Н. Г. Щербаков. Панафриканские конгрессы после Второй мировой войны. Расизм: pro et contra в послевоенном панафриканизме

С началом эпохи активной и масштабной работорговли народы африканского происхождения были вынуждены стать участниками своеобразного исторического эксперимента. За пределами африканского континента была сформирована значительная африканская диаспора. Для сторонников и противников различных теорий, основанных на расовом противопоставлении, тем самым были созданы возможности для сравнения народов, имеющих единую этнонациональную основу, но оказавшихся в различных условиях социально-экономического развития. По мере того как народы африканского происхождения добивались успехов в таком развитии или демонстрировали отставание, предпринимались попытки объяснять происходившее с позиций расизма. Важное значение в противодействии расистскому подходу при интерпретации прошлого и настоящего народов африканского происхождения с конца XIX столетия стало играть движение панафриканских конгрессов.

Отечественные исследователи рассматривали идеологическую составляющую этого движения – панафриканизм – в качестве цельного идейного течения, основанного на общедемократических ценностях. Но сторонники панафриканизма всегда ставили в основание своих идейных поисков и практических усилий принцип единства судеб народов африканского происхождения. Эти народы, как было сказано выше, находились в разных условиях развития, и соответственно по-разному формировалась их общественная мысль. Поэтому в понятие «панафриканизм» на сегодня оказываются включенными как действительно демократические, так и откровенно экстремистские политико-идеологические постулаты. Это касается и истории движения панафриканских конгрессов, и современного его состояния.

Не требует, к сожалению, доказательств тот факт, что сегодня в общественном сознании все более усиливаются националистические, ксенофобские настроения. При этом продолжают развиваться как «классические», привычные расистские идеи и основанные на них практики, так и «расизм наоборот». Эта составляющая в условиях постколониального развития африканских стран все активнее заявляет о себе в панафриканизме. Представляется важным проследить истоки появления в панафриканизме радикальных, а чаще – экстремистских, расистских настроений. При завоевывающих все более сильные позиции принципах политкорректности в изучении других культур, традиций, общественного сознания такое исследование становится еще более необходимым. Боязнь задавать «неудобные» вопросы давнему и недавнему прошлому, как известно, создает опасность переписывания истории, подталкивает к повторению ошибок.

1990-е годы для многих общественно-политических организаций в странах Африки и за ее пределами стали временем активного обсуждения возможности получения африканскими государствами компенсации за последствия работорговли. Это движение так и не оформилось до конца, но, начиная с конференции 1992 г. в новой столице Нигерии Абудже, сторонники идеи исторической ответственности белой расы за ужасы и потери эпохи работорговли на африканском континенте, как правило, называют свое сообщество «Движением за репарации». Практически сразу сторонники идеи репараций разделились на несколько враждующих группировок. Можно назвать главную причину раскола, хотя она не исчерпывает множества других глубинных противоречий: ответственность за работорговлю несет не только белая раса, но и арабские народы, с чем категорически не согласны некоторые африканские правительства, так или иначе находящиеся в орбите влияния арабского мира. Естественно, что после роспуска Организации африканского единства и преобразования ее в Африканский союз, созданный и субсидируемый руководством Ливии, сторонники «распределенной» ответственности – между белыми колонизаторами и арабскими работорговцами – остаются в меньшинстве, что, впрочем, не снижает в целом накала страстей в деле получения моральной и материальной компенсации от «белых поработителей» народами негроидной расы.

Не оценивая сейчас перспективы борьбы за репарации с точки зрения международного права, не анализируя участие в этом процессе собственно африканских стран и организаций так называемой африканской диаспоры, важно отметить, что уже на начальном этапе своего существования движение за репарации постаралось сделать себя продолжением движения панафриканских конгрессов, проходивших в период с 1919 г. по 1974 г. Именно для этого очередная встреча борцов за репарации в Кампале (Уганда) весной 1994 г. была названа организаторами Седьмым панафриканским конгрессом, а намечавшаяся на конец 2006 г. встреча в Хараре (Зимбабве) должна была стать соответственно Восьмым панафриканским конгрессом. Видимо, что-то в наследии послевоенного панафриканизма кажется современным борцам за окончательное сокрушение колониализма-неоколониализма-глобализма очень привлекательным и функциональным. В то же время можно предположить, что по-настоящему не подведенные, «открытые» итоги деятельности панафриканистов прошлого позволяют современным радикально настроенным африканским общественно-политическим деятелям не просто использовать сквозную нумерацию, но апеллировать к таким важным понятиям, как панафриканская история, африканская идентичность, антирасистский расизм и некоторым другим.

История народов африканского происхождения, где бы они ни находились и о каком бы периоде ни шла речь, всегда была пронизана расовыми мотивами. В сегодняшних условиях обострения в мире расового противостояния, усиления этно-религиозных конфликтов и усложнения кросс-культурных контактов изучение истории народов африканского происхождения, и конкретно – истории движения панафриканских конгрессов, может ощутимо помочь в противодействии расовому антагонизму. Эта задача особенно актуальна сейчас, когда вопросы противостояния расизму все в большей степени переходят из разряда проблем, хронологически и географически далеко отстоящих от российской действительности, в категорию вопросов российской внутренней политики.[82]

С середины XIX в. и на всем протяжении XX в. интеллектуальная элита народов африканского происхождения стремилась сформулировать ключевые понятия, которые могли бы стать основой общих действий народов Африки и народов африканского происхождения в странах Северной, Центральной и Южной Америк и в европейских государствах. Иначе говоря, Африка и африканская диаспора (при всей условности, неточности этого термина в приложении к сообществам выходцев с африканского континента) пытались создать политико-идеологическую концепцию, в основе которой должно было находиться понятие африканской идентичности, уважения прав и возможностей свободного развития народов черной расы. На рубеже XIX–XX вв. возник термин «панафриканизм», под которым чаще всего понимали единство судеб народов африканского происхождения. Термин укоренился в общественном сознании и вплоть до сегодняшнего времени используется как наукообразный заменитель очень разных, подчас полярных понятий. Но на всем протяжении своего существования панафриканизм так и не получил от своих сторонников и пропагандистов сколько-нибудь внятной расшифровки. Это относится и к периоду проведения первых четырех панафриканских конгрессов в 1919–1927 гг., и к подготовке ключевого для понимания этого общественно-политического явления Пятого (или, по месту проведения, Манчестерского) панафриканского конгресса в 1945 г.

Отечественная африканистика признает за организаторами панафриканского конгресса, созванного в Манчестере в середине октября 1945 г., большие заслуги в мобилизации населения зависимых территорий на антиколониальную борьбу.[83] Но сам конгресс, как правило, рассматривается в качестве изолированного явления, ставшего возможным благодаря революционизирующему воздействию Второй мировой войны на общественное сознание колониальных народов. По сути дела, Пятый панафриканский конгресс, по версии сегодняшних учебников по новейшей истории народов Азии и Африки, после перерыва длиной в активную жизнь целого поколения резко «обновил» и модернизировал принципы панафриканизма, сложившиеся в первой четверти двадцатого столетия.[84] Во многом такой подход может быть объяснен авторитетом «патриарха панафриканского движения» У. Дюбуа, который, как представляется, иногда сознательно замалчивал роль своих африканских коллег в истории межвоенного и послевоенного развития панафриканизма. По мнению этого популярного в 1950–1960-е годы афроамериканского историка и общественного деятеля, молодые африканские преобразователи, появившиеся на Манчестерском конгрессе, лишь применили в своих странах накопленный до них опыт, перенесли, наконец, принципы, провидчески предложенные афроамериканцами в 1920-е годы, в саму Африку.[85]

В конце 1950-х годов прошли встречи У. Дюбуа в Москве с Н. С. Хрущевым (косвенным последствием которых, как известно, стала активизация создания в системе АН СССР Института Африки), были переведены на русский язык некоторые его работы. В 1961 г. было объявлено о вступлении Дюбуа в компартию США, он был награжден престижными международными премиями. В результате отечественные исследователи на протяжении многих лет оценивали все происходившее в истории панафриканского движения и вокруг него в основном через призму суждений этого афроамериканского историка.[86]

Трудности с доступом к зарубежным архивным материалам и исследованиям и политико-идеологические ограничения также не способствовали появлению у нас в стране объективных оценок такого многослойного явления, как панафриканизм.[87] Между тем в крупных международных исследованиях по истории африканского континента, как, например, в «Кембриджской истории Африки» (1984 г.), значительное внимание уделяется именно самостоятельному характеру манчестерской встречи, первому появлению того сообщества, которое сегодня обычно называют «африканской диаспорой».[88] В самом подробном и непредвзятом исследовании движения панафриканских конгрессов – монографии известного немецкого историка И. Гэйса «Панафриканизм» (наиболее полное английское издание вышло в 1974 г.)[89] – Манчестерский конгресс предстает менее изолированным явлением. В отличие от советских авторов И. Гэйс опирался на первичные источники и избежал искушения считать, что знаменитый призыв участников конгресса «Колониальные и зависимые народы мира, объединяйтесь!» получил какое-либо практическое продолжение в деятельности независимых государств Африки. По его мнению, панафриканизм после 1945 г. не трансформировался в движение, способное модернизировать Африку, и распался на множество идейных течений, лишь номинально связанных с основными идеями панафриканизма первой половины XX в. Вплоть до настоящего времени так и не появилось исследования, в котором был бы дан анализ, сколько и какие «панафриканизмы» появились после возникновения независимых государств на месте африканских колоний.

Пятый панафриканский конгресс был проведен в переломный момент истории народов африканского происхождения. Военная пора породила новые ожидания у колониальных народов, большинство которых осознавало себя гражданами государств – участников антифашистской коалиции. Планы послевоенного переустройства мира, намеченные в Атлантической хартии и на основных международных конференциях в годы войны, появление ООН, обозначившиеся линии раздела между Восточным и Западным блоками – все это активизировало процесс самоосознания и самоутверждения в среде народов африканского происхождения. Наряду с этим активно продолжалось социальное расслоение как в африканском колониальном обществе, так и среди его представителей в метрополии, в первую очередь в цветной общине в Великобритании. Увеличился диссонанс в идейных позициях представителей французских и британских колоний. В силу объективных условий гораздо дальше, чем это было на начальном этапе движения панафриканских конгрессов, разошлись интересы африканских народов и афроамериканцев. Все эти тенденции нашли свое отражение и по форме и по существу на Манчестерском конгрессе.

Идеи панафриканизма в том виде, в каком они получили возрождение в деятельности различных организаций выходцев из Африки и Вест-Индии, базировавшихся в Великобритании в конце 1930-х годов, не имели достаточного числа последователей для того, чтобы мог быть проведен полномасштабный конгресс по окончании Второй мировой войны. Без участия профсоюзных деятелей, прибывших из Парижа после окончания там учредительного конгресса Всемирной федерации профсоюзов, Пятый панафриканский конгресс едва ли приобрел то значение, которое сейчас определяет его место в истории народов африканского происхождения. Ведь именно эти представители были делегатами собственно Африки, они задали тон обсуждению вопросов, относящихся к положению колоний. Без них конгресс скорее можно было бы считать вест-индским, чем панафриканским: ведь более трети делегатов представляли британские колонии в Вест-Индии или вест-индские организации в метрополии.

В отличие от первых конгрессов в Манчестере не были представлены французские колонии. В этом можно видеть не стечение обстоятельств, а логичное развитие той политики, которая «началась в 1944–1945 гг. под лозунгом ассимиляции и интеграции с родиной (Францией. – Н. Щ.) и которая не оставляла возможностей для развития националистических, не говоря уже о панафриканских, тенденций».[90]

Значительные отличия призывов Пятого панафриканского конгресса от требований предшествовавших конгрессов позволяли иногда считать их готовой программой действий тех организаций народов африканского происхождения, которые были созданы после Манчестера.[91] Представляется, что такая оценка была чрезмерной, как чрезмерным видится теперь убеждение К. Нкрумы в том, что «в качестве своей философии конгресс принял марксистский социализм».[92] В конечном счете участникам движения панафриканских конгрессов еще только предстояло развернуть борьбу за политическую власть, определенную в «Обращении к рабочим, крестьянам и интеллигенции колониальных стран» в качестве «первого шага и необходимого условия полного социального, экономического и политического освобождения».

Шестьдесят лет, отделяющие нас от Манчестерского конгресса, ощутимо притушили его значение, память о нем. В вышедшие в конце XX в. мировые хронологии он уже не включается.[93] Давно сошли с политической сцены его организаторы и участники. Чего же в этом политическом событии было больше – устремленности в будущее или укорененности в прошлом? Время его проведения было, без сомнения, временем лозунгов. Адресатами этих лозунгов стали народы, еще только входившие в сложный послевоенный мир, плохо знавшие и его, и даже своих сородичей – народы африканского происхождения по обе стороны Атлантики. Предшествовавшие попытки конструирования Пан-Африки, единой для всех этих народов Африки, – окончились неудачей. Это касалось усилий сторонников М. Гарви, исходивших из соображений расовой солидарности. Это касалось и единомышленников У. Дюбуа, стремившихся дополнить расовую солидарность системой либерально-демократических ценностей. До Пятого панафриканского конгресса внешние общественно-политические организации приглядывались к Африке. На конгрессе сами африканцы стали примеряться к идеям панафриканской солидарности. Лозунги, прозвучавшие на конгрессе в Манчестере, оказались понятны и в силу этого привлекательны. Но долгие десятилетия, прошедшие после конгресса, наполненные сомнениями, борьбой, разочарованиями, победами, так и не смогли воплотить эти лозунги в жизнь в полной мере. Достаточно вспомнить о судьбе уже не существующей Организации африканского единства, которая многими рассматривалась как реальное осуществление идей панафриканского единения. Ее деятельность, по выражению современного исследователя, стала «путешествием в реальность».[94] Реальность совсем не соответствовала панафриканским идеалам. Главным результатом Пятого конгресса явились не столько идеи, призывы, предостережения, сколько живые люди, разъехавшиеся после конгресса по своим в то время еще зависимым от метрополий отечествам и очень скоро сделавшие их самостоятельными частями новой Африки.

В настоящее время изучение панафриканского движения второй половины XX в. становится особенно актуальным. Именно к нему и подобным «пан-» движениям обращаются сегодня те, кто пытаются противостоять глобализации с позиций защиты своей расовой (этнической, культурно-исторической, религиозной, языковой или любой иной – на выбор) идентичности. Вместе с тем необходимо помнить, что круг участников движения панафриканских конгрессов всегда формировался на основе принадлежности к негроидной расе, т. е. расовая составляющая представляла одно из главных условий роста и развития как собственно массового движения, так и его идеологии.

Послевоенный панафриканизм имел еще одну важную особенность. На первых порах идейное наполнение этого движения формировалось людьми, не имевшими каких-либо официальных постов и представлявшими в основном идейные воззрения немногочисленной интеллектуальной элиты народов африканского происхождения по обе стороны Атлантики. На сегодня в «пантеон» основоположников идеологии панафриканизма конца XIX – начала XX в. вписаны тринидадский адвокат Генри Сильвестр-Уильямс, американский университетский профессор и издатель Уильям Дюбуа, карибско-американский публицист и общественный деятель Маркус Гарви, лондонское окружение вначале коммунистического, а затем антикоммунистического пропагандиста и журналиста Джорджа Пэдмора. При всей противоречивости позиций по вопросам судеб народов африканского происхождения у этих людей была одна общая черта. Их поиски новых идей в развитии общественной мысли, как правило, реализовывались в рамках общественной деятельности. Это в определенной степени придавало оттенок безответственности и необязательности их призывам, провозглашенным лозунгам, резолюциям проводимых этими людьми мероприятий. Интересно, что радикализм, революционность позиций панафриканистов-основоположников не сделали их «нежелательными элементами» для правительств метрополий или США. Даже откровенный «антирасистский расист» Маркус Гарви, как известно, был подвергнут уголовному преследованию всего лишь за неправомерное использование американской почтовой службы и выслан на родину, т. е. получил возможность продолжить свою пропагандистскую деятельность в Лондоне. У. Дюбуа был лишен возможности выезжать из США на протяжении непродолжительного времени, но при этом свободно продолжал свою издательскую и публицистическую деятельность.

Ситуация значительно изменилась после проведения Пятого панафриканского конгресса в 1945 г. В арсенале сторонников панафриканской идеологии появились призывы к деколонизации, сохранению «панафриканской культуры» и традиционных ценностей, объединению африканских народов в масштабе всего континента. Все это тогда казалось проверено временем – история конгрессов насчитывала почти полвека. Общая международная ситуация, в первую очередь итоги Второй мировой войны, авансы держав, возглавлявших антигитлеровскую коалицию, выданные «малым народам» в начале войны, ощутимо изменили расстановку сил в мире. Изменилось и положение населения африканских и карибских зависимых территорий. Накопленный багаж давал возможность не столько формулировать, оттачивать идеи, сколько преобразовывать их в лозунги для привлечения новых сторонников из числа тех социальных групп, которые после войны начинали принимать все более активное участие в общественно-политической жизни. Тем самым идеология, по сути, трансформировалась в массовое сознание, значительно более неопределенное и эклектичное. Но главное отличие нового периода состояло в том, что воплощение панафриканских призывов в жизнь зависело теперь от людей, занимавших гораздо более ответственное положение, чем панафриканисты-основоположники. В считанные годы участники Пятого конгресса К. Нкрума, Н. Азикиве, Дж. Кениата, Х. Банда, Г. Джахумпа и некоторые другие стали во главе политических партий и профсоюзов соответствующих территорий, чуть позже – возглавили правительства независимых африканских государств. Таким образом, Пятый панафриканский конгресс ознаменовал начало нового периода – времени создания программ развития независимых африканских государств. Здесь уже не оставалось места для панафриканских идей, наступило время трудной и кропотливой работы для национальных партий, правительств и лидеров.

В 1960-е годы сложилась ситуация, когда реальность независимой Африки стала ощутимо расходиться с теми ожиданиями, которые рисовала идеология панафриканизма. Было очевидно, что привести реальность в соответствие с постулатами панафриканизма невозможно в силу объективных законов развития государств Африки. Панафриканистским призывам не соответствовали и взаимоотношения (практически отсутствовавшие) независимой Африки с афроамериканскими и карибскими единомышленниками, которые, в свою очередь, пренебрегали панафриканскими идеалами из-за погруженности в собственные сложные проблемы. Единственным способом доказать жизнеспособность идей, лежавших в основании панафриканизма, было заново оценить возможности народов африканского происхождения в условиях независимого развития большей части континента и Карибских островов. Но в то время ни в среде африканской интеллектуальной элиты, ни среди афроамериканцев не появилось новых идей. Гораздо проще было повторять привычные обвинения в адрес колониального прошлого, неоколониализма, империализма. Образ врага народов африканского происхождения объективно все больше приобретал расовую окраску. И в массовом сознании (а панафриканизм ощутимо воздействовал на массовое сознание народов африканского происхождения, прежде всего благодаря стремительному развитию средств массовой информации) расовые мотивы, идеология расовой нетерпимости начинают играть все большую роль. Особенно ясно эта тенденция проявилась в ходе развернувшегося массового движения за гражданские права в США во второй половине 1950-х – начале 1960-х годов.

В это время начинается активный «поиск себя» молодежи западного мира, поколения послевоенного «бэби-бума». Именно молодежная культура этого периода пыталась соотнести себя с Востоком, все активнее предъявлявшим свои претензии на участие в мировых процессах. Для растущего, активно заявлявшего о себе мира афроамериканцев, особенно для его молодежной культуры, таким Востоком в определяющей степени стала к середине 1960-х годов Африка. Успехи борьбы за гражданские права в предшествующий период дали афроамериканской молодежи возможность пробиться к образованию, в том числе к высшему. Изменились запросы и мировоззрение городской молодежи. Именно в этой среде сформировались настроения, давшие жизнь новым афроамериканским общественно-политическим организациям, для которых вопрос расового противостояния стал основным. Лозунг «Власть черным!», родившийся вначале как некое языковое усовершенствование понятий «цветной», «права цветных», «негр», «черный американец», стал по-настоящему расистским в расшифровке этих новых организаций черной Америки. В массовом сознании афроамериканской молодежи укрепились левацкие представления о том, что национально-освободительное движение на африканском континенте, все активнее приобретавшее характер вооруженной борьбы, должно получить союзников и продолжение в Западном полушарии. В самой Америке черная молодежь уже не была согласна действовать в соответствии с призывами к ненасилию Мартина Лютера Кинга. «Партия самообороны Черная пантера» довольно быстро отбросила в своем названии понятие «самооборона», взяла на вооружение не только идеи расовой ненависти, неприятия любых институтов «белой» Америки, но и настоящее оружие, попыталась пропагандировать призывы о выделении черного государства в США. Парадоксально, но в конце 1960-х годов черные расисты из «Черных пантер» и многих похожих организаций-однодневок, создававшихся по всей Америке, повторили в новых условиях старые ошибки своих старших товарищей из КП США. За сорок лет до формирования «стратегии самоубийства»[95] американские коммунисты уже пытались выполнить коминтерновские указания о создании в южных штатах США «независимой» Туземной республики. В терминах того времени это означало выделение сельских районов юга страны, населенных черными издольщиками, в самостоятельное государство, становившееся классовым союзником молодого СССР. Идея просуществовала недолго, естественно, не могла быть реализована, серьезно дискредитировала коммунистическую идеологию как в США, так и в Африке, поскольку аналогичная программа была предложена ИККИ и для компартии Южной Африки. Недостаточная изученность многих аспектов послевоенного панафриканизма, двойственность трактовок событий, идей, поведения участников этого движения создали прекрасные возможности для конъюнктурных оценок. В результате, в противоположность работам 1960–1980-х годов, сегодня за «патриархом» Дюбуа уже не признают заслуг по созданию панафриканского движения (биографическая статья о нем на петербургском сайте «История США»).[96] Не менее знаменательны искажения в названиях, географической и исторической атрибуции персоналий, организаций и событий в недавнем сборнике переводных статей американских авторов «Мусульмане в публичном пространстве Америки: надежды, опасения и устремления». Здесь афроамериканцам даже приписывают создание авиалинии «для перевозки негров в Африку» (!), что авторы с согласия редакторов относят к 1920-м годам.[97]

Поиск и обоснование так называемой африканской идентичности многих современных народов по обе стороны Атлантики – предмет не только исследовательского интереса. В конце 1970-х – начале 1980-х годов был опубликован, переведен на многие языки и доброжелательно прокомментирован специалистами роман афроамериканского автора А. Хэйли «Корни» (1976 г.) из истории рабства и трансатлантической работорговли. Сам Алекс Хэйли был не просто известным журналистом, но и автором необыкновенно популярной биографии харизматичного Малькольма Х, самого известного на тот момент черного американца, уничтоженного в ходе внутренней борьбы за главенство в мире Черной Америки. В начале 1990-х годов, когда роман уже получил множество наград, был помещен в своеобразный неприкасаемый список «почти документальных» произведений и в довершение ко всему успешно экранизирован, А. Хэйли дезавуировал свои прежние утверждения (а заодно и заключения специалистов) о том, что все написанное было основано на строгих исторических свидетельствах и документах. Фактически панафриканская общность, трансатлантические связи и исторические корни афроамериканцев, живописуемые в романе, оказались просто симулякром, созданным из соображений политической коньюнктуры. В середине 1990-х годов последовала еще одна широкая общественная дискуссия, теперь уже в духе утвердившейся (по крайней мере в США) политической корректности, об исторической достоверности процессов, изображенных в очередном этнополитическом киноблокбастере «Амистад» (проект С. Спилберга на ту же тему трансатлантических связей народов африканского происхождения). Такая повторяющаяся «актуализация» проблем «панафриканской идентичности» лишний раз подтверждает справедливость утверждения, что история – это опрокинутая в прошлое политика.

Особенно отчетливо многослойность и противоречивость панафриканизма проявились к середине 1970-х годов в ходе подготовки и проведения Шестого панафриканского конгресса в Дар-эс-Саламе (Танзания) в июне 1974 г., первого подобного форума народов африканского происхождения в самой Африке. Документы этого конгресса вполне объяснимо имели победительную тональность – было очевидно, что оставались месяцы до освобождения португальских колоний на континенте, страны третьего мира убедились в действенности совместных усилий в противостоянии апартхейду, сложилась новая, пока еще вселявшая оптимизм ситуация с ценами на нефть, страны Восточного блока в тот период еще могли увеличивать поддержку национально-освободительным движениям и развивать сотрудничество с освободившимися странами. После ближневосточных событий конца 1960-х годов появились особые условия для формирования новых политических союзов: ООН приравняла проявления расизма к преступлениям апартхейда на юге африканского континента и добавила к этому перечню осуждаемых явлений, подлежащих искоренению, сионизм. Тем самым афроамериканские организации, все больше выступавшие против расизма с позиций «расизма наоборот», получили новых союзников среди арабских правительственных кругов и арабских национально-освободительных движений.

Тем не менее участники конгресса посчитали необходимым сделать важную оговорку относительно идеологической «начинки» панафриканизма: «Силы эксплуатации и отчуждения включили в свою идеологию господства миф о расовом превосходстве, панафриканизм с самого начала подвергался опасности впасть в расизм – расизм антирасистский. Хотя панафриканизм зародился как движение протеста, он сможет выполнять свою программу освобождения, только если станет современным революционным освободительным движением, т. е. проанализирует и ясно определит свои цели, выберет методы и начнет последовательно действовать».[98]

Такое понимание опасности «расизма наоборот» не сразу сформировалось у организаторов и участников Шестого панафриканского конгресса.

Подготовка к этому крупному форуму началась задолго до того, как сам конгресс было решено сделать продолжением усилий послевоенных панафриканистов. Инициатива, как и в прошлом, исходила от афроамериканцев. Начиная с 1970 г. многочисленные черные общественно-политические организации провели ряд региональных конференций, на которых наряду с вопросами борьбы за гражданские права в странах Северной и Центральной Америки активно обсуждались и проблемы сотрудничества со странами Африки. Десятилетний юбилей «Года Африки», а позже – создания Организации африканского единства также давали дополнительные стимулы для обсуждения методов и форм участия народов африканского происхождения на западной стороне Атлантики в развитии африканского континента.

В сентябре 1970 г. на Конгрессе африканских народов в Атланте впервые прозвучало предложение соединить обсуждение афроамериканских проблем с изучением положения в Африке и сделать это в контексте традиции панафриканских конгрессов. Инициатива исходила от молодого священника Джесси Джексона из Чикаго, отвечавшего в организации М. Л. Кинга «Конференция руководства южных христианских церквей» за экономическую программу. Позже Дж. Джексон станет официальным преемником Кинга, кандидатом в президенты США на выборах 1980 г. В своей речи на открытии конференции, которую он построил по классической схеме протестантской проповеди, Дж. Джексон предложил считать форум Шестым панафриканским конгрессом и призвал участников тщательно изучить панафриканизм, который должен стать для них символом веры.[99] Позже материалы конференции, снабженные пространными комментариями Имаму Барака (популярного черного драматурга и литератора, с конца 1960-х годов руководителя «Организации развития и защиты черного сообщества» – выжившего умеренного крыла партии «Черных пантер»), вышли в виде отдельного тома, ставшего своеобразным проектом документов Дар-эс-Саламского панафриканского конгресса. Характерно, что из всех многочисленных апелляций к современной Африке, содержавшихся в выступлениях и резолюциях конференции, ни один документ не показывал действительного знания африканских реалий. Среди имен выступавших немало «африканских» фамилий. Но на самом деле, как и у издателя сборника Имаму Барака (урожденного Эверетта Лероя Джонса), все эти «африканские» имена – единственное, что связывало участников с континентом. По аналогии с временами М. Гарви мода на «подлинные» прически «афро», «африканские» одежды и амулеты исчерпывала отношения афроамериканцев с исторической родиной. Интересно, что конференция в Атланте стала местом первого масштабного выступления «настоятеля мечети № 125 в Бронксе, Нью-Йорк»[100] Луиса Фаррахана, представлявшего стремительно набиравшую популярность религиозную организацию «Нация ислама». Но в тот период и к моменту выхода сборника материалов конференции редакторы не рискнули еще объявлять ислам главной связующей нитью между Африкой и афроамериканцами, как это станет модным делать к началу 1980-х годов.

Предложение Дж. Джексона считать усилия афроамериканских радикалов продолжением деятельности панафриканистов по налаживанию связей с подлинной Африкой обрело после конференции в Атланте множество сторонников. Постепенно в США и Канаде были сформированы пять региональных подготовительных комитетов, занявшихся созданием объединенной делегации афроамериканцев Северной Америки на Шестой панафриканский конгресс. Главная задача, которая стояла перед инициаторами созыва конгресса, формулировалась просто: на этот раз конгресс должен пройти в Африке. Круг стран, которые могли бы принять конгресс, был невелик. Часть отпадала из-за экономических и транспортных сложностей, практически были исключены франкоязычные страны континента из-за отсутствия у афроамериканских организаций связей с ними. Неустойчивость положения правительств из-за последствий переворотов и внутренних войн выводила из числа кандидатов англоязычные Гану и Нигерию. Естественно, отпадали продолжавшие вооруженную борьбу за освобождение португальские колонии и страны Юга Африки. Кандидатура Танзании, таким образом, была, конечно, не единственной, но наиболее реальной. К этому времени в Танзании действовали представительства национально-освободительных движений, находилась штаб-квартира Комитета освобождения ОАЕ, у правительства страны существовал опыт проведения крупных международных мероприятий. Важным привлекательным обстоятельством было также то, что руководство страны во главе с Джулиусом Ньерере проводило относительно независимый курс на международной арене, лавируя между СССР, Китаем, Британским Содружеством и рядом международных организаций, стремясь получать помощь от всех сразу. Страна давно взяла на вооружение концепцию «Уджамаа», не совсем точно переводимую на разные языки термином «африканский социализм». Успехов на этом пути было немного, но самостоятельность и даже строптивость, проявляемые Танзанией, привлекали на ее сторону симпатии афроамериканских левацких кругов. Но, конечно, самым главным обстоятельством при выборе Танзании стало то, что Дж. Ньерере дал согласие не просто принять конгресс и выступить на нем, но взял на себя значительную часть расходов по проведению. Дар-эс-Салам был выгодным местом проведения панафриканского конгресса еще и потому, что там уже присутствовали дипломатические представители многих стран и упомянутых неправительственных и международных организаций – они впоследствии и стали официальными делегатами конгресса.

Всего на конгрессе были представлены 51 государство или национально-освободительное движение Африки, включая случаи дублирования представительства одной страны двумя организациями (ЗАПУ и ЗАНУ от Южной Родезии, АНК и ПАК от Южной Африки). Делегации были немногочисленны, один-два человека, и чаще всего они не имели каких-то заранее подготовленных выступлений или посланий. Исключение представляла собой принимающая сторона – делегация Танзании состояла из сорока человек, но большая часть официальной делегации выполняла чисто технические функции. Совсем иным было положение с представительством потомков выходцев с африканского континента. От США и Канады на конгресс прибыло более 200 человек, фактически все, кто входил в региональные подготовительные комитеты и был способен оплатить перелет в Танзанию. Именно поэтому американская делегация была очень неоднородна, в ней были представлены бизнесмены, присматривавшиеся к новому для себя региону, и религиозные проповедники, имевшие давние и хорошо налаженные связи в Восточной Африке. Среди афроамериканцев было много университетских преподавателей, а формальным руководителем черного сообщества стал профессор Корнелльского университета Джеймс Тернер, за год до этого возглавлявший американских представителей на Международном конгрессе африканистов в Аддис-Абебе. Важно также помнить, что Дж. Тернер был среди создателей «Трансафрики» – одной из самых влиятельных организаций лоббистов американских интересов на африканском континенте. Среди черных делегатов от США также было много журналистов и издателей. Важную, как скоро выяснилось, группу представляли афроамериканцы, имевшие гражданство малых стран Карибского бассейна. Всего в списках участников конгресса было более 400 делегатов.

Накануне открытия, назначенного в Аудитории Нкрумы Дарэс-Саламского университета, руководство оргкомитета конгресса, решения которого формировались в секретариате Дж. Ньерере, неожиданно установило правило, в соответствии с которым представительство на панафриканском конгрессе осуществлялось только национальными делегациями. Причем численность таких делегаций строго ограничивалась теми самыми одним-двумя представителями, которых были способны прислать на конгресс национально-освободительные движения и большинство стран Африки. Таким образом, афроамериканцы оказались на конгрессе в качестве туристов-наблюдателей, соображения черных организаций, аккумулировавшиеся подготовительными комитетами в течение нескольких лет подготовки, остались невостребованными. Формально не произошло никакого ущемления прав делегатов, скорее наоборот – черный народ, например, Королевства Лесото оказался на панафриканском форуме в равном положении с братским черным народом США. Единственным нарушением процедуры стала неформальная уступка мест на конгрессе карибскими делегатами своим коллегам из США. Но это были считанные исключения, не нарушившие сложившегося «справедливого» баланса сил.

Следует признать, что у танзанийского руководства были основания опасаться серьезных разногласий, которые могли бы возникнуть, если бы объединенная делегация черной Америки смогла вынести на обсуждение конгресса свое видение прошлого, настоящего и будущего Африки. И дело было даже не в том, что франкоязычные страны «не смогут толком понять, к какому региону – Северной или Южной Америке относятся карибские страны».[101] Незадолго до начала работы конгресса, узнав о готовившемся «уравнивании прав» национальных делегаций, представители черных радикальных организаций подготовили так называемый Призыв. Этому документу отводилась роль проекта официальной резолюции конгресса, чтобы хотя бы в усеченном виде закрепить в итоговых материалах форума идеи «Власти черных», вооруженного отпора белым расистам по всему миру, равновеликости таких фигур в истории народов африканского происхождения, как, скажем, Нкрума и Стокли Кармайкл. В правах на поддержку уравнивались освободительные движения Юга Африки и не существовавший даже на бумаге «Панафриканский центр науки и технологий». Всем африканским лидерам предлагали признать верховенство идей Франца Фанона и Элайджи Мухаммеда, Эме Сезера и Малькольма Х.[102]

Британская традиция – своеобразная канцелярская «штабная культура», унаследованная танзанийцами, – помогла справиться с опасностью появления неподконтрольных организаторам документов или выступлений. Была выработана строгая процедура ведения заседаний, точно рассчитано время на обсуждение каждого вопроса повестки дня, исключены какие-либо параллельные обсуждения – планировались только пленарные заседания.[103] Два признанных лидера независимой Африки сделали свои выступления на открытии – Дж. Ньерере и президент Республики Гвинея Секу Туре (его выступление прочел посол Гвинеи в Танзании). Собственно, эти речи и стали тем немногим, что через средства массовой информации вышло за пределы университетских аудиторий. Помимо выступлений Ньерере и Туре было произнесено еще более трех десятков речей делегатами из разных стран и представителями международных организаций. Но пресс-конференции не проводились, потому что они не были внесены в программу конгресса, журналистам роздали заранее отпечатанные тексты программных выступлений, и в результате о настроениях участников теперь можно судить только на основании опубликованных речей упомянутых лидеров.

В выступлении Дж. Ньерере должное место заняли комплиментарные оценки истории предшествующих панафриканских конгрессов. Он апеллировал к истории и при отстаивании тезиса о недопустимости расизма или расовой нетерпимости, напомнив о вкладе в достижение независимости африканскими и карибскими странами людей, принадлежавших к самым разным этническим группам. Более того, Ньерере предложил участникам непростой вопрос – «действительно ли черные там, где они сами управляют, стараются создать справедливые общества?»[104] В заключение своего выступления президент Танзании обратился к проблемам экономического развития Африки и, словно специально для своих черных американских гостей, заявил: «Мы не бедны и не остаемся бедными только из-за того, что мы – черные. Мы бедны из-за мировой торговой и валютной систем, а они, каковы бы ни были другие их отрицательные качества, слепы по отношению к цвету… Это означает, что для того, чтобы преодолеть свои экономические проблемы, Африка должна действовать как единый континент, а кроме того – в единстве с другими государствами мира».[105]

Практически в том же духе выступил президент Гвинеи Секу Туре. Он также отдал должное пионерам панафриканского движения, но при этом подверг серьезной критике позиции сторонников негритюда, обвинив их в пропаганде расовой исключительности черных народов, т. е. в «расизме наоборот». Будучи верным своей политической позиции того времени, Секу Туре заявил: «Движение панафриканизма в наши дни (1974 г. – Н. Щ.) – это классовая борьба в масштабах всей Африки и ее зарубежных общин». Прямым выпадом против представителей некоторых черных американских организаций стало заявление Секу Туре, особо отмеченное американской прессой: «Фидель Кастро и бывший президент Чили Сальвадор Альенде скорее братья черных, чем некоторые африканские и афроамериканские руководители».[106]

Итоговые резолюции Шестого панафриканского конгресса в результате тщательной работы секретариата приобрели вполне универсальный характер. Такие документы могли быть приняты в то время на любом форуме развивающихся стран. Панафриканизм противостоит «всем реакционным силам во всем мире», «должен выработать свою программу действий с учетом широких перспектив прогресса народных масс всех стран земного шара».[107] В исторической части резолюций были аккуратно опущены любые упоминания о развивавшихся параллельно с движением панафриканских конгрессов других идейных течениях в среде народов африканского происхождения. Заодно были убраны лишние имена – остался триумвират имен уже умерших: Генри Сильвестр-Уильямс и Уильям Дюбуа в качестве основоположников и Кваме Нкрума как верный продолжатель дела панафриканизма. Никаких имен афроамериканцев или африканцев более позднего периода, никаких возможностей для сравнений, никаких спорных терминов в резолюциях не оставили.

В воспоминаниях участников конгресса (их до обидного мало) и в оценках современных исследователей можно встретить упоминания о «провале» конгресса. Как правило, такие оценки исходят от афроамериканских авторов. Африканцы и немногочисленные отечественные авторы, которые добираются в изучении панафриканизма до 1974 г., обычно ограничиваются констатацией события и подчеркивают преемственность панафриканских традиций.[108]

Представляется, что итоги Шестого панафриканского конгресса намного более значимы, чем может показаться в результате простого изучения хода его подготовки и итоговых документов. По сути, впервые в истории XX в. народы африканского происхождения попытались наладить реальный диалог именно в контексте подготовки и проведения этого конгресса. В Манчестере сразу после Второй мировой войны отсутствовали афроамериканцы, представительство африканцев было случайным, делегации были в основном от профсоюзов. В Танзании удалось собрать вместе очень сложную мозаику мнений, знаний о прошлом и настоящем континента и африканской диаспоры. При этом потомки выходцев с континента оказались, по сути, не готовы выслушать африканцев. Они постарались привнести в то, что называли «панафриканизмом», откровенно расистские тенденции, продемонстрировали незнание африканских реалий и нежелание брать эти реалии в расчет. Вполне в духе классических европейских метрополий афроамериканцы заняли откровенно патерналистскую позицию в отношении своих черных собратьев.

Африканцы в период проведения этого форума продемонстрировали устойчивую способность отвергать любые попытки навязывать искусственные схемы развития. Основным партнером по диалогу с Афро-Америкой стала на конгрессе группа представителей стран и организаций, считавшая правильным выбором для себя так называемую социалистическую ориентацию. Предложения левых афроамериканских радикалов не могли заинтересовать руководство этих стран по двум причинам. Африканские государства на собственном опыте убедились в пагубности политики расовой нетерпимости и имели слишком сложную внутреннюю этно-религиозную ситуацию, чтобы следовать советам или призывам афроамериканцев. Помимо этого независимые африканские государства уже накопили значительный опыт международных контактов, чтобы понимать опасности политики, основанной на расовом противостоянии. Некоторые государства континента, ориентировавшиеся на развитие политического и экономического диалога со странами Запада, понимали, что, разделив позиции экстремистски настроенного афроамериканского сообщества, они могут закрыть для себя путь к сотрудничеству с правительственными и неправительственными организациями этих стран.

Панафриканизм на Шестом конгрессе был для всех участников удобным понятием-лозунгом, в который африканцы помешали афроамериканским участникам конгресса вложить откровенно расистское содержание. Разрыва между участниками конгресса по этому поводу не произошло, потому что всегда присутствовавший в движении панафриканских конгрессов дух расовой солидарности сохранил и у афроамериканцев, и у африканцев надежду на достижение лучшего взаимопонимания в будущем.