен с Пилатом насчёт душевной болезни Иешуа.

Однако до тех пор, пока твор­ческий гений находится то­лько на пути к откровению и истолко­ванию своего учения, то выглядит он, по крайней мере, юродивым. Ну, сами подумайте, станет ли но­рма­льный человек всерьёз заниматься наукой, да ещё гума­ни­тарной, когда вокруг открыва­ется сто­лько неза­бываемых воз­мож­ностей и аттракционов? Можно поуча­ство­вать в собачьих бегах демо­кра­ти­ческих выборов или петушиных боях политтехнологов. Можно с удоволь­ствием и пользой для се­мьи сыг­рать в раз­нообразные финансовые пирамиды. Можно блеснуть на телевизион­ной ярмарке тщеславия. Можно, наконец, побегать в казаки-разбойники на стороне одной из мафий.

Хотя, кто сказал, что тот, кто хочет уз­нать законы обще­ствен­ной жизни, во всём этом не дол­жен уча­ство­вать, хотя бы в каче­стве заинтересован­ного наблюдателя, а то и консультанта. Во всяком случае, Автор доста­точно ясно намекает нам на чередо­вание стадий раз­вития. Например, на 6-й и на 8-й стадии, а потом на 11-й и на 13-й стадии Иван Бездомный изолирован от внешнего мира, погру­жён во внутрен­ние пере­жи­вания и, наконец, получает необ­ходимое общение с твор­ческим духом. А в 7 и 9, 10 и 12 главах свита твор­ческого духа занята вос­пита­нием внешней части твор­ческой лич­ности Бул­гакова, рас­творив­шейся в мас­се поклон­ников и последо­вателей.

Возможно, самый главный вывод из толко­вания 7 главы, которое нам подсказал Автор, – это рас­крытие законо­мерного механизма реинкарнации твор­ческого духа. На первый взгляд, этот фокус с выдерги­ванием карты из причудливо тасуемой колоды дей­ст­вите­льно выглядит мисти­чески. Твор­че­ский дух изредка посещает одну и ту же страну и с регуляр­ностью примерно лет в сорок поселяется в той или иной лич­ности. Лич­ности эти, вроде бы, даже не связаны кровным род­ством по прямой ли­нии, а то­лько род­ством духовным, психо­логи­ческим. В них под дей­ствием творче­ства предше­ствен­ников про­сыпа­ются и живут те же самые духовные сущ­ности, ипос­таси.

На опреде­лён­ной стадии раз­вития Мас­солита, когда созревают благоприятные для духовного раз­вития условия, воз­никает мас­совый интерес к твор­ческому наследию гения. Вспомним, между смертью Пушкина и мас­совыми тиражами его про­изве­дений про­шло 50 лет. Так что участь твор­че­с­кой лич­ности Булгакова, ждав­шего своего часа всего четверть века, даже более благоприятна. Твор­че­ский дух писателя или учёного вос­питывает, ведёт за собой в духовном раз­витии своих читателей, среди которых обяза­те­льно находится про­должа­тель твор­ческой традиции, новый гений, способный достичь того же уровня и пойти дальше. И никакой мистики, одна лишь точная наука психо­логия.

Вот такая вполне научная законо­мер­ность раз­вития твор­ческих сообще­ств была скрыта от нас под про­стеньким фельетоном о пьянице и дебошире Стёпе Лиходееве. А это всего лишь то­лько 7-я из 32 глав. Какие открытия могут ожидать нас дальше?!