Август-Вильгельм Хольмстрём

В 1897 году Михаил Евлампиевич Перхин с Хенриком Вигстрёмом создали «Коронационное яйцо». Сюрпризом в нём стала миниатюрная модель кареты, исполненная ещё одним крупнейшим мастером фирмы Фаберже – Августом-Вильгельмом Хольмстрёмом.[719] Он родился 2 октября 1829 года в семье каменщика в Киркконумми, затем учился в Петербурге у ювелира Герольда, в 1850 стал подмастерьем, а в 1857 – золотых дел мастером и ювелиром и начал сотрудничать с Густавом Фаберже, назначившим Августа Хольмстрёма старшим мастером.

Вскоре подкопивший денег молодой, но уже зарекомендовавший себя первоклассным специалистом иноземец смог приобрести себе мастерскую на Казанской улице, 25, у своего более старшего сотоварища по учебе, однако продолжал поддерживать теснейшие отношения с фирмой Фаберже. Август Хольмстрём тщательно и придирчиво отбирал достойных работников. После постройки дома Фаберже на Большой Морской, № 24, мастерская Августа Хольмстрёма, производящая ювелирные изделия, заняла в нём правое крыло четвёртого этажа. Скончался Август Холъмстрём 24 октября 1903 года и был погребён на кладбище столичного Воскресенского Новодевичьего монастыря, но могила не сохранилась. Дело старого мастера продолжали его дети и внуки, не говоря уже об учениках. Возглавлял мастерскую теперь сын и наследник Альберт-Вольдемар, родившийся в Петербурге в 1877 году. После революции он покинул ставшую негостеприимной Россию и вернулся на родину. Однако там ему было трудно найти применение своим силам, и в 1925 году Альберт Холъмстрём, не менее талантливый, нежели его прославленный отец, умер в Хельсинки.[720]

При крошечных размерах работы Августа, а затем и Альберта Хольмстрёма отличались поразительной аккуратностью и проработанностью миниатюрных деталей. За более чем полувековое существования мастерской характер ювелирных работ существенно менялся. Если в 1860-е годы бриллианты и цветные камни только декорировали золото, то затем возобновились традиции «бриллиантового осьмнадцатого» века. Теперь сверкающие алмазы зачастую совершенно скрывали серебро основы, а чтобы бриллианты казались более крупными, чем на самом деле, шли на хитрость. Камни закрепляли в ярко отполированных шатонах с отлогими стенками, уподобляющимися своеобразным зеркальцам. Но таковы уж свойства серебра, довольно скоро оно покрывается плёнкой окиси, отчего темнеет и теряет свой блеск, а, соответственно, больше не обманывает глаз насчёт истинного размера самоцветов. Поэтому вскоре пришлось отказаться от подобной манеры закрепки. Наоборот, стали делать закрепку возможно незаметнее, оставляя лишь минимальную, необходимую по технологии, толщину металла.

В моду вошли крупные диадемы, эгреты, колье-ошейники, пластроны для корсажа, пряжки и крупные банты. Бирбаум вспоминал: «То была лучшая пора бриллиантовых работ, изделия этого периода отличаются сочным рисунком, ясно читаемым даже на расстоянии».[721] Любимыми мотивами стали ветки цветов, колосья, искусно завязанные банты; причём ювелир уподоблял себя скульптору, выковывая лепестки и листья, а затем закрепляя на их поверхности тщательно подобранные бриллианты, заканчивавшие своим собственным рельефом детали «лепки».