О диадемах Якова и Франсуа Дювалей

Как же приятно бывает, когда мои атрибуции становятся основанием для научных поисков других исследователей. Оказывается, в фондах Государственного Исторического музея хранятся поступившие туда ещё в 1923 году рисунки с эскизами диадем, сделанными в первой четверти XIX ювелирами мастерской братьев Дюваль.

По одному из набросков старший из них, Яков Дюваль, исполнил в годы правления Павла I диадему сапфирового убора для императрицы Марии Феодоровны. С небольшими изменениями в рисунке «Собственный ювелир» в это же время создал диадему для заранее заготовляемого приданого великой княжны Екатерины Павловны. Те же стебли, густо опушённые удлинёнными листочками, между которыми «расцвели» дивные крупные «тюльпаны», а в месте схода веточек удлинённых «катетов» помещён наверху маленький камешек (в диадеме Марии Феодоровны – панделок, направленный широкой стороной вверх и похожий скорей на узкий сегмент круга), соприкасающийся с другим грушевидным панделоком, на сей раз крупным и направленным широкой стороной вниз. Только в тиаре вюртембергской королевы уже не пять, а семь вставок, каждая из боковых, поставленных вертикально, с обеих сторон фланкируется камнями поменьше. К счастью, эта диадема оказалась запечатлена на портрете внучки Павла I и Марии Феодоровны, принцессы Софии-Фредерики-Матильды Вюртембергской.

При Павле I для супруги самодержца «Императорский Собственный Ювелир» исполнил другую бриллиантовую диадему, одновременно напоминавшую убор императриц античного Рима и очелья русских цариц. В смещённом вниз центре диадемы привлекает взоры редкостный «плоский алый» алмаз «лишь» в 10 каратов, чем-то напоминающий фантастический, пышно распустившийся цветок, обрамлённый своими более мелкими собратьями, завершающими причудливые завитки веточек, сплошь унизанных бразильскими бриллиантами. На «катетах» вытянутого треугольника аккуратно возвышается частокол из великолепных грушевидных панделоков, напоминавших собой изысканные зубцы, а вниз свисают ослепительно сверкающие и искрящиеся всеми цветами радуги под алмазными фестонами бриолеты «старой индийской грани, некоторые немного желтоватые».[101]

Диадему с боков вначале дополняли съёмные части, ниспускавшиеся у висков наподобие рясн и «состоящие каждая из пяти рядов бриллиянтовых, оканчивающихся кистью», при разборе коронных вещей в 1922 году ошибочно принятые ферсмановской комиссией за два эполета для придерживания орденских лент на плече.

Императрица Мария Феодоровна пришла в восторг, увидев свой новый головной убор «греческой формы». Он ей так нравился, что супруга самодержца однажды позировала в нем художнику.

Да и в XIX веке эту красивую диадему столь активно использовали при бракосочетании невест Дома Романовых, что в мае 1868 года её пришлось реставрировать, вставив вместо потерянного камня бриолет, заимствованный с одной из давно снятых боковых частей. В 1922 году эксперты внимательно рассмотрели «алый» бриллиант. Выяснилось, что он, «вставленный в серебряную фольгу, весит 13,35 метрических карата и имеет цвет очень слабо-розовый, при большой чистоте и красоте камня, пленяющего всех, кто видел этот уник в восхитительном обрамлении в одной из витрин выставки Алмазного фонда» (рис. 6 вклейки).[102]

Совсем иначе выглядела бриллиантовая диадема, сделанная Франсуа Дювалем для одного из уборов великой княжны Марии Павловны, вышедшей в 1804 году за наследного принца Карла Саксен-Веймар-Эйзенахского. Здесь ещё сохранились растительные мотивы, но в основном царят геометрические формы, поскольку, согласно эскизу, её должны были украсить семь цветных драгоценных камней, огранённых узкими вертикальными овалами, уменьшающимися в размерах от самого крупного в центре к краям диадемы, а размещающиеся между ними алмазные ромбы посверкивали цветными же серединками.

Рисунок подписан «А. P. Duval», скорее всего, автором его был А. Филиппен (Philippin) Дюваль, родственник Ф. Дюваля, который с самого начала XIX века неоднократно приезжал в Петербург, хорошо знал дела фирмы и не случайно после 1816 года именно он вёл работы в Петербурге.

Эскиз диадемы. Ювелирная мастерская Дювалей в Санкт-Петербурге. Начало XIX в.

Однако в окончательном варианте все цветные каменья сменились более дорогими сверкающими алмазами, а верхняя часть тиары стала напоминать «частокол» из грушевидных алмазных панделоков, скорее похожих на направленные вниз равнобедренные треугольники. Сплошь усыпанная драгоценными диамантами тиара очень пригодилась владелице, когда после наполеоновских оккупаций и реквизиций Саксен-Веймарское герцогство оказалось в стеснённых финансовых обстоятельствах, отчего эту диадему в 1813 году пришлось заложить во франкфуртский банк Бетманов, чтобы на полученные средства ещё и устроить госпитали для русских солдат.[103] В начале XX века эту прелестную диадему носила принцесса Каролина-Елизавета-Ида, дочь князя Генриха XXII Рейсского, вышедшая замуж в 1903 году за великого герцога Вильгельма-Эрнста Саксен-Веймар-Эйзенахского. В 1976 году диадема появилась на женевском аукционе Сотби, но в каком плачевном виде: крупные бриллианты исчезли, а часть других алмазов была заменена не только менее крупными диамантами, но и синими сапфирами.[104]

Эскиз диадемы. Ювелирная мастерская Дювалей в Санкт-Петербурге. Начало XIX в.

По другому сохранившемуся до наших дней рисунку Я. Дюваль исполнил две диадемы, сплошь унизанные только многочисленными алмазами.[105]

Скорее всего, этот эскиз «Собственный Императорский ювелир» разработал для диадемы, предназначавшейся для супруги Александра I. Вероятно, фрагмент её и запечатлён на портрете императрицы Елизаветы Алексеевны, написанном художником Георгом Доу. Вскоре после смерти августейшей особы принадлежавшие ей драгоценные уборы, согласно завещанию владелицы, были проданы, дабы вырученные средства пошли на благотворительные цели финансовой поддержки опекаемых воспитательных институтов. Роскошную диадему «почившей в Бозе» монархини, несомненно, сделанную в основном из казённых камней, наверняка сломали, так как новая императрица Александра Феодоровна, конечно же, не пожелала бы надевать вещь, дотоле украшавшую голову неприличной особы: в сожжённых Николаем I дневниках многие страницы свидетельствовали о недостойной любовной связи «фальшивой скромницы» с красавцем кавалергардом Алексеем Яковлевичем Охотниковым.

Доу Дж. Портрет императрицы Елизаветы Алексеевны. До 1824 г. ГРМ

А в 1803 году Яков Дюваль по просьбе патронессы исполнил для супруги её брата очень похожую диадему. Благо герцог Людвиг Вюртембергский со своей законной половиной, принцессой Генриеттой Нассау-Вальбургской, недолго погостил в Петербурге у августейшей сестры. Сделанная вещь опять оказалась не только роскошна, но и восхитительно красива. Да и неудивительно. Ведь столь тщательно отрабатывались подбор и размещение каменьев на восковой модели будущего ювелирного шедевра, чтобы под мозаикой из алмазов металл основы становился совершенно не виден. Потому-то количество мелких камней, указанных на эскизе, редко совпадало с числом украшающих готовое произведение.

Бесспорно, обе диадемы различались в деталях. Достаточно только сравнить рисунок листочков между свободно свисающими подвесками. Риск же появиться на одном балу владелицам одинаковых украшений был сведён к нулю, в начале XIX века русские императрицы и не мечтали выбраться за границу повидать родных: только с окончанием Наполеоновских войн (1800–1815) супруги самодержцев стали посещать западноевропейские державы.

Через три четверти века творение «собственного ювелира» Павла I оказалось у другой герцогини Вюртембергской – великой княгини Веры Константиновны (1854–1912). На крестины маленькой принцессы 6 февраля 1854 года мать девочки, великая княгиня Александра Иосифовна, получила от своей царственной свекрови прелестную «браслету с одиннадцатью рубинами и жемчугами».[106] В 1874 году дочь великого князя Константина Николаевича, казалось бы, благополучно вышла замуж за иноземного принца Вильгельма-Евгения Вюртембергского. Однако уже через три года она осталась вдовой с двумя дочерьми-близнецами. Нуждаясь в деньгах, внучка Николая I была вынуждена дивной красоты венец предложить богатым родственникам. Куплен он был 4 января 1908 года и сразу вошёл в собрание фамильных драгоценностей русской императорской семьи.[107]

Императрица Александра Федоровна. Фотография 1890-е гг.

Диадема очень близка по композиции к тиаре с розовым бриллиантом. Опять, как и полагалось в пору господства ампира, во всём царит симметрия, а центр чётко выделен. Те же идущие по верху крупные бриллианты, возвышающиеся на алмазных уголках, как бы зависают в воздухе, потому что серебряная оправа с золотой подпайкой совершенно незаметна. Так же с плавных, высоко взмывающих вверх, дуг «катетов» вытянутого треугольника свисает вниз вереница отдельных камней, но на сей раз не капелек-бриолетов, а алмазных грушек-панделоков, отделяемых друг от друга вместо фестончиков парочкой-тройкой листиков. Под самым большим толстеньким панделоком, похожим, скорее, на равнобедренный треугольник со скруглёнными углами (отчего камень напоминает «Око Провидения»), переливается разноцветными огнями овальный бриллиант в 11 карат, обрамлённый в сверкающую рамку напоминая громадную звезду ослепительно сияющую на фоне густого частокола пылающих радужными сполохами алмазных лучей восходящего солнца, правда, ещё не появившегося над горизонтом-«гипотенузой» диадемы.[108] Когда смотришь на этот «лучистый» венец, вспоминается пушкинская «прекрасная царевна Лебедь», у которой «Месяц под косой блестит, / А во лбу звезда горит». Что же касается «месяца под косой», то поэт не раз видел в причёсках красавиц гребни с самыми различными завершениями. Вероятно, такие гребни в форме полумесяца украшались белым жемчугом, с радужным переливом, что и напоминало ночное небесное светило.

Яков Дюваль. Лучистая диадема. 1803 г.

Кстати, эта форма диадемы, в которой сплелись черты русского очелья и головного убора супруг повелителей императорского Рима и Византии, настолько полюбилась ювелирам, что довольно часто повторялась в дальнейшем, получив название «русской тиары».[109]

Яков Дюваль, Жан-Франсуа Лубье. Диадема «Колосья». 1808 г.

Уподоблен был солнцу и большой прозрачный, с лёгким винно-жёлтым оттенком, 37-каратный лейкосапфир, ослепительно сверкавший в изумительно красивом венце вдовствующей императрицы Марии Феодоровны, ласково называемом владелицей «моя диадема из колосьев» (mon diad?me en ?pis) и занявшем с 1829 года почётное место среди русских коронных вещей. Для своей августейшей патронессы Франсуа Дюваль сделал в союзе с Лубье поистине «исключительный по оригинальности замысла и ювелирному исполнению» шедевр. Тонкий золотой ободок изящно поддерживал у висков триады золотистых тучных колосьев, туго набитых алмазными «зёрнами» с отходящими от них усиками остей. Между ними слегка покачивались серебряные стебельки льна с алмазными листочками и вот-вот готовыми раскрыться цветками, чьи бутоны имитировали помимо крупных бразильских бриллиантов тридцать семь сказочной красоты грушевидных бриолетов, покрытых не совсем обычной сеточкой индийской грани и весивших «всего» 130 каратов. Эти диаманты «удивительной воды» поражали редчайшей обработкой: одни отличались двухконечной заострённостью, а некоторые из них – ещё и слабой округлостью фасеток. Дивный венец оказался, как это ни печально, в 1927 году на лондонском аукционе Кристи.[110]

Кстати, украшения, заставляющие вспомнить о дарах человечеству Цереры, богини растительных сил природы, оставались модными всю первую половину XIX века. Потому-то Николай I повелел 16 января 1826 года выплатить ювелиру Римплеру (Рёмплеру – R?mpler) 12 070 рублей из Кабинета за взятые в комнату императора «три бриллиантовые колосья». [111]