10.2. «Правильная интерпретация»

Произведение искусства можно истолковывать и на этой основе понимать, его также можно объяснять. Иногда эти две разные задачи, понимание и объяснение, внутренний и внешний подходы к искусству механически объединяются, как если бы между ценностью и истиной не существовало никакого различия и они всегда, неким «естественным образом» соединялись друг с другом.

В частности, X. Зедльмайр говорит о «правильной интерпретации» произведения искусства, соединяя в представлении о такой интерпретации и понимание, и объяснение произведения. Он даже настаивает на единственности «правильной интерпретации». Правильное восприятие, пишет он, можно обозначить как такое, которое «врожденно» произведению искусства (соизмеримо ему, или «адекватно»). Убеждение, что существует одно и единственное правильное восприятие произведения искусства важно не только для истории искусства как науки. В первую очередь оно в высшей степени ценно с точки зрения сегодняшнего отношения к искусству, поскольку именно оно может «уберечь от падения в хаос и конфуз»[254].

«Правильная интерпретация» предполагает, что познание произведения тесно переплетено со способностью и стремлением воспринимать произведение искусства как целое.

До тех пор, говорит Зедльмайр, пока в первую очередь взирают на изолированные «подробности в себе», так называемому индивидуальному восприятию интерпретатора оставляют все игровое поле. Вижу ли я это место так или иначе, воспринимаю ли эту тему более героически или более лирически, более эластично-размашисто или более логически-сдержанно — все это фактически вопросы вкуса, — нет инстанции, которая могла бы сказать об этом что-нибудь решительное. И нечто иное получается, когда целое, в которое «поставлено» единичное, рассматривают одновременно с ним, когда мир, в который единичные мотивы и темы были выставлены самим их творцом, также попадает на глаза. Когда бросают взгляд на взаимосвязи, где одно поддерживает и определяет другое, и когда перед внутренним взором наблюдателя все более и более проясняется «видение» того целостного, что изначально руководило творцом. Тогда — и только тогда — все единичности сразу получают место, подобающие им одним, верную функцию внутри целого, свой цвет, свой темп. И тогда-то, фактически, и обнаружится, что для музыкального произведения имеется только одно восприятие (и это верно тем более, чем больше разработано данное произведение), лишь один способ интерпретации, который именно потому, что он «правильный», всегда оказывается и самым действенным.

По поводу этого смешения объяснения художественного произведения с его пониманием можно сказать следующее. Зедльмайр ссылается на «видение творца» (бога). Это видение, можно предполагать, хотя и не имея для этого никаких оснований, всегда является видением целого. В этом случае понимание произведения искусства и его объяснение, возможно, и совпадают. Сверх того, поскольку у «творца» имеется, скорее всего, единственная и непротиворечивая система ценностей, его понимание произведения искусства является единственным и самым действенным. Однако конечному и ограниченному в своем видении человеку «правильная интерпретация» произведения «творцом» неизвестна. Человеку приходится поэтому искать свою собственную интерпретацию, и при этом стремится к тому, чтобы объяснение произведения в какой-то мере совпадало с пониманием этого произведения. Но в силу того, что ценности разных людей и разных культур являются разными, достижение одинакового понимания в искусстве представляется нереальным.

Если трудно достичь одинакового понимания одного и того же художественного произведения, то совпадение понимания и объяснения произведения вообще становится утопией.

На положении, что существует одна и только одна правильная интерпретация, пишет Зедльмайр, практически основывается весь процесс интерпретирования в современной истории искусств. Очевидно, что это не так.

Отдельному исследователю позволительно полагать, что у него особо тонкий и отточенный вкус и его интерпретация того или иного произведения искусства является единственно правильной. Но разные исследователи имеют полное право не соглашаться друг с другом. От этого история искусств нисколько не пострадает. Она останется такой же, какой была всегда: полем бесконечных споров и столкновении разных, нередко диаметрально противоположных интерпретаций.

Можно ли привести «правильную интерпретацию» хотя бы одного произведения искусства, скажем, «Ночного дозора» Рембрандта или «Войны и мира» Толстого? Нет, конечно. Сколько будет исследователей этой картины и этого романа, столько окажется и разных их интерпретаций. Некоторые из этих интерпретаций стоят ближе к духу своего времени, к господствующему художественному вкусу, чем другие. Однако изменится время, изменится художественный вкус, и все интерпретации, когда-то пользовавшиеся успехом, станут не просто поверхностными, а старомодными, и потому мало интересными.

Интерпретация произведения искусства человеком, вынужден признать Зельдмайр, есть только асимптота познания, она лишь приближается к действительной интерпретации, и способна приблизиться еще и еще[255].

Однако идея бесконечного приближения зрителя к правильной интерпретации какого-то произведения искусства — не более чем иллюзия. Никакой правильной, единственно верной интерпретации произведения, не зависящей ни от времени, ни от постоянно меняющейся культуры, не существует. Нет, соответственно, и никакого «асимптотического приближения» к такой интерпретации.