Новое африканерское «мы»

Искренность и масштабы раскаяния африканеров недооценивать нельзя. Ведь многие искренне ужасались и каялись во время работы Комиссии правды и примирения и несколько лет после ее окончания. По-разному каялись и переосмысливали свою историю африканерские писатели и поэты. Именно об этом знаменитый роман Джона Куцие «Бесчестье», да и другие его романы. Об этом же писали и такие разные писатели, как Андре Бринк, Риан Малан и Анки Крох, и публицист Макс дю Приа. Статья Крох о национальном примирении называлась «Я смущена прощением»; статья Малана на ту же тему – «Дар столь большой, что я задохнулся от него».[299] Столп апартхейда, бывший министр законности и порядка, Адриаан Флок публично омыл ноги Фрэнка Чикане, священника и в то время генерального директора канцелярии президента Мбеки, которого Флок в бытность свою министром дал распоряжение отравить. В конце 1990-х годов среди молодых африканерских пар распространилось поветрие брать на воспитание черных детей-сирот. Поддержка Национальной партии стала падать не тогда, когда она была в правительстве национального единства с АНК, а после того, как она из него вышла.

На протяжении нескольких лет после прихода к власти черного большинства африканеры каялись, молчали или уезжали. Только самые правые вели арьегардные бои за создание на территории ЮАР независимого африканерского «народного государства» (Фолькстат), да Буремах тайно обсуждал свои безумные планы. В 1997 г. известный журналист Шон Джонсон писал, что белые чувствуют себя отчужденными и выбирают «уход» – внешнюю или внутренюю эмиграцию.[300]

Правительство Мбеки решило, что с политическим африканерским национализмом покончено навсегда, и перестало принимать эмоции африканеров в расчет. В июне 2006 г. министр госпредприятий Элек Эрвин сказал африканерским лидерам: «Такого понятия, как африканер, не существует». Эту фразу они цитируют до сих пор.[301] В апреле 2007 г. газеты обошла история с разрушением в Стандертоне памятника 150-летию бурского трека – стеллы с отпечатками колес бурских повозок и мемориальной доской. По распоряжению Квина Радебе-Кумало, мэра города, установленный в 1988 г. памятник был не просто снесен, но и раздроблен на мелкие куски. По сообщению газеты «Билд», он прокомментировал свои действия словами: «Этот кусок чего-то ничего для нас не значит».[302] Позже национальное руководство АНК отказалось поддержать эту акцию и объявило о том, что проведет расследование инцидента,[303] но вред, конечно, был нанесен немалый.

Никакой сплоченной политической оппозиции со стороны африканеров правительству АНК не существует. После присоединения Нацпартии к АНК часть их стала голосовать за АНК, часть – за Демократический союз, часть – за правые партии. Но в последние годы африканерское национальное самосознание, задавленное прежде грузом чувства вины, начало возрождаться. Возрождение это началось подспудно, как это ни странно, с музыки. Новые певцы и рок-группы начали петь о прошлом африканерской нации, об ущемленной гордости, о том, что молодое поколение устало извиняться. Пожалуй, лучше всего настроение молодого поколения выражено такими словами одной из песен группы Клопьях: «Я встану в конец очереди / Я буду носить цвета радуги на рукаве / Но я никогда больше не буду извиняться».[304]

Однако символом этого поколения стала другая песня, посвященная герою англо-бурской войны Куусу Де ла Рею:

Де ла Рей, Де ла Рей,

Придешь ли ты, чтобы вести буров?..

Генерал, как один

Мы падем вокруг тебя…

А Хаки смеются,

Горсточка нас против всей их

Великой мощи,

И наши спины прижаты к скалам, они

Думают, что все кончено…

И репрессии Хаки льются

На нацию, но она опять поднимется.

Генерал Де ла Рей…

Придешь ли ты к бурам?

Мы готовы.

Автор ее – композитор и певец Бок фан Блерк.[305] Казалось бы, в словах нет политики: кому, в конце-концов, дело до старых обид африканеров на «хаки» – англичан? Да и Де ла Рей – отнюдь не самый непримиримый из бурских лидеров – попал в песню случайно, просто потому, что его имя рифмуется с африканерским словом «lei» (вести). Бок фан Блерк говорит, что он не политик и просто хотел что-то сделать для языка и культуры африканеров.[306] Но, конечно, песня политизирована. Билеты на концерты фан Блерка всегда раскуплены, и публика сразу требует «Де ла Рей». Ее поют все, стоя навытяжку, голос певца тонет в хоре, у некоторых в аудитории старые южноафриканские флаги. Когда Йоганнесбургский аэропорт назвали именем О. Р. Тамбо, кто-то перечеркнул новое название на указателе и написал на нем «Де ла Рей». Песни фан Блерка настолько популярны среди африканерской молодежи, что ее даже называют «поколением Де ла Рея», а газета «Мэйл энд Гардиан» назвала взрыв увлечения этой «бурской музыкой» «восстанием Де ла Рея». Другие музыканты подхватили начатую фан Блерком тенденцию.[307]

Первый диск фан Блерка – альбом под названием этой песни – стал самым популярным дебютным альбомом за всю историю южноафриканской музыки. Но отношение правительства к «бурской музыке» было более чем прохладным. Его выразил министр искусств и культуры Палло Джордан: «…Эту популярную песню перехватило меньшинство правых, которые… хотят повести по неверному пути некоторые группы общины, говорящей на языке африкаанс, чтобы они думали, что это “песня борьбы”, которая “призывает к оружию”».[308]

Песня не запрещена, но по радио и телевидению она, как и другие африканерские песни новой волны, не исполняется. Впрочем, не исполняется и другая популярная песенка – «Дайте мне мой пулемет…» Ее поют на митингах сторонники нового президента АНК Джейкоба Зумы.[309]

Другой популярный африканерский певец и актер Стив Хофмейер перешел от музыки к действиям. Он возглавляет кампании демонстраций против начатого АНК переименования улиц и городов, против преступности и т. д. Хофмейер говорит, что раньше боролся против африканерства с одной идеей и одним флагом, а теперь борется «за создание нового многокультурного общества, в котором разные группы южноафриканцев смогут наслаждаться своей культурой и языком без того, чтобы их маргинизировали или игнорировали». Политика наделения черных экономической властью,[310] с его точки зрения, равнозначна лишению африканеров права голоса и противоречит конституции – но он поддерживает ее, поскольку она «необходимое зло».[311]

Реакция африканерских либералов на возрождение национального самосознания в африканерской среде разная. Йохан Россоу предложил, например, несколько скромных мер, которые могли бы снять напряжение, а именно: определять категории лиц, подпадающих под «позитивные действия», не расовыми, а классовыми критериями,[312] присваивать переименованным географическим точкам двойные названия (например, «Претория-Чване»), увеличить объем обучения на родном языке для всех детей, не только для африканеров.[313] Но, конечно, и эта программа-минимум была неприемлема для правительства Мбеки.

Макс дю Приа объяснил «феномен Де ла Рея» как «проявление разочарования и неуверенности, чувства, что их (африканеров. – И. Ф., А. Д.) маргинализируют в Южной Африке, управляемой АНК… Они действительно чувствуют себя гражданами второго сорта».[314]

Рост национализма среди африканерской молодежи льет воду на мельницу правых партий. Увереннее стали высказываться в парламенте представители партии Фронт свободы плюс. Появляются и новые силы. Политическое выражение «поколения Де ла Рея» – Африфорум, группа, сформировавшаяся в профсоюзе Солидарность, костяк членов которого составляют африканеры. Группа выступает за «гражданские права» африканеров, Хофмейер – один из ее активистов. Она устраивает демонстрации против переименования городов и улиц, борется против «переписывания истории». Руководитель группы Калли Криль говорит, что прежние лидеры предали африканеров, а африканское правительство, особенно после 1997 г., маргинализирует их. «Нашу историю унижают, – говорит он, – примирение заменили местью, а Джордан практикует демократию через диктатуру». «Примирения нет, – повторяет он, – а есть a luta continua другими средствами». По его словам, задача группы – препятствовать попыткам правительства АНК смести африканеров с политической арены.[315]

Ему вторит Ян Босман, директор Африканербонда: «И конституция, и Хартия свободы совершенно недвусмысленно утверждают равенство прав для всех… На практике этот идеал сведен на нет политикой позитивных действий и законом о равенстве при приеме на работу… Африканербонд осуждает тех, кто говорит уничижительно о представителях других рас, но такие люди есть далеко не только среди белых, а Мбеки критикует только их».[316]

Разочарованы не только африканеры (и далеко не все африканеры) и не только белые (и далеко не все белые), но в том, что это чувство распространено среди африканеров наиболее широко, сомнения нет. Одним из результатов этого разочарования явилась массовая эмиграция.

Определить число уехавших трудно. Официальная статистика учитывает только тех, кто официально уезжает в эмиграцию, а таких меньшинство. Едут на учебу, на работу по контракту, просто попутешествовать. По официальным данным, в одном только 2003 г. на работу за рубеж уехало 16 165 южноафриканцев, из них 1631 – специалисты, нехватка которых ощущается в самой Южной Африке: бухгалтеры, инженеры, врачи и т. д. По данным министерства здравоохранения, в Англии, США, Канаде, Новой Зеландии и Австралии в 2001 г. работало больше 23 тыс. южноафриканских медиков. Южноафриканцы работают в 50 странах мира, но больше всего в Англии.[317] Это неудивительно: граждане ЮАР до сих пор пользуются правом безвизового въезда в эту страну.

В действительности число уехавших, конечно, выше. В Лондоне действуют уже две голландские реформатские церкви, а в Австралии открыто семь школ с обучением на африкаанс. Счет идет, очевидно, на сотни тысяч. Обычно уезжают выпускники университетов, не находящие себе достойной работы или не видящие перспективы продвижения по службе, а также молодые родители, обеспокоенные ростом преступности и снижением качества образования.

Нельзя сбрасывать со счетов и экономический фактор. Медсестры, например, получают в Англии по меньшей мере вдвое больше, чем в ЮАР. Поэтому уезжают не только белые, но и черные. В английских больницах работает много черных южноафриканских медсестер.[318] Процент уехавшей индийской молодежи едва ли не выше, чем белой.

Но белых эмигрантов абсолютное большинство, и если африканцы, как правило, едут только на заработки, то белые и индийцы обычно не возвращаются. Большинство уехавших предпочли бы остаться в Южной Африке, но не видят там перспективы для себя или для своих детей.