От социокультурного раскола к хромающим решениям

От социокультурного раскола к хромающим решениям

Именно во время царствования Петра I приобрело свою зрелую форму такое специфическое для России явление, как раскол. Представление о расколе возникло в связи с церковным расколом, но затем приобрело обобщенный смысл некоторой всеобщей характеристики России. Раскол может рассматриваться как важнейшая категория, характеризующая некоторую крайнюю форму существования общества. Вот два высказывания по этому поводу. «Петру удалось на века расколоть Россию: два общества, два народа, переставших понимать друг друга» [20]. «С той чреватой поры, как примчался к невскому берегу металлический Всадник, как бросил коня на финляндский гранит — надвое разделилась Россия; надвое разделились и судьбы отечества, надвое разделилась, страдая и плача, до последнего часа Россия. Ты, Россия, как конь! В темноту, в пустоту занеслись два передних копыта; и крепко внедрились в гранитную почву — два задних» [21]. Раскол, следовательно, рассматривается как потеря взаимопонимания двух слоев общества, один из которых связан с народной почвой, другой — с оторванным от почвы стремлением к новому. Раскол есть особое состояние социальной системы, для которого характерен стойкий длительный разрыв коммуникаций между слоями общества, жизненно важными для целого, их стойкое отчуждение друг от друга, невозможность взаимопроникновения смыслами и, следовательно, их социального взаимопроникновения. Раскол возник на объективной основе достаточно общеизвестного факта. Исследователи подчеркивают чрезвычайную устойчивость, «вневременность», статичность бытового, народного пласта культуры, который обладает собственным ритмом, не совпадающим во времени ни с изменениями действительности, ни с формами существования «высокой» культуры. В то же время он — «часть культуры своего времени, составляет с ней амбивалентное целое» [22]. В силу тех или иных конкретных социальных и культурных причин это нарушение приобретает устойчивый, застойный характер. Для раскола характерен заколдованный круг.

Раскол является не простым разрывом между противоположными ценностями. Попытка одной части общества, скажем, правящей элиты, распространить на все общество свои ценности приводит к активизации, усилению противоположных ценностей. Например, стремление власти модернизировать страну, внедрить ценности роста и развития может восприниматься носителями синкретического сознания как негативное, что вынуждает их активизировать свои ценности.

Существование раскола признавали самые разные и далекие друг от друга деятели. В. И. Ленин говорил о существовании двух культур в каждой нации — буржуазной и пролетарской [23]. Богослов Г. Флоровский писал о наличии в древнерусском обществе двух культур: «дневной» и «ночной». «В подпочвенных слоях развивается «вторая культура», слагается новый и своеобразный синкретизм, в котором местные языческие «переживания» сплавляются с бродячими мотивами древней мифологии и христианского воображения» [24]. Д. Мережковский также говорил о дневной и ночной России. К первой он относил Писарева и Чернышевского, ко второй — Достоевского и Лермонтова. «Какая из этих двух Россий подлинная? Обе одинаково подлинные». Он говорил о крайностях, «которые так удивительно совмещаются в России» [25]. На раскол указывали Н. Бердяев [26], В. Ключевский [27]. А. Герцен писал: «Ужасное последствие полного разрыва народной России с Россией объевропеизированной. Между двумя лагерями порвалась всякая связь» [28]. Идея раскола под разными названиями пронизывает элитарную культуру.

Возможность раскола коренится в самой логике мышления и деятельности. Она заключается в гипертрофированном по отношению к сложности проблем использовании инверсии при недостаточном развитии медиации. Сложные проблемы решаются не столько наработкой нового соответствующего содержания культуры, интерпретацией, сколько обращением к уже накопленному ее богатству, к односторонней экстраполяции прошлой культуры на осмысляемое явление, к слепой вере в то, что дискомфортное состояние может быть снято в процессе инверсионного перехода от одного полюса дуальной оппозиции к противоположному. Необходимым условием возникновения раскола является смещение меры между экстраполяцией и интерпретацией, меры между инверсией и медиацией к первым полюсам в ущерб вторым: меры, которая определяется сложностью и динамизмом поставленных проблем, фактическим их выходом за рамки исторически накопленного опыта. Именно в этом случае можно говорить о слабости срединной культуры.

Это негативное обстоятельство уже обращало на себя внимание исследователей. «Основные культурные ценности (идеологические, политические, религиозные) в системе русского средневековья располагаются в двуполюсном ценностном поле, разделенном резкой чертой и лишенном нейтральной аксиологической зоны… В реальной жизни западного средневековья оказывается широкая полоса нейтрального поведения, нейтральных общественных институтов, которые не являются ни «святыми», ни «грешными», ни «государственными», ни «антигосударственными», ни хорошими, ни плохими. Эта нейтральная сфера становится структурным резервом, из которого развивается система завтрашнего дня… Система русского средневековья строилась на подчеркнутой дуальности… Промежуточных нейтральных зон не предусматривалось… В земной жизни поведение могло быть или грешным, или святым… Светская власть могла трактоваться как божественная или дьявольская, но никогда — как нейтральная по отношению к этим понятиям. Наличие нейтральной сферы в западном средневековье приводило к тому, что возникала некоторая субъективная непрерывность между отрицанием сегодняшнего и ожидаемым завтрашним днем… Нейтральная сфера жизни становилась нормой, и высоко семиотизированные сферы верха и низа средневековой культуры вытеснялись в область культурных аномалий. В русской культуре соответствующего периода господствовала иная ценностная ориентация. Дуальность в отсутствие нейтральной аксиологической сферы приводила к тому, что новое мыслилось не как продолжение, а как эсхатологическая смена всего… Изменение протекает как радикальное отталкивание от предыдущего этапа… Новое возникало не из структурно «неиспользованного» резерва, а являлось результатом трансформации старого, так сказать, выворачивания его наизнанку. Отсюда, в свою очередь, повторные смены могли фактически приводить к регенерации архаических форм» [29]. Таким образом, гипертрофированная приверженность к полярностям и недооценка середины, поиска синтеза, меры в каждом акте осмысления порождает возможность раскола на два противоположных полюса в каждом таком акте.

Логически или гносеологически возможность раскола существует в каждой клеточке мышления. Эта возможность в определенных неблагоприятных условиях может реализоваться в воспроизводственном процессе как в функциях, так и в структурах общества. Раскол был возможен, когда важные инновации не столько осваивались всем народом до самых его глубин, сколько вызывали у него отталкивание, дискомфортное состояние. В этом случае возникала враждебность к тем силам общества, которые были, или казалось, что были, проводниками этих новшеств. Это в свою очередь могло иметь место в результате того, что масштабы и темпы новшеств значимо превышали исторически сложившуюся в культуре способность их принимать, осваивать, превышали некоторый сложившийся в культуре допустимый шаг новизны. Поэтому новшества могли служить фактором накапливания взрывоопасного материала, но при этом в обществе сохранялись очаги инновации, без которых оно существовать не может.

Суть раскола заключается в том, что способность общества следовать социокультурному закону снижается до уровня всего лишь способности сдерживать дальнейший рост социокультурного противоречия на грани необратимости. Иначе говоря, расколотое общество живет в условиях постоянной хронической собственной неспособности последовательно преодолевать социокультурные противоречия, вы- вынуждено существовать в условиях острейших противоречий, конфликтов во всех формах, подводящих страну к катастрофе. Первой исторической формой раскола и одновременно той его формой, которая порождает все последующие, является раскол между обществом и государством. Его суть заключается в том, что конструктивная напряженность большого общества не может быть результатом чистой экстраполяции, конструктивной напряженности локального мира. Специфические задачи государственности, интеграции большого общества, необходимость новых средств для увеличения жизненно важных ресурсов приводят к столь существенной интерпретации исходной конструктивной напряженности, что она вызывает массовое дискомфортное состояние.

Первые элементы раскола наличествовали на Руси уже при возникновении государства, которое было одновременно и результатом творческой силы народа, и результатом внешней силы. В этой ситуации стремление правящей элиты ввести христианство привело к дальнейшему усугублению раскола. «Именно в Киеве заложено зерно будущего трагического раскола в русской культуре» [30]. Аналогична точка зрения Р. Пайпса. Он писал, что при варягах общество отличалось «необычайно глубокой пропастью между правителями и управляемыми. В Киевском государстве и в киевском обществе отсутствовал объединяющий общий интерес, государство и общество сосуществовали, сохраняя особые обличия, и вряд ли чувствовали какие-то обязательства друг перед другом». Для этого общества характерна «необыкновенно глубокая пропасть между держателями политической власти и обществом и собственническая, вотчинная манера отправления державной власти» [31]. В том же направлении действовала враждебность власти и церкви к народной культуре. ««Нечестивая» языческая традиция, куда входили значимые элементы образа жизни, оценивалась как угроза господствующей идеологии» [32]. Христианство распространялось не как спонтанное движение широких масс, а в силу решения правящей элиты, которое осуществлялось также и средствами насилия. Это не могло не наложить глубокий отпечаток на отношение народа к христианству, церкви и государству. Как писал авторитетный историк русской церкви профессор Е. Е. Голубинский (1834–1912), государство пошло по пути «принудительного крещения». «Введение новой веры сопровождалось немалым волнением в народе, были открытые сопротивления и бунты» [33]. Раскол обострил противоречие между локальной конструктивной напряженностью и конструктивной напряженностью, от воплощения которой зависит интеграция общества, существование его как целого. Раскол выступает как фактор дезинтеграции, дезорганизации.

Раскол порождает одно важное следствие, с которым придется сталкиваться в дальнейшем изложении, — то, что можно назвать хромающими решениями. Раскол есть фактически неспособность воспроизводить гармоничную интеграцию, единство общества, балансирующего на пути к необратимой дезорганизации, дезинтеграции. Раскол есть неспособность в обществе принимать целостные, значимые, охватывающие существенные стороны жизни общества решения. Принимаемые решения представляют собой некоторую неопределенно длинную цепь, в которой каждое решение корректирует, отменяет, ограничивает предшествующее и само в свою очередь становится жертвой последующего. Это естественный результат существования в обществе противоположных, парализующих, разрушающих друг друга сил, находящихся в разных смысловых полях. Активность в одном поле неизбежно вызывает противоположную в другом, что и находит выражение в цепи последовательно отменяющих друг друга решений. Это четко видно на примере петровских реформ. Высшая авторитарная власть постоянно металась между крайними решениями, будучи не в состоянии ни одну из крайностей довести до конца. Например, в первой половине XVIII века было издано около 200 указов, где строжайше предписывалось возвращать беглых их владельцам. Но само правительство не только не предпринимало необходимых мер для их осуществления, но и приостанавливало сыск с целью хозяйственного освоения новых районов. Та же ситуация сложилась с запретительными законами против крестьянской торговли и промышленности [34].

Это крайне негативное проявление раскола является важной особенностью общественной и государственной жизни, динамики российского общества.