Политическая борьба, политические партии

Однако едва ли не более важной и уж, кажется, совсем нежеланной для колониальных властей была еще одна сфера встречи культур, в которой самую активную роль играла африканская интеллигенция.

С годами усложнялся состав африканской интеллигенции, рос уровень ее образования, выдвигались новые идеи. Именно интеллигенция стала бороться сначала за расширение прав африканцев в колониальном обществе. Р. Бьюэлл писал еще о первом поколении африканских интеллигентов в Нигерии в 1920-х годах:

«Вполне естественно, что африканцы, получившие английское образование и несколько разбогатевшие, стали требовать участия в управлении, хотя их уровень знаний зачастую был ниже, чем у людей, окончивших пять классов американской школы. Они считали, что если администрация предоставила судебные и финансовые права “невежественным вождям”, она обязана дать и “образованным” некоторые политические права. Помимо участия в работе муниципалитета Лагоса этот класс требовал предоставления мест в Законодательном совете».[773]

Со временем в среде африканской интеллигенции все более росла уверенность в том, что с колониализмом в Африке должно быть покончено. Именно представители интеллигенции основывали и возглавляли политические партии, ставившие перед собой цели достижения независимости, именно интеллигенция стала главной движущей силой антиколониальных революций в Африке.

Политическая деятельность, впоследствии партийная борьба и борьба за достижение независимости – вот еще несколько важнейших областей встречи культур в колониальном обществе.

Интересные соображения об антиколониальной борьбе как о результате встречи культур высказал в 1959 г. политический и церковный деятель из Зимбабве Н. Ситоле:

«Возьмите африканца, который учился в школе. Он может считать себя стопроцентным африканцем. Если брать только физические данные, то это может быть и правильно, но изучение его сознания даже на поверхностном уровне показывает, что его математическое мышление, юридические познания, теологические представления, занятие торговлей и работа в промышленности, экономические теории, которыми он руководствуется, темы его разговоров, его чаяния и надежды (перечень далеко не полный) – все это коренным образом отличает его от африканца, который жил до прихода европейцев. После их появления африканец стал смотреть на мир по-новому. Он замечал вещи, которых не видел до установления европейского господства. Он стал слышать по-новому. Он слышал то, чего не слышал до установления европейского господства. Он стал чувствовать по-новому. Он ощущал вещи, которых не ощущал раньше. Он видел не все, что видели его предки. Он слышал не все, что слышали его предки. Он не чувствовал все, что чувствовали его предки. В отличие от своих предков он не верил в миф о белом человеке по той простой причине, что он во многом был уже не тем африканцем, каким были его предки.

Чем такой африканец отличался от своих предков? Ответ прост: его предки имели смутное представление о стране, в которой жили. Они ничего не знали об остальной Африке и, конечно, ничего не знали о странах, находившихся вне Африки. Большую часть своего времени они занимались уходом за скотом, охотой, ловлей дичи в капканы. Они никогда не видели больших городов, где здания вздымаются в небеса. Они никогда не ездили на велосипедах, автомобилях, поездах, никогда не летали по воздуху. Они никогда не ходили в школу. Поэтому они не знали грамоты. Они никогда не строили современных домов и школ.

Жизнь африканца в условиях европейского господства во многом отличалась от жизни его предков. Он знал не только страну, в которой жил, но и всю Африку, имел представление об остальном мире. Его предки жили среди девственной природы, где жужжали пчелы, пели птицы и разгуливали дикие животные. При европейцах стальные птицы заменили живых, главным видом транспорта вместо быков, ослов и лошадей стали автомобили, поезда и трактора. Если бы предки ожили и вернулись в этот мир, то, посмотрев на своих потомков, они бы ошибочно приняли их за богов.

Время породило нового африканца, который по сравнению с предками был более уверен в себе, более напорист, более предприимчив и больше рассчитывал на свои силы. Этого нового африканца нельзя было задвинуть в прежнее время подобно тому, как уже родившегося ребенка нельзя обратно поместить в материнскую утробу. После рождения ребенку приходилось в меру своих возможностей приспосабливаться к внешним условиям. Так же и африканец пытался, как мог, приспособиться к новым временам. Те, кто советовали ему относиться к белому человеку так же, как его предки, с таким же успехом могли посоветовать ему вернуться обратно в утробу матери. Большинство думающих белых людей приняли эти важные перемены и вели себя в соответствии с реальной ситуацией, не тратя время на пустые мечтания. Но основная масса белых обывателей воспринимала все это, как боги, которым перестали поклоняться. После решающих побед африканского национализма их рая не стало. <…>

Становление африканского национализма сопровождалось фундаментальным изменением психологии африканцев, итогом которых стало развенчание мифа о белом человеке. Без этого африканский национализм не мог возникнуть и победить. Политическое освобождение невозможно без внутренней психологической эмансипации».[774]

Об особой роли африканской интеллигенции в годы борьбы за независимость и в более поздний период интересные соображения высказал В. С. Мирзеханов:

«Повышенная социальная роль интеллигенции была обусловлена переходностью и периферийностью обществ Тропической Африки, где она стала главным проводником общественно-политической модернизации, непосредственным воспреемником и интерпретатором процессов развития. Перед лицом общества, основанного на немыслимых противоречиях, африканская интеллигенция ощутила себя призванной перестроить жизнь по совершенно новым проектам, которые каждый создавал, сообразуясь единственно с собственным разумом».[775]