Иван Савельевич Брицын

Недолго поработал у Фаберже и Иван Савельевич Брицын, ставший подлинным соперником своего бывшего хозяина в производстве всевозможных вещей для украшения быта, декорированных отличного качества эмалями.

Юноша, родившийся в 1870 году в семье крестьянина деревни Часовни Московской губернии, на пороге своего пятнадцатилетия оказался в Петербурге, где ему страстно захотелось овладеть профессией ювелира. Долго и упорно Иван Савельевич Брицын по-крестьянски основательно постигал тонкости избранного им дела, пока наконец его труды не увенчались успехом. Только в марте 1903 года он получил диплом «мастера золотого и серебряного ремесла» и поселился в Спасском переулке, в доме № 6, принадлежавшем вдове-полковнице Лидии Михайловне Заящниковой.

Брицын работал в собственной мастерской не покладая рук: у него появлялось всё больше клиентов, на появившиеся свободные деньги не только приобретались изделия коллег, позволяющие почувствовать новые тенденции в моде (да к тому же понять некоторые секреты конкурентов), но и расширялось производство.

Росла и семья. В последние годы ушедшего XIX столетия Иван Савельевич женился на Глафире Кононовне Придне, дочери владельца молочной фермы в Цельной, а вскоре, в 1901 году, на свет появилась Клавдия (Клара), в 1905– Леонид, а в 1911 родился Юрий.

Подлинный успех пришёл к мастеру в 1909 году. На Международной выставке новейших изобретений имени цесаревича Алексея Николаевича, проводимой в русской столице, Брицыну «за высокохудожественное исполнение эмалей по металлу» вручили малую золотую медаль. Теперь от заказчиков не было отбоя. Ведь работы вошедшего в моду мастера покупали при самом императорском Дворе! Нарасхват шли «эмалевые рамки для фотографий, ручки для зонтиков, пряжки, часы, портсигары, пудреницы, запонки, рукоятки для печатей, цанговые карандаши и т. д.».[850]

Иван Савельевич Брицын. 1900-е гг.

В 1911 году Иван Савельевич перебрался поближе к центру на Малую Конюшенную, в дом № 12, принадлежавший вдове генерал-майора Александре Леонтьевне Михайловой. Сам Брицын с семьёй занял просторную квартиру на пятом этаже, а на первом расположились мастерская, где теперь трудились обычно 10–15 человек, и магазин. В его окнах публика могла любоваться образцами производимых вещей и рекламными объявлениями, а над входом красовалась вывеска: «Мастерская золотых и серебряных изделий». По всему же городу появились объявления: «Мастерская ювелирных золотых, серебряных и эмалевых изделий. Большой выбор вещей для подарков. Приём заказов».[851]

Прозрачные разноцветные эмали Брицына, столь похожие на работы Фаберже (к тому же не уступавшие им и в качестве исполнения), были так хороши, что быстро прославились в Великобритании и США, куда их охотно экспортировали. Наладились связи питерского мастера и со считавшейся лучшей на юго-западе Российской империи фирмой ювелира Иосифа Абрамовича Маршака, находившейся на Крещатике, главной улице Киева.[852]

Счёт за изделия И.С. Брицына, купленные императрицей Марией Феодоровной

Однако произведениям Ивана Савельевича Брицына присущ собственный неповторимый почерк: «оригинальное формообразование», «крупный, неожиданной геометрии рисунок», выглядывающий из-под слоя эмали, отличающейся более контрастной и «густой» палитрой.[853] Своеобразной визитной карточкой бывшего крестьянского сына стали исполненные в его мастерской бесшумно (как и у Фаберже) закрывавшиеся портсигары с бледно-голубой и белой прозрачной финифтью (см. рис. 49 вклейки),[854] а также настольные часы, отличавшиеся как разнообразием очертаний, так и оттенков эмали.[855] Но все планы на расширение дела после приближающегося победоносного окончания войны смешал 1917 год.

Рабочий Емельянов, с семьёй которого сложились близкие отношения у домочадцев Ивана Савельевича Брицына, снимавшего несколько лет подряд дачу в Разливе, оказывается, прятал в шалаше скрывавшегося от полиции Владимира Ильича Ульянова-Ленина, вождя затем свершившейся в октябре пролетарской революции.

Новая власть видела в ювелире только чуждого ей мелкого буржуа. В 1918 году мастерскую Брицына окончательно закрыли, а всё, что хоть как-то напоминало золото и серебро, конфисковали революционные матросы, совершенно не желавшие понимать, что они отбирали у «богача-захребетника» плоды многодневных кропотливых трудов его рук и ума.

Несчастья не сломили мастера. Он не покинул отчизну в трудные дни и даже не пытался уехать куда-либо за границу, а старался противостоять ударам судьбы, с его-то талантом и способностями работая по найму в различных промысловых кооперативных артелях, как, например, «Эмаль-металл».[856]

Когда объявили новую экономическую политику, Брицын организовал собственную крошечную мастерскую и, числясь «кустарём-одиночкой по части галантереи на медной основе» (поскольку работа с драгоценными металлами была строго-настрого запрещена), вместе с подросшим старшим сыном Леонидом выполнял частные заказы. Помощник оказался сметливым и способным: он быстро перенял у отца секреты профессии, сам теперь изготовлял штампы и готовил эмаль. У него даже появился личный именник: «Л.Б.», в то время как глава семейного дела на свои готовые вещи либо ставил клеймо «И.Б.», либо помещал аккуратно выведенную резцом подпись: «БРИЦЫН».

Но нэп продолжался недолго, и в конце 1920-х годов Ивана Савельевича Брицына отправили на полтора года в ссылку в Ярославскую область. Поскольку ему запретили заниматься любимой профессией, то пришлось переквалифицироваться в частные фотографы. Но и здесь сработала жилка изобретательства: мастер смог так переделать фотокамеру, что она сразу, без какого-либо процесса проявления, выдавала готовые моментальные снимки.

Когда Иван Савельевич вернулся в Ленинград, ему удалось оформиться надомником, чтобы исполнять отдельные заказы находящихся в Поволжье ювелирных предприятий: чувашской Цивильской фабрики «Перламутр» и фабрики галантерейных изделий в Татарской АССР. Так продолжалось всё предвоенное десятилетие.

Война окончательно разлучила старого мастера с любимым делом его жизни. Теперь было не до ювелирных поделок. Ленинград уже в сентябре 1941 года оказался в кольце вражеской блокады. Оба сына ушли на фронт. Чтобы оставшиеся в осаждённом городе члены семьи смогли выжить, Иван Савельевич Брицын на восьмом десятке лет пошёл работать слесарем в эвакогоспиталь. Его внук, композитор Александр Юрьевич Брицын, вспоминал, как его дед, обладавший жёстким характером, всегда старался «держать планку» и, если что, пронзительно глядя на собеседника в упор своими светлыми глазами, не стеснялся настоятельно отстаивать «собственное мнение по любому вопросу в силу больших навыков и знания механики».[857] Недаром Ивана Савельевича Брицына за несгибаемый патриотизм и за золотые руки наградили уже в 1943 году медалью «За оборону Ленинграда».

Однако лишения блокадных лет повлияли на его здоровье. Чтобы выжить в страшные дни осады, Ивану Савельевичу и его близким приходилось (и это считалось счастьем!) есть суп, сваренный из ремней, и питаться студнем из столярного клея. Но старый мастер-пенсионер не привык сдаваться. Теперь его невысокую фигурку часто видели в находящемся на Владимирской площади Ленгосломбарде, куда бывший известный эмальер и ювелир устроился оценщиком. Повторный инсульт свёл в могилу Ивана Савельевича Брицына 28 мая 1952 года. Похоронили талантливого русского мастера с трагической судьбой на Холерном участке Ново-Волковского кладбища, что на улице Салова. Рядом с отцом позже упокоились и оба его сына, а над могилой появился памятник работы А.М. Орехова.[858]

Потомки выдающегося ювелира, чьё имя из забвения вернули исследователи-искусствоведы, в благодарность передали его работы, сохранившиеся в семье, Петергофскому государственному музею-заповеднику, чтобы посетители «столицы фонтанов» сами убеждались в неординарности произведений Ивана Савельевича Брицына и, восхищаясь прелестью и красотой изделий, не забывали о перипетиях нелёгкой жизни мастера.[859] И сейчас, как столетие назад, опять за его творениями «ведётся настоящая охота и котируются они наряду с произведениями Карла Фаберже».[860]