Загадочный «готический» браслет-«сантиман»

Золотой, длиной в 20 см, браслет, искусно выполненный из повторяющихся тонких звеньев изящной, похожей на кружево, плетёнки, да ещё восхитительно изукрашенный разноцветной эмалью, таит множество загадок (см. рис. 13 вклейки).

Дивный браслет не случайно именуют «готическим», поскольку он изобилует элементами декора средневековых храмов: тут и двускатные фронтоны-«вимперги», и башенки-«пинакли», и стрельчатые арки, шпили-«фиалы», увенчанные распускающимися бутонами «крестоцветов» и дополненные листочками-«краббами».[241]

В центре браслета царит прикрытая плоским алмазом-«тафельштейном» акварельная миниатюра, тщательно воспроизводящая портрет Александра I, написанный Джорджем Доу. Лик императора скопирован с отличающейся большим сходством черт лица монарха работы Жана-Анри Беннера. Гадать об авторе миниатюры браслета, написанной на слоновой кости, не приходится, так как он внизу, прямо на фоне, весьма разборчиво начертал свою фамилию «Winberg», чтобы не оставалось ни малейших сомнений, что это работа Ивана Андреевича Винберга.

Спинка золотого каста, аккуратно и бережно окружившего драгоценный красавец-алмаз, украшена каллиграфической надписью: «Благословеннаго Императора Александра Перваго», напоминающей, кто же именно запечатлён на миниатюре. Но родительный падеж поневоле заставляет домысливать начало заботливого пояснения, которое так и хочется дополнить впереди торжественным словом «образ».

Заключённая в золотое обрамление, сверкающая зеркальным блеском, точно отполированная с обеих сторон, пластина индийского алмаза с фасетками, идущими по краю, поражает не только редкой чистотой и необычной сердцевидной формой, но и удивительными размерами. Она невольно притягивает к себе взоры, оправдывая слова Плиния: «Величайшую цену между человеческими вещами, не только между драгоценными камнями, имеет алмаз, который долгое время только царям, да и то весьма немногим, был известен. Подобно золоту, находим был в рудниках весьма редко, спутник золота, и казалось, якобы родится в золоте».[242]

Конечно, самым прославленным плоским диамантом издавна считалась знаменитая «Большая таблица» площадью больше 12–14 квадратных сантиметров и весившая 2425/16 карата, виденная в 1642 году французским путешественником Тавернье в Голконде. К сожалению, диковинка, ценимая в полмиллиона рупий, была чересчур дорога. Следы её затерялись. Правда, некоторые исследователи сейчас считают, что дивный тафельштейн чуть розоватого оттенка когда-то случайно раскололся на две части: одна, в 167 карат, получила название «Дарья-и-Нур», а другая, «Нур-ул-Айн», массой в 67 карат, оказалась в шахской тиаре.[243] Прочие знаменитые плоские, или «портретные», алмазы Иранской сокровищницы в Тегеране имеют массу 15 и 20 каратов. Интересно, что какой-то крупный камень под названием «Алмазное стекло Великого Могола», принадлежавший сразу троим западноевропейским владельцам, продавался в Петербурге в 1860-х годах за 150 000 рублей, но дальнейшая его судьба неизвестна.[244]

Высота же сердцевидного портретного алмаза в «Готическом» браслете – 4,0 см при ширине в 2,9 см. Вес уника считают равным 27 каратам. К сожалению, точное определение веса раритета невозможно, так как ещё в 1771 году Иван Никифоров, искуснейший подмастерье придворной Алмазной мастерской, плотно закрыл мягким золотом две выбоинки края, чтобы хрупкий камень не крошился далее. Ведь дивный диамант «заместо стекла» прикрыл тогда лик государыни Екатерины II в её втором наградном портрете, дарованном князю Григорию Григорьевичу Орлову за подвиг спасения Москвы от эпидемии чумы, а на самом деле для смягчения горести фаворита из-за предрешённой уже отставки его от ложа монархини. Когда любезный «Гришенька» скончался, специальным рескриптом самодержица предписала носить оставшийся без хозяина портрет другому Орлову, графу Алексею Григорьевичу, в знак благодарности за славные деяния. После кончины героя Чесмы в 1809 году портрет «Минервы Севера» под сказочной красоты алмазом оказался в Императорском Кабинете.[245]

Настало время, когда сердцевидный алмаз опять пригодился. На этот раз алмазное сердце прикрывает пластинку слоновой кости с увековеченным изображением любимого внука Екатерины Великой, победителя Наполеона и Освободителя Европы.

Браслет с портретом персоны, дорогой сердцу владелицы, называли в первой половине XIX века «сантиманом» (sentiment) в знак чувствительности, а потому носили на левой руке. Но «Готический» браслет украшен портретом императора, а подобные украшения носили обычно законные супруги венценосцев.

В 1853 году, во время очередной поездки на родину в Россию, нидерландская королева Анна Павловна показывала владыке Троице-Сергиевой лавры свой браслет, надеваемый ею в важные дни жизни: в центре находилась миниатюра с портретом её покойного мужа, а на золотых медальонах, образующих цепочку, были «начертаны имена и числа всех сражений в Испании и Португалии до сражения при Ватерлоо, в которых участвовал будущий король Вильгельм II.[246] Но был и другой случай: в феврале 1855 года овдовевшая императрица Александра Феодоровна, увидев у гроба усопшего Николая I молившуюся Варвару Аркадьевну Нелидову нежно обняла и поцеловала фаворитку своего мужа, а затем, сняв с руки браслет с портретом обожаемого супруга, надела эту вещь ей на руку, как бы награждая за долгую искреннюю и бескорыстную любовь к покойному монарху.

Однако для кого предназначался «Готический» браслет и по какому поводу было заказано его изготовление? Ведь императрица Елизавета Алексеевна, судя по перечню её драгоценностей, вплоть до смерти владела лишь живописным портретом императора Александра Павловича, осыпанным бриллиантами, который после её кончины 27 апреля 1827 года поступил в собственность Кабинета Его Величества с оценкой в 10 тысяч рублей.[247] Но никакого браслета с портретом мужа у неё не было. Да и вдовствующая императрица Мария Феодоровна своим завещанием отписала ближайшим родственникам принадлежавшие ей портреты её первенца: висящий возле её кровати предназначался цесаревичу Константину Павловичу, младшему брату покойного властелина, «писанную Изабеем» (то есть французским художником Жаном-Батистом Изабе) миниатюру получил следующий по старшинству сын, под именем Николая I сменивший Александра Павловича на русском троне, а его жене – императрице Александре Феодоровне, любимой невестке вдовы Павла I, достался портрет августейшего деверя, гравированный самой душеприказчицей.

Вдобавок одни исследователи считали, что «Готический» браслет исполнен в 1820 году, ещё при жизни Александра I. Конечно, можно бы было предположить, что государь (как это ни странно) решил пожаловать браслет со своим портретом дражайшей невестке Александре Феодоровне после того, как в ходе доверительного разговора поведал ей и её мужу, что преемником русского трона станет не бездетный Константин, а следующий по старшинству брат Николай, поскольку в 1818 году у этой великокняжеской четы родился мальчик, наречённый Александром в честь августейшего дяди и обеспечивший преемственность династии.

Однако эту гипотезу сразу приходится отмести, поскольку Иван Андреевич Винберг (?—1851), гордо подписавшийся на созданной им миниатюре «Готического» браслета, стал выставлять свои работы на выставках Академии художеств только с 1824 года, а кто доверил бы начинающему живописцу написать вставку под плоский алмаз с портретом правящего монарха? Необходимых знакомств и связей у сына работавшего в Петербурге в 1791–1816 годах небогатого шведского ювелира Андрея Винберга не было, рассчитывать приходилось лишь на свой талант и прилежание. Это и принесло свои приятные плоды, и Ивана Андреевича в 1830 году признали «назначенным» в академики, а в 1846-м удостоили звания академика акварельной миниатюрной портретной живописи. И сын его, Иван Иванович Винберг, тоже стал миниатюристом.[248]

Правы оказались те, кто полагал, что загадочный браслет, хотя и украшен портретом Александра I, но создан в правление императора Николая I. Как обыкновенно и бывает, подтверждение нашлось неожиданно в архивных документах. Овдовевшая императрица Александра Феодоровна завещала своему первенцу, императору Александру II Николаевичу принадлежавший ей бесценный «Браслет с портретом Императора Александра 1-го под плоским бриллиантом». В отличие от прочих отписываемых вещей, эта оценки не имела.[249]

Супруга Николая I обожала браслеты, поскольку они, как вспоминал её придворный врач Мартин Мандт, «играли для Государыни ту же роль, что для нас, обыкновенных людей, играют дневники». В общей сложности у неё было около пятисот браслетов, которые Императрица ценила не за их значительную стоимость, а за связанные с ними личные воспоминания. Самой первой «записью» в этом необычном «меморандуме» является очень простой, совсем недорогой узкий золотой браслет. Августейшая госпожа получила его ещё ребенком от престарелого родственника, герцога Мекленбург-Стрелицкого.

С помощью браслетов императрица меняла стиль одежды. Её часто можно было видеть склонённой в задумчивости над ларцами с драгоценностями, будто бы перелистывающей страницы своих кратких дневников. Вероятно, в такие моменты она предавалась воспоминаниям о прошлых днях. А «Готический» браслет она бережно хранила среди больших бриллиантов в застеклённой витрине, стоявшей в спальне.[250]

Стало ясным, почему было не найти «Готический» браслет в перечнях драгоценностей Русской Короны. Браслет этот хранился затем среди фамильных вещей императорской семьи, причём передавался от императора к императору, а после национализации поступил в Алмазный фонд Гохрана. Там миниатюру Винберга вынули из-под алмаза, и она находилась среди экспонатов Оружейной палаты Московского Кремля вплоть до 1967 года. Перед открытием экспозиции Алмазного фонда СССР портрет Александра I, воссоединённый с браслетом, занял своё законное место под уникальным алмазом.[251]

Несмотря на то что даже на замке памятного браслета нет никаких клейм мастера, исполнителем его почти без сомнений можно считать Вильгельма Кейбеля. Как помнит внимательный читатель, Отто-Самуил Кейбель научил отрока-сына тайнам работы не только с драгоценными металлами и самоцветами, но, главное, и с эмалями, потому что в то время лишь немногие умельцы владели сложной техникой финифти. Ещё в 1812 году «у золотых дел мастера Кейбеля»-сына купили в Кабинет предназначенные для подарков две табакерки, украшенные синею, голубою и красною эмалью.[252]

В «Готическом» же браслете золото расцвечивает не только эта триада, но и белая, а также настолько изумительного тона прозрачная зелёная, что её «капельки» иногда принимали за изумруды. Вильгельм Кейбель вполне мог сделать из золотой проволоки ажурные звенья браслета и искусно закрепить громадный сердцевидный алмаз-тафельштейн в сложной формы оправе.

Выдержанный в стиле неоготики, столь характерном для начала правления императора Николая I, браслет, несомненно, был заказан к какой-то важной дате, связанной с Александром I. Скорее всего, это был 1834 год, когда торжественно праздновались несколько важных годовщин.

Вильгельм Кейбель отнюдь не случайно сделал золотую оправу миниатюрного портрета виновника торжеств похожей на открытый портал средневекового европейского собора, в глубине которого, освящённого покровительством Всевышнего, можно было в магическом зеркале кристалла алмаза созерцать императора Александра Павловича, главу Священного союза монархов в Европе. К тому же храм считался олицетворением религиозных отношений между Богом и человеком.

В избытке представлена и зашифрованная символика, повествующая о добродетелях государя, аллегорически изображённых на Александровской колонне. Однако в браслете их обозначает цвет эмали: синий – истину и мудрость, зелёный – изобилие и процветание, ярко-зелёный – добрые дела, белым акцентируются очищение и спасение целостной души, четырёхлистник же напоминает о справедливости. На первый взгляд, несколько нарочито смотрится трилистник с иссиня-чёрной эмалью. Однако он не только символизирует христианскую Троицу, но также благоразумие, объединение и равновесие, а ведь монархи России, Австрии и Пруссии уподобились в своём союзе против Наполеона благородным предводителям средневековых крестовых походов против неверных. Да и красный цвет напоминает как о силе и неустрашимости, так и о рвении в вере. Любопытна окраска и башенок-«фиалов», венчаемых золотым цветком с листочками. Каждый синий фиал чередуется с белым. Однако на синюю, «королевскую» эмаль нанесены белые крапинки, намекающие на духовное прозрение монарха, синие же пятнышки на белом фоне поневоле заставляют вспомнить о мехе горностая, символизирующем как королевское достоинство, так и правосудие.

Пряжка-застёжка браслета похожа на башенку-«пинакль» с толстыми стенами и большим вертикальным витражом, но если присмотреться внимательнее, то стены уподоблены колоннам. Такие же пинакли воздвигнуты по боковым сторонам алмаза. И это не случайно. Две колонны олицетворяют прохождение между ними, символизирующее переход к новой жизни, или в иной мир, в вечность. Сердце обычно обозначало религиозное рвение, а алмаз – искренность, неподкупность и непобедимое достоинство, а их соединение рождало новый смысл, близкий к понятию «алмазного сердца» в буддизме, где оно символизирует столь несокрушимого в своей духовной чистоте «человека, которого ничто не может «повредить».[253]

Браслет, сделанный «в готическом духе», предназначался для супруги Николая I, императрицы Александры Феодоровны, урождённой принцессы Шарлотты Прусской. Впервые она могла надеть браслет с портретом Александра I уже в торжественный день празднования двадцатилетнего юбилея незабвенного 19/31 марта 1814 года, когда, как велеречиво писали, «французская столица отворила ворота и приняла простёртую к ней рукою Российского монарха мирную ветвь». В Париж тогда вошли «промыслом Всевышнего и с помощью десницы Его, по преодолении бесчисленных трудов, путеводимых твёрдостью и мужеством» войска российские и союзные и «победоносным шествием своим погасили пламенник всемирной войны и положили начало процветшему в колеблющейся Европе благотворному для всего рода человеческого спокойствию и тишине».

Бесспорно, этот браслет красовался на руке императрицы и 30 августа 1834 года, когда в день Св. Александра Невского, небесного покровителя Петербурга и патрона Александра I, в присутствии многочисленных гостей из-за рубежа и толп верноподданных открылась Александровская колонна – памятник победителю Наполеона.

Однако браслет, блистающий на левой руке супруги Николая I, преследовал и другую цель. Он должен был заглушить толки о самодержце, вовсе не умершем в Таганроге, а отрёкшемся как от власти и престола, так и от светского мира, да ещё и ушедшем в монахи, чтобы замаливать свои грехи и молиться о благоденствии Российского государства. Тогда правление Николая I при живом помазаннике юридически считалось бы узурпаторством со всеми вытекающими последствиями для последующих прямых наследников этой ветви династии Романовых.