История с ожерельем императрицы Александры Феодоровны

Как придворный оценщик, Вильгельм Кеммерер должен был наблюдать за состоянием не только хранящихся в Кабинете драгоценных предметов, предназначавшихся для «Высочайших подарков», но и за сохранностью личных бриллиантов царской семьи и коронных вещей.

Однажды только благодаря Кеммереру было быстро распутано дело о похищении камерюнгферой императрицы Александры Феодоровны нескольких жемчужин из роскошного жемчужного ожерелья, состоявшего из четырёх ниток, снизанных из постепенно уменьшающихся к концам зёрен. С жемчужной же застёжкой-фермуаром, причём жемчуг был так подобран по величине и нитки лежали так плотно одна к другой, что представляли «как бы нечто сплошное».

Заметили кражу совершенно случайно. Царица пожелала на торжественный выход надеть ожерелье, но, к крайнему изумлению, оно никак не хотело красиво «ложиться»: как его ни поправляли, верхняя нитка постоянно падала на следующую. Растроенной владелице пришлось надеть другие жемчужные бусы – длинную нить, спускавшуюся ниже пояса. Вероятно, то была модная «кордельера», закреплявшаяся на обоих предплечьях.

Огорчённая и недоумевающая доверенная камерфрау, хранившая драгоценности императрицы, сразу же вызвала оценщика Кабинета. «Придя, Кеммерер уложил ожерелье в ящик, в котором были сделаны четыре желобка, куда всыпаются зёрна, когда их нанизывают. Сейчас же обнаружилось, что тут не все зёрна; симметрическое распределение жемчуга по величине не было нарушено, а потому и было трудно определить, сколько и каких зёрен не хватает. По весу и справке в книге, ювелир объявил, что не хватает 8 жемчужин, стоимостью в 800 рублей».[436]

Камерфрау никак не могла понять, каким способом и когда могли извлечь из замкнутой на ключ витрины жемчуг, пока наконец крепостная горничная виновной камерюнгферы не призналась, что её госпожа принуждала её помочь ей перенизать ожерелье императрицы. Похищенные зёрна воровка заложила у ростовщика, чтобы ссудить деньгами своего возлюбленного, а когда поднялся шум, она поспешила выкупить жемчужины, чтобы тихо вернуть их на место, но полиция, уже следившая за ней, схватила преступницу с поличным. По признании и чистосердечном раскаянии в содеянном провинившуюся жертву любви в 24 часа выслали из Санкт-Петербурга в Новгород с запрещением показываться не только в столице, но и в её окрестностях, однако от себя императрица простила проштрафившуюся камерюнгферу и даже определила ей 400-рублёвую пенсию.[437]

Службой Вильгельма Кеммерера при Дворе были довольны: в 1839 году он получил звание придворного ювелира, а затем награждался золотыми медалями для ношения на шее сначала на Аннинской, затем на Владимирской и, наконец, на Андреевской лентах. К сожалению, у мастера прогрессировала болезнь почек, из-за обострения которой ему всё чаще приходилось брать краткие отпуска. В 1850 году он на три недели отправился в Выборг, на Марциальные воды, а в последующие два года по полугоду лечился за границей.

В периоды отсутствия Кеммерера место оценщика временно замещал ювелир Константин Зефтиген, которого с разрешения Управляющего Кабинетом ещё 11 июля 1846 года взяли без жалованья в помощь к двум штатным оценщикам. Однако по статье 602 Свода Законов «у всех чиновников гражданской службы, увольняемых в отпуск сроком долее 29 дней, удерживалось причитающееся им за время нахождения в отпуску жалованье». Согласно же статье 960, с 1851 года оклад Кеммерера на время его долгого отсутствия за границей производился «Зевтингену» в вознаграждение трудов того по исполнению обязанностей оценщика при Кабинете.[438]

Судя по всему, у Кеммерера с его временным заместителем сложились творческие отношения учителя и ученика, потому что в сотрудничестве с ним Зефтиген исполнил ряд произведений, выставленных не без успеха на Всемирной Лондонской выставке 1851 года. Там публика ахала от восхищения, любуясь усыпанными бриллиантами драгоценностями, но особый восторг «за благородство и изящество вкуса» вызывали гирлянда, где среди алмазов посверкивали изумруды, а также букет шиповника и ландышей.

Знатоки же толпились возле принадлежавшей графине Воронцовой-Дашковой так называемой «берты» – узкого воротничка, идущего по краю лифа платья, – удивляющей даже их «превосходным выбором рубинов».

Однако последняя поездка на воды Кеммереру не помогла. Придворный ювелир в сентябре 1852 года вынужден был вернуться в Петербург ранее на полтора месяца от просимого срока ввиду резкого обострения болезни. Однако буквально через неделю расхворавшегося ювелира, жившего в доме Суткова на Невском проспекте, потревожили повесткой от Санкт-Петербургской Купеческой Управы, требующей явиться к надзирателю 1-го квартала 2-й части для оценки золотых и бриллиантовых вещей. Кеммерер обратился за помощью к чиновникам Кабинета. Он написал, что стар, не встаёт с постели и «не в силах повиноваться сему приказанию», слабость здоровья препятствует ему даже в исполнении его непосредственной службы при Дворе.

Видимо, из уважения к заслуженному мастеру, а также принимая во внимание большой и обширный круг обязанностей, заставлявший ювелира являться спешно, по самым неожиданным поводам и в неурочное время ко Двору, было постановлено на будущее вовсе освободить оценщиков Кабинета от службы городу.[439]

Но коварная болезнь прогрессировала, да и годы давали себя знать, и 22 сентября 1854 года «Почётный Оценщик Кабинета и Придворный Ювелир Кеммерер» скончался.[440]