Жан-Батист Вальян. Фирма «Вальян и Жиго де Вильфен»

После такого несколько сухого, но необходимого отступления вернёмся вместе с вами, любезный читатель, к непосредственному предмету нашего интереса – петербургским ювелирам, а по времени – к середине девятнадцатого века, в царствование императора Николая Павловича.

В 1842 году на Итальянской улице открылся ювелирный магазин Жана-Батиста Вальяна, где желающие не только могли купить понравившуюся вещь, но и заказать что-либо на свой вкус. Столичная пресса, восхищаясь работами мастера-иноземца, не преминула подчеркнуть: «Рисунки к своим произведениям, созданным с необычайной виртуозностью, сочиняет сам автор».[485] Заказчикам стоило лишь заикнуться о своих желаниях, как Вальян тут же предлагал выбрать из нескольких эскизов тот, что придётся по нраву, и только после одобрения клиента приступал к работе.

Так было с серебряным туалетным прибором для княгини Зинаиды Ивановны Юсуповой (урождённой Нарышкиной), законченным ювелиром в 1846 году. Вначале шла речь о 25 предметах, однако Вальян исполнил только восемнадцать: два зеркала – большое настольное и маленькое ручное, кувшин и таз для умывания, всевозможные коробочки для гребёнок, перчаток и пудры, подсвечники, подушки для булавок, мыльницы, щётки для зубов и скребок для языка. Каждую вещь украшали прихотливо изгибающиеся полевые цветы: гвоздики, колокольчики, незабудки и прочие дары Флоры. Плутоватый амур кокетливо расположился на пьедестале подсвечника, декорированном и пышными рокайлями, и изящными трельяжными сеточками, и головками животных, а за спиной божка любви причудливо вился фантастический цветок, вздымая к небу открытые чашечки вьюнков и заставляя вспомнить о галантных временах рококо. Вероятно, сам Вальян считал сей «чеканный с накладными цветами и подсвечниками в виде амуров» прибор настолько удавшимся, что попросил владельцев показать их собственность на выставке российских мануфактурных изделий в Петербурге в 1849 году.[486]

После этого посыпались заказы. В приданое великой княжны Ольги Николаевны, ставшей супругой кронпринца Карла Вюртембергского, вошли сделанные Вальяном шесть дюжин аметистовых пуговиц: одни из них «совершенно округлые, огранённые мелкими площадками и насквозь просверленные, другие гранёные, оправленные в золото».[487]

Когда же красавица-дочь Николая I с мужем приехала погостить к родителям, то она, желая сделать приятное матери, заказала Вальяну серебряную вазу. Мастер достойно справился с престижным заказом. Плоская позолоченная чаша украшена накладными литыми виноградными лозами, дополненными листочками из полупрозрачной зелёной эмали, на высокой ножке вызолочены тонко прочеканенные ренессансные орнаменты, а на литых головках кошек, хранительниц домашнего очага, украшающих яблоко ножки, как и на фигурках мудрых сов, распластавшихся на основании, серебру оставлен природный цвет. Ваза оказалась столь хороша, что высокопоставленная супружеская чета и младшие неженатые братья будущей королевы Вюртембергской, великие князья Николай и Михаил Николаевичи, увековечили не только свои имена, но и семейные прозвища: «Charles, Oily, Nisi, Micha» (Шарль, Олли, Низи и Миша), вырезав их на благородном металле.[488]

Исполнял Вальян и памятные призовые кубки. Один сделан для победителя первой в России парусной гонки, проведённой в 1847 году в Финском заливе Императорским яхт-клубом. Поэтому вместо ручек тулово высокой серебряной вазы поддерживают тритоны, кругом расположились гирлянды из лилий-нимфей и тростников, а наяды держат картуши с надписью: «Варяг», и лишь массивный двуглавый гербовый орёл напоминает об официальном предназначении вещи.[489] А призом для регаты, проведённой в 1852 году, стала серебряная статуэтка императора Петра I, стоящая на пьедестале-колонне. Венценосный основатель отечественного флота, самолично учившийся строительству кораблей в Голландии и Англии и знавший цену наукам, в одной руке сжимает весло, символ мореплавания, а другой указывает на открытую книгу.[490]

Для подарков крупным промышленникам и финансистам предназначались выполненные мастерами Жана-Батиста Вальяна кубки-вазы, напоминающие массивную каменную глыбу с восседающими на ней богом торговли Меркурием и повелителем морских пучин Нептуном. Их окружали атрибуты науки, торговли, промышленности и мореплавания, символизирующие технический прогресс. Соответственно, крышки обычно увенчивали фигурки сов, напоминающие о богине мудрости Минерве. Если же речь шла о «призе господ охотников для жеребцов и кобыл всех лет», то большое овальное блюдо «представляло» заснеженный ипподром, где жокеи соревнуются на наезженной дорожке в быстроте бега рысаков, запряжённых в лёгкие сани. Знатоков невольно поражало, насколько «тонко и точно показаны напряжённые фигуры возниц, рыхлый пушистый снег».[491] Не удержался Вальян от соблазна сделать в 1856 году графин в модном русском стиле, весьма приветствуемом просвещёнными кругами общества. Как же позабавила всех фигура крепко стоящего мужика-ямщика, заросшего пышной и густой окладистой бородой, одетого в кафтан с искусно переданным меховым подбоем, да к тому же любовно сжимающего чарку в руке, оказывавшаяся вдруг не чем иным, как сосудом для горячительных напитков.[492]

Фантазия Вальяна не знала пределов. Шахматную доску окружали барельефы из золота, серебра и драгоценных камней, клетки на её поверхности были выложены разноцветным перламутром разных оттенков, а полудрагоценные самоцветы пошли на изготовление самих миниатюрных шахматных фигурок, причём их головки «можно рассматривать в микроскоп, они величиной с булавочную головку, но каждая имеет собственную физиономию».[493] Именно Вальяну доверили сделать и «великолепный ковчежец», куда вложил оправленный в золото перст от останков блаженного Андрея Боболи, чей день памяти праздновали в костёлах жители города Пинска и орден иезуитов. Католическую святыню с мощехранительницей епископ Сейнынский, граф Константин Лубенский отправил в Рим, папе Пию IX.[494]

При этом Вальян, удостоившийся в 1863 году звания придворного ювелира, никогда не забывал об аксессуарах костюма для светских дам. В его магазине они всегда могли приобрести подходящее модное колье, прелестные браслеты и изящные серьги. Даже Кабинет Его Величества в 1892 году приобрёл у ювелира для запаса драгоценных камней стоивший 40 тысяч рублей крупный сапфир в 597/8 карата и жемчужное ожерелье из 237 зёрен, оценённое в 63 000 рублей, правда, при этом отказавшись пополнить изысканное собрание редкостной жемчужиной в 108 карат.[495] Купленные у Вальяна за 40 000 рублей восхитительные бриллиантовые серьги с рубинами, отличавшиеся, как всегда у ювелира, изумительным подбором изысканных каменьев, послужили в 1884 году свадебным подарком великой княгине Елизавете Феодоровне. Этим же годом датирован и оказавшийся последним счёт на поставку Двору броши с сапфирами и бриллиантами стоимостью 5500 рублей.

Жану-Батисту Вальяну, ещё пять лет назад, в 1879 году, преобразовавшему свой магазин, тогда процветавший на Невском, 34, в доме Католической церкви, в торговый дом «И. Вальян и Жиго де Вильфен», пышно поименованный на вывеске как «Иван Бабтист Вальян и Алексей Феликсеевич Жиго де Вильфен», скорее всего, стало трудно теперь выдерживать возросшую конкуренцию. Поэтому, несмотря на хвалебные отзывы в различных петербургских изданиях, утверждающие, что работы ювелира подчас даже «выходят из разряда обыкновенных ремёсел, а равняются уже художественным произведениям», что они «резко отличаются от прочих богатством материала, изяществом отделки и чистотой своих форм»,[496] поставщик императоров Александра II (с 1863 года) и Александра III[497] в начале 1890-х годов, вероятней всего, вернулся во Францию. Во всяком случае, ювелир Жан-Батист Вальян упоминался в адресной книге «Весь Петербург» за 1892 год последний раз, а уже в 1894 году магазин «И. Вальян. Торговля золотыми вещами» уже принадлежал ювелиру Оскару Рейхарду вскоре сменившему на вывеске имя прежнего владельца на своё собственное.[498]

Во второй половине XIX века в Северной Пальмире, помимо членов семей Кейбель, Зефтиген и Болин, работали и не столь крупные фирмы Гана, Кёхли и Бутца. Неординарные мастера, они, работая над очередным «Высочайшим» заказом, старались сделать такое ювелирное чудо, чтобы оно сохранялось в веках. Но слишком короток оказался исторический срок, чтобы в дивных творениях их рук перестали видеть только украшения, а поэтому роскошные уборы супруг российских самодержцев совершенно не ценились в 1920-е годы. В результате в собраниях отечественных музеев сохранились единичные высококлассные изделия, считающиеся анонимными из-за отсутствия на них клейм-именников и подписей, а, с другой стороны, туда попали случайные, нехарактерные вещи, к тому же в основном предназначенные не для столь высоких слоёв общества и, соответственно, не дающие представления о подлинном диапазоне творчества. Вдобавок ещё мало изучены фонды документальных материалов, архивов, музеев, результаты работы с которыми могли бы пролить свет не только на имена самих мастеров, но и на круг исполненных ими произведений.