Торжество общины

Торжество общины

Окончание глобального цикла в условиях господства инверсионной логики возвращает историю к своему началу, разумеется, в рамках этого цикла. Однако это не означает, что речь идет о возврате всего вплоть до покроя одежды, обычаев и т. д. Задача науки как раз и заключается в том, чтобы установить уровень абстракции рассмотрения предмета, который соответствовал бы природе глобального инверсионного модифицированного цикла. На этой основе необходимо сформировать точку зрения, которая, с одной стороны, позволила бы не принимать несущественные различия за существенные, а с другой — не позволила бы утопить все в абстрактной тождественности явлений, где вообще исчезают значимые различия. Возврат к исходной точке в данном случае означал лишь господство в обществе древнего менталитета, очищение его от последующих наслоений и закрепление соответствующих форм сообществ, социальных отношений, в частности, господства дорыночных отношений.

О возврате к началу истории можно реально говорить в том смысле, что активизировалась аналогичная социальная ячейка общества, которая могла служить социальной основой для соответствующего нравственного идеала. Государственность в России возникла на основе экстраполяции синкретического вечевого идеала, сложившегося в древних локальных сообществах. «В глазах простолюдина Россия не государство и не нация, а скорее семья. Этот патриархальный взгляд столь же древен, кажется, как и сама Россия; он… лишь распространился и упрочился» [4]. Остались ли в силе такие представления? В этом нет сомнения, так как новое общество само возникло как результат мощной волны локализма. Она сломила столыпинскую реформу и заняла прочную оборону против большого общества, заставив, в частности, большевиков принять уравнительную земельную политику, органически враждебную частной собственности.

Сельская территориальная община «несла на себе родимые пятна древней родовой патриархальной общины» [5]. Территориальная община возникла на основе общинно–уравнительной культуры как приспособление древних локальных сообществ к вызову истории, т. е. росту «утеснения», ограниченности земли. Она не оставалась единственным институтом древнего традиционализма, так как традиционализм пронизывал все общество, включая синкретическую государственность, а также и все прочие формы жизни: крепостную промышленность, город и т. д. Тем не менее община была определяющей формой социальных отношений, которую приобрел традиционализм в первом глобальном периоде. Это не снимало необходимости рассмотрения и иных форм, которые также были носителями традиционных ценностей (например, семьи). Община была сообществом, находившимся «между крестьянской семьей и феодальным государством» [6]. В общине не только концентрировалось большинство крестьян, в ней также вечевой идеал сохранился в наиболее последовательной синкретической форме, распадаясь одновременно на соборность и авторитаризм. В новом обществе община продолжала развиваться и укрепляться. При этом она возрождалась в наиболее архаичной форме, т. е. преобладало стремление к распределению земли по едокам [7]. Революция «приостановила распад общины», аграрные реформы привели «к возрождению и развитию общинного землепользования» [8]. При этом события, которые, как многим тогда казалось, перевернули мир, в действительности не могли «изменить сущность общины как соседской организации единоличных крестьянских хозяйств» [9].

Территориальная сельская община всегда была неприступным бастионом локализма. Кровнородственные отношения остались господствующими в семьях, объединение которых составило новый тип локальной организации, специфический локальный мир. Территориальная община возникла еще в процессе перехода к оседлому образу жизни с постоянной пашней, к более эффективным методам хозяйства. Это была лишь новая форма традиционализма, локализма, приспособленная к изменившимся условиям. Древний род сменился союзом семей. «Современная община — продукт разложения такого рода первобытных форм. Этот процесс разложения создавал в одних случаях так называемые семейные общины, в других — общины все менее родовые, все более территориальные — путем создания новых дворов по соседству со старинным; получала начало обыкновенная сельская община» [10]. Славянская родовая община превратилась в крестьянскую поземельную общину, которая сохранялась на протяжении всей русской истории. Это была не просто организация, но элемент массового менталитета. Она формировалась и тогда, когда не было никакой внешней силы, которая ее к этому понуждала, когда крестьяне были свободны в выборе форм отношений [11].

Попытки приспособить общину к требованиям государства, к росту денежного обращения не изменили ее природу. Например, введение подушной подати по образцу западноевропейской податной системы, соответствовавшей частной собственности на землю, предусматривало чисто личное налогообложение. Однако этот принцип оказался несовместимым со сложившимися в России общинными отношениями. Подать по–прежнему налагалась на общину в целом и разверстывалась между наличными хозяйствами соответственно числу лиц мужского пола в семье, что стимулировало периодические перераспределения земли в общинах. Буржуазный принцип налогообложения оказался в России стимулом активизации, стабилизации древних форм общественной жизни. Относительная независимость крестьянского мира от государства помогла миру пережить все перипетии государственности. Это обстоятельство следует признать особенно важным для страны, где городское население едва превышало два процента. Крестьянский мир не был поколеблен ни господством иноземцев, ни государственным крепостничеством, ни крайними формами авторитаризма. Сила общины состояла в ее стойком сопротивлении любым переменам, в незнании иных форм жизни. О подобной системе у древних кельтов, долматов, германцев писали античные авторы — Диодор Сицилийский, Страбон, Тацит. Раннее сообщение о земельном переделе на Руси относится к 1500 году; в XVII веке масштабы земельных переделов возросли, а в XVIII веке переделы стали господствующей формой крестьянского землепользования. Усиливающееся значение переделов в крестьянской жизни было реакцией синкретического сознания на то, что земля перестала быть в избытке, на возникающую нужду в ней. Крестьянство дало ответ на этот вызов на основе общинных принципов.

Поземельная община — замкнутая локальная организация, для которой мир оканчивается за околицей. Обычно это была деревня в 30–50 дворов, иногда их число достигало сотни. Община выступала как хранительница древних догосударственных ценностей, древних форм социальных связей. Все дела решались сельским сходом, в котором принимали участие главы крестьянских семейств (дворов) и который ничем не отличался от древнего веча. В своих решениях сход всегда стремился к единогласию: «Что миром положено, тому быть так. Что мир порядил, то бог рассудил». Тем самым каждый член общины черпал силу в приобщении к внешней силе решения схода, воспринимая его как собственное. Личность растворялась в общине. Эта монологичность не только относилась к принятым на миру решениям, но и распространялась на повседневную жизнь общины, способствуя ее унификации. Интересны в этой связи жалобы одного из крестьян на обезличивающее давление общины: «Каждый крестьянин не то делает с землей, что хочет, а то, что говорит мир. У крестьян заведен порядок: начинать работу вместе, пахать, навоз возить, косить, жать, так что одному не дают какую–нибудь работу сделать… Я посеял бы на своей ниве клевер и пользовался бы им три года; на паровом поле я посеял бы весной, до сеяния ржи, вику; вику снял бы и посеял рожь. Я исправил бы землю и пользовался кормом, но прочие члены общины не согласны. Крот портит луга, я исправил бы их, а прочие говорят, что им некогда: «ладно и так». На низких местах поля нужно прокопать канавы во избежание отмочек, — говорят: «наши отцы не копали, и мы не будем». На каждом шагу неудобства — всего не опишешь» [12]. В общине царствовал принцип круговой поруки, общей ответственности.

Сход представлял не лиц, а семьи, дворы. Большое влияние там имели старики 60—70 лет, что определялось общей ориентацией на древние обычаи, на господство прошлого над будущим. Решающим доводом при принятии решений была формула: «наши деды так делали». В общине верховодили середняки, которые составляли большинство. Соборный и одновременно авторитарный характер схода проявлялся в подчинении личности целому. Сход мог приговаривать к телесным наказаниям, отдавать «порочных», «нерачительных», «беспокойных» крестьян на поселение, сдавать их в рекруты, вмешиваться в семейные дела. Известны случаи выдачи миром своих людей властям, как якобы виновных в убийстве, с тем чтобы избежать ответственности за обнаруженный на территории общины труп. Здесь общая ответственность синкретически отождествляется с ответственностью одного, который должен «пострадать за мир». Мир вел розыск и творил суд по уголовным делам в общине, исключая некоторые тяжкие преступления. Решая судьбу своих членов, мир следовал общинным идеалам всеобщего равенства. Отсюда особенности рекрутской политики общины — отдача в рекруты беднейших, что способствовало унификации общины.

Мир подавлял личность: «Кто больше мира будет?», «С миром не поспоришь», «На мир и суда нет — мир один бог судит», — говорит общинная мудрость. Полновластие мира базировалось на древних традициях. Государство же и власть помещиков были слишком слабы, чтобы управлять, минуя сход. Один из ближайших к Александру II сановников генерал Я. И. Ростовцев говорил: «Без мира помещик не собрал бы своих доходов ни оброком, ни трудом, а правительство — своих повинностей». Община оставалась первостепенной, хотя и подспудной силой в обществе. В 1927 году 91,1% земель, находившихся в пользовании крестьян, в том числе 93,6% земель в Сибири и 99,8% на Дальнем Востоке, были общинными [13]. Исчезли вненадельные земли, которые могли служить основой крупных, относительно независимых от гнета общины хозяйств [14]. Новое общество, возникшее после конца глобального инверсионного цикла, было прежде всего победой глубоко архаичных локальных форм социальных отношений и нравственного идеала.

Социальные силы общин резко возросли. Теперь они владели землями, которые раньше принадлежали казне, помещикам, церкви, монастырям, а также хуторянам и отрубникам. Крестьянин–общинник укрепил свое положение как почвенный слой общества. Расширялись функции общины. Государство приспосабливалось к ней, используя общинный раскладочный механизм, круговую поруку. Община определяла важнейшие параметры жизни людей: механизм получения земли, процесс приписки к обществу, принудительное возвращение ранее выбывших, формы землепользования, выделение на хутора. Укрепление этих форм давало мощнейший импульс уравнительности, охватившей все общество.

Власть в новом обществе, судорожно искавшая опору для соединения государственности и массового сознания, попала прежде всего в зависимость от могучей массовой силы общинного крестьянства. Его сила была не только в численности, в высоком удельном весе в обществе (что делало рабочих жалкой кучкой, не говоря уже о том, что система ценностей рабочих недалеко ушла от крестьянской), но и в активном стремлении к локализму. Это нашло свое выражение в уравнительном распределении земли, причем последняя понималась как синоним Правды. Эти люди знали лишь интерпретацию локального вечевого идеала. Поэтому лишь этот идеал мог стать моделью формирования большого общества.