7.1. Своеобразие языка искусства

Искусство — это прежде всего особый язык, или художественный язык. Природа этого языка не вполне ясна, особенно в случае современного искусства, но здесь можно сделать только несколько разрозненных замечаний на эту сложную тему.

Искусство является одним из средств коммуникации людей, их общения друг с другом. Как всякое такое средство, искусство предполагает специальный язык. Часто его называют «языком образов», чтобы отличить от языка, имеющего дело со значениями и знаками.

Нередко искусство определяется как мышление с помощью художественных образов. «Искусство начинается тогда, — писал Л. Н. Толстой, — когда человек с целью передать другим людям испытанное им чувство снова вызывает его в себе и известными внешними знаками выражает его»[173].

Своеобразие языка образов состоит в том, что в нем описание, выражение чувств, оценка и внушение чувств настолько слиты, что зачастую их вообще нельзя отделить друг от друга. Это находит отражение и в философии искусства, иногда говорящей об искусстве на языке самого искусства.

Интеллектуальная и эмоциональная коммуникация.

Процессы коммуникации можно разделить на интеллектуальную коммуникацию и эмоциональную коммуникацию. Первая способна в принципе обходиться знаками, вторая требует помимо знаков также образов и символов. Выражаясь более точно и учитывая, что у человека нет чистых чувств, никак не связанных с мышлением, второй тип коммуникации можно было бы назвать эмоционально-интеллектуальной коммуникацией. В ней эмоциональное явно преобладает над интеллектуальным, хотя и не может совершенно освободиться от него.

Кроме речи, есть жест, мимика, смех, взгляд — одним словом, человеческое движение, адресованное другим людям. Есть музыка, живопись, скульптура и т.д. Они могут быть совершенно не связанными со знаками и их значениями, и вместе с тем их можно понимать или не понимать. Это означает, что существует не только интеллектуальное понимание, но и понимание другого рода, имеющее дело с чувствами. Его можно назвать эмоциональным пониманием.

В случае интеллектуальной коммуникации речь идет о передаче интеллектуального содержания некоторых состояний разума. Эти состояния можно назвать мыслями, хотя слово «мысль» и является довольно неопределенным по содержанию. Воспринимая высказанную мысль, слушающий понимает ее, т.е. переживает определенное состояние разума. Интеллектуальные состояния говорящего и слушающего не могут полностью совпадать, быть одними и теми же. Они являются мыслями разных людей и неизбежно несут на себе отпечаток их индивидуальности. Но в чем-то важном они все-таки совпадают, иначе понимание было бы недостижимо. Иначе обстоит дело в случае эмоциональной коммуникации.

Эмоциональные переживания хотя и не отделены стеной от интеллектуальных, отличны от них и представляют собой особую сферу духовной жизни человека. Состояния страха, грусти, радости, восхищения, удивления, шока и т.п. могут передаваться без всяких слов. Эмоции одних способны заражать и побуждать к определенной деятельности других, особенно в толпе в моменты паники, вспышек стихийной ненависти, стихийного ликования и т.д. Такие эмоции способны стать огромной силой, особенно когда они охватывают большие группы людей в условиях ослабления устоявшихся социальных связей.

Позитивизм, а вслед за ним и неопозитивизм, выдвигавшие на первый план интеллектуальную коммуникацию, были склонны недооценивать важность эмоциональной коммуникации. Однако без последней нет общения и взаимодействия людей. Как говорил Ж.-Ж. Руссо, «только размышляющий человек — просто испорченное животное».

Лучшей иллюстрацией эмоциональной коммуникации является, без сомнения, музыка. С помощью такого специфического материала, как звуки, воссоздается процесс внутренней жизни человека, воспроизводится его реакция на мир, в который он погружен. Исполнение музыкального произведения вызывает у слушателя цепь эмоциональных переживаний. Эти переживания можно связывать со словами, но такая связь необязательна. К тому же никакие слова не способны заменить саму музыку и вызываемые ею переживания. Музыка не требует интеллектуализации, перевода на язык понятий. Словесная расшифровка музыкального произведения, указывающая, что должно быть пережито и какие образы должны пройти чередой в ходе его исполнения, как правило, только затемняет восприятие музыки, лишает его непосредственности и остроты. Музыкой выражаются и передаются эмоциональные, чувственные состояния, не требующие словесного аккомпанемента. Если они и вызывают какие-то размышления, зрительные, тактильные и т.п. образы, то лишь как результат простой ассоциации. У разных лиц эти мысли и образы, не столько обусловленные, сколько навеянные музыкой, различны. Они различны даже у одного и того же человека при каждом новом прослушивании одного и того же музыкального произведения.

В определенном смысле к музыке близки живопись и скульптура: они также не требуют обычного языка для передачи эмоций. Картины и скульптуры можно пояснять, комментировать, ставить в связь с другими произведениями живописи и скульптуры, со временем их создания и т.п. Эти пояснения и комментарии являются в определенном смысле нужными и важными, поскольку они способствуют более глубокому пониманию. Тем не менее они остаются внешними для самого произведения, носят характер хотя и полезного, но в конечном счете необязательного приложения к нему. К тому же комментарии к одному и тому же произведению меняются от автора к автору, оставаясь во многом делом субъективного вкуса. Произведение может существовать века, но каждое время будет осмысливать его по-своему и снабжать его новыми комментариями.

Несводимость эмоциональной коммуникации к интеллектуальной — одна из фундаментальных предпосылок существования искусства, отчетливо тяготеющего к общению на языке эмоций.

Однажды в разговоре с Эккерманом Гете высказался против какой-либо попытки выразить в абстрактных понятиях общую идею, лежащую в основе «Фауста»: «В самом деле, хорошая это была бы штука, если бы я попытался такую богатую, пеструю и в высшей степени разнообразную жизнь, какую я вложил в моего “Фауста”, нанизать на тонкий шнурочек одной единой для всего произведения идеи!»

Не только поэтическое произведение, но и никакое иное произведение искусства не допускает полноценной передачи средствами обычного языка. “Отношение языка к живописи, — замечает М. Фуко, — является бесконечным отношением. Дело не в несовершенстве речи, а в той недостаточности ее перед лицом видимого, которое она напрасно пыталась бы восполнить. Они несводимы друг к другу: сколько бы ни называли видимое, оно никогда не умещается в названном; и сколько бы ни показывали посредством образов, метафор, сравнений то, что высказывается, место, где расцветают эти фигуры, является не пространством, открытым для глаз, а тем пространством, которое определяют синтаксические последовательности»[174].

Противопоставление интеллектуальной и эмоциональной коммуникации не является, конечно, абсолютным. Человек не разорван на интеллект и эмоции, их разделение является во многом делом абстракции. В одних условиях эта абстракция полезна и даже необходима, в других она оказывается совершенно неприемлемой.