14.4. Плюрализм и отказ от канонов

Существуют два крайних типа художественных течений или стилей: монистические, опирающиеся на единую для всех представителей течения систему представлений о задачах искусства и методах их достижения, и плюралистические, не предполагающие единства воззрений художников, составляющих некоторое направление, совпадения их представлений о принципах своего творчества, его образцах и т.д.

Характерными примерами монистического стиля в искусстве являлись средневековое искусство, искусство Возрождения, классицизм и др. Монистическим является и рассмотренный ранее стиль искусства закрытого общества — социалистический реализм. Но уже в классическом реализме намечаются элементы множественности подходов и отсутствие единодушно принимаемых образцов творчества, на которые должны были бы ориентироваться художники. Еще более плюралистичен модернизм, в котором разные направления ведут постоянную и достаточно жесткую полемику друг с другом об основных направлениях творчества. Модернистские поиски новизны привели, однако, не к открытию того, радикального нового типа художественного творчества, к которому примкнули бы все, а к отказу от каких-либо приоритетов.

«Принцип нониерархии». Утрату центра, общепринятых образцов, отрицание возможности существования какой-либо природной или социальной иерархии Д. Фоккема называет «принципом нониерархии». Этот принцип означает отказ от преднамеренного отбора (селекции) художественных средств в процессе создания произведения. Для аудитории же, готовой дешифровать произведение «постмодернистским способом», этот принцип предполагает отказ от каких-либо попыток выстроить в своем представлении связную интерпретацию произведения. В числе типичных для постмодернистских рассуждений слов-образов Фоккема называет «зеркало» (показывающее только того, кто смотрит в него), «лабиринт» (из которого вряд ли удастся найти выход и остается только привыкнуть жить в нем), «карта» (не имеющая никакого центра и не указывающая никакого направления), «энциклопедия» (которую можно открыть на любой странице), «реклама», «телевидение», «фотография», «газета»[361].

Можно сказать, что постмодернизм представляет собой плюрализм, возведенный в степень и сделавшийся едва ли не самоцелью.

Плюрализм предполагает сосуществование различных художественных методов. Он не исключает и реализма, хотя под реализмом понимается не столько критический реализм XIX в., сколько чисто внешняя реалистическая манера художественного творчества. Она получила широкое распространение в различных жанрах массового искусства и считалась модернизмом, настаивавшим на элитарности «настоящего искусства», нехудожественной. Постмодернизм изменил соотношение между элитарным и массовым искусством. Теперь нередко то, что раньше считалось задворками искусства, громко и смело заявляет о себе, а по своей массовости и по воздействию на широкую аудиторию зачастую превосходит влияние глубокого, проблемного искусства, понятного лишь немногим. Реализм в современной его трактовке — это плоскостное жизнеподобие, использование в искусстве форм самой жизни без каких-либо попыток выявить глубинные ее тенденции. Такого рода реализм широко распространен в массовой литературе, в кино, во всех других видах искусства, ориентирующихся прежде всего на развлекательность. Научная фантастика, детективы, шпионские саги, приключенческо-авантюрные истории, сентиментальные и мелко бытовые сюжеты — все это — с точки зрения постмодернизма — вполне правомерные произведения искусства. Вместе с тем постмодернизм постоянно делает такого рода творчество предметом пародирования, а его аудиторию — объектом насмешки. Постмодерниста раздражает линейность повествования, психологическая детерминированность поведения персонажей, тщательное прослеживание причинно-следственных связей и т.п.

В начале прошлого века некоторые модернисты грозились сбросить с «корабля современности» Пушкина, Достоевского, Толстого. Естественно, что у постмодернистов таких намерений нет. Напротив, они хотели бы усвоить «классику». Но не путем подражания ей, а путем ироничного ее цитирования и ее переиначивания. Если нет единой точки зрения, с которой должно оцениваться все, включая и прошлое, то исчезают и основания для отрицания достижений прошлого.

Плюралистический порядок и хаос. Иногда утверждается, что плюралистическое постмодернистское искусство ориентируется на хаотизацию научной и обыденной картин мира. Будто именно поэтому постмодернистам нравится книга И. Пригожина «Порядок из хаоса».

Отождествление постмодернистского плюрализма с хаосом не является, конечно, оправданным. Постмодернизм утверждает не хаос, а отрицает диктатуру, пресловутую «вертикаль власти», прежде всего в искусстве, а затем уже и во всех остальных сферах жизни. Речь при этом идет вовсе не о хаосе, а о своеобразном, можно сказать плюралистическом, порядке, когда существуют разные парадигмы художественного творчества и ни одна из них не пытается вытеснить и тем более уничтожить все другие. Всякое отрицание или отторжение рассматривается при этом как незаконная, ничем не подкрепленная претензия на обладание истиной. Никакой принцип не должен доводиться до истребления противоположного — в этом суть эстетического миролюбия постмодернизма.

Что касается идей Пригожина, то можно заметить, что они не имеют сколько-нибудь прямого отношения к постмодернизму в искусстве. Пригожин показывает, что состояние хаоса в той или иной системе рано или поздно переходит в состояние порядка. Экстраполируя свою идею на теорию познания, он приходит к выводу, что господство хаоса в сознании людей, принадлежащих к той или иной эпохе, не может со временем не уступить место другой эпохе, в которой будет господствовать порядок. Концепция «закона», или «порядка», утверждает Пригожин, не может более рассматриваться как данная раз и навсегда, и сам механизм возникновения законов и порядка из беспорядка и хаоса должен быть исследован. С одной стороны, мы движемся к плюралистическому миропониманию. С другой — существует тенденция к поиску нового единства внутри явно контрастных аспектов нашего опыта.

С точки зрения этих идей плюрализм, крайним случаем которого является хаос, представляет собой всего лишь необходимый переходный этап к некоторой, более отчетливо выраженной форме упорядоченности.

«Культура корневища». Одной из первых попыток разъяснить постмодернистскую многомерность, включив ее в более общую теорию культуры, является предложенное Ж. Делёзом и Ф. Гватарри противопоставление двух типов культуры, сосуществующих в наши дни, — «древесной культуры» и «культуры корневища» (ризомы). Первый тип культуры тяготеет к классическим образцам, придерживается теории мимесиса. Искусство при этом подражает природе, отражает мир, является его графической записью, калькой, фотографией. Символом этого искусства может служить дерево, являющее собой образ мира. Типичным воплощением «древесного» художественного мира является книга. У древесного типа культуры нет будущего, он изживает себя. Современная культура — это устремленная в будущее культура «корневища». Книга-корневище будет не калькой, а картой мира, в ней исчезнет смысловой центр. Грядет не смерть книги, а рождение нового типа творчества и соответственно чтения. Книга-корневище станет реализацией принципиального иного типа связей: все ее точки окажутся связанными между собой, но связи будут бесструктурными, множественными, запутанными, они то и дело будут неожиданно прерываться. Такой тип нелинейных связей предполагает новый способ чтения. Для наглядности Делёз и Гватарри используют понятие «шведский стол», когда каждый берет с книги-тарелки все, что хочет. «Корневище» можно представить себе как «тысячу тарелок».

Несколько раньше сходную мысль высказывал У. Эко, сравнивавший книгу с энциклопедией, в которой отсутствует линеарность повествования и которую читатель может начать читать с любого, необходимого ему места. Именно так создаются гипертексты в компьютерных сетях, когда каждый из пользователей вписывает свою версию и отсылает ее для дальнейшего наращивания другим пользователям.

Предпосылкой плюрализма в постмодернистском искусстве является недоверие к «метарассказам», или нарративам, складывающееся в культуре современного открытого общества. В общем случае нарратив — это повествование о чем-то значительном, например о культуре, о смысле истории, о человеке, о Западе, об абсолютном духе и т.п., которое можно вставить в другое повествование в качестве объясняющего принципа. Такие объясняющие системы, как рассказы о неуклонном историческом прогрессе, об исключительно благотворном воздействии современной науки и техники на развитие общества, о религии, об искусстве как объективном отображении мира и т.п., вызывают все большее сомнение в своей обоснованности. Появляется тенденция к «минирассказам», не претендующим на универсальное объяснение смысла истории и человеческого существования и варьирующимся в зависимости от социальных групп и культур.

В искусстве второй половины прошлого века тенденция к децентрализации проявилась уже в американской живописи, обозначаемой термином «all over». Родоначальником ее был Д. Полок, хотя у него имелись предшественники еще в модернизме. В частности, неопластицизм П. Мондриана обладает такими же качествами, как живопись Поллока: отсутствие центра, определенных границ, противопоставления верха и низа.

Ситуацию подчеркнуто радикального эклектизма и идею, что все дискурсы, все направления сосуществуют в равной мере и нет преобладающей темы, демонстрирует композиция Д. Джорджа «(Средне)статистический пейзаж», в которой используются репродукции картин разных эпох и художественных стилей, размещенные без всякого выбора, так что самому зрителю предлагается осуществить кажущееся ему предпочтительным центрирование.

Неканоничность. Монистические течения в искусстве всегда предполагают наличие определенных и достаточно твердых канонов, в то время как плюралистические направления, и в их числе постмодернизм, демонстративно отказываются от каких-либо канонов, авторитетов, «классики» и т.п.

Лучшим примером искусства, ориентирующегося на незыблемые, держащиеся века каноны, является средневековое искусство. Единство религиозных воззрений, ритуальная роль произведений искусства, традиционализм всей средневековой жизни означали безусловное подчинение средневекового искусства системе требований, устойчивой во времени. Каноничность была одним из определяющих свойств средневекового искусства, и диктовалась она в первую очередь монистическим его характером. Как правило, субъективно она не воспринималась как ограничение или стеснение свободы творчества художника.

Он не был свободен в выборе предмета изображения: последний всегда определялся текстом (написанным много веков назад и освященным традицией) или предшествующими изображениями (прошедшими утверждение временем).

Задачей художника было выражение общезначимых и хорошо известных идей и образов с помощью традиционных приемов. Как ни странно, но эти ограничения не лишали его полностью индивидуальности, проявлявшейся прежде всего в изобретательности, с какой он пользовался устоявшимися приемами для трактовки заданных традицией тем и образов. Вместе с тем это давало возможность предшествующим поколениям людей, стоящим за каноном и традицией, говорить устами художника.

В каноничности средневекового искусства нашли свое выражение реализм и корпоративность средневекового сознания, его тенденция подчинять элементы и части целому, рассматриваемому не только как более важное, но и как более реальное, чем любые составляющие его части. Средневековый человек всегда принадлежит к определенной группе и конкретному сословию, и он говорит не от своего имени, а от лица этой группы.

Сопоставление средневекового искусства, приверженного канонам, и постмодернистского искусства, как будто отказывающегося от каких-либо канонов, показывает, во-первых, что отношение к канонам диктуется сложной системой культуры, а не является результатом каприза или произвола художника, и во-вторых, что свобода художественного творчества и следование канонам — не исключают категорически друг друга.

А. Рублев, связанный очень жесткими канонами, создавал, тем не менее, выдающиеся произведения; творения же подавляющего большинства художников-постмодернистов, отказывающихся от каких-либо канонов, являются всего лишь однодневками. Впрочем, многие из постмодернистских произведений и не рассчитаны на сколько-нибудь длительное существование.

«Жирный угол» Й. Бойеса поразил посетителей одной выставки, но после этого уже нигде не экспонировался. Танцовщица Д. Хэй поставила однажды такое представление: выйдя на сцену, она заявила, что не станет, как обычно, танцевать, а будет говорить со зрителями. Больше часа она читала недоумевающим любителям танца неторопливый, но проникновенный монолог, суть которого заключалась в том, что она все так же представляет себя зрителям, но уже не через движение, потому что для движения она больше не может найти никакого приемлемого оправдания. По ее словам, вдохновение, которое она искала в танце, должно наполнять каждую клеточку ее тела; и это — чему свиде телями являются все зрители — находит теперь выражение в ее речи. Такого рода представление интересно, быть может, посмотреть (или, скорее, послушать) один раз, но не больше. Впрочем, на большее оно и не рассчитано.