Новое и старое в новом идеале

Новое и старое в новом идеале

Новый идеал был тождествен нравственному идеалу, положенному в основу первой государственности, и одновременно принципиально отличен от него. Тождество заключалось в том, что оба они апеллировали к синкретическому менталитету, к его логике, к абсолютно очевидному идеалу справедливой нравственной жизни, основанной на уравнительности, на эмоциональных отношениях, на партиципации к некоторой Правде. Тем не менее различия носили не менее фундаментальный характер. В советском государстве глубочайший зрелый раскол еще больше усилился. В обществе получили широкое распространение определенные усеченные, искалеченные элементы либерализма, прежде всего вера в возможность использовать науку и технику в качестве средств. Стал повседневным примитивный утилитаризм. Именно эти социокультурные феномены позволили возникнуть идеалу, который интерпретировал нравственную ситуацию, создавая имитацию синкретизма, возводя на уровень важнейшей задачи стремление убедить каждую личность, что сложившаяся ситуация и есть реальный синкретизм, т. е. древняя Правда и одновременно результат науки. Это действительно было Правдой в том смысле, что в массовых ценностях преобладал синкретизм. Это было голосом науки, так как она утвердила веру в победу высшего, лучшего, справедливого в результате мирового развития. Но одновременно в псевдосинкретизме не было древней Правды в том смысле, что за этим псевдо скрывалась попытка модернизации. Это не было разрушительной для древней Правды истиной, так как слабая, терроризированная общественная наука не могла удержаться от того, чтобы в той или иной степени не отойти от принципа следования логике предмета, не отступить от следования предметной модальности. В результате она стала рупором народных утопий, лишь поданных в рационализированной онаученной форме.

Новое общество, сформировавшее четвертую в истории страны государственность, следовательно, основывалось на новом важном элементе. Новая власть в отличие от старой, уповавшей до последней минуты на то, что «все в руках Божьих», осознала чрезвычайно драматическую остроту проблемы интеграции в условиях раскола, превратила в свою функцию саму культуру, сами нравственные идеалы, создавая их государственную интерпретацию и пытаясь на этой основе строить свою политику воспроизводства большого общества. В этом стремлении на пределе человеческих сил к государственному строительству, в наведении порядка ценой, не имеющей меры, заключалась причина победы новой власти во вспыхнувшей гражданской войне. Белые (быть может, за исключением Врангеля) практически мало выходили за пределы решения чисто военных задач, создавая не новое государство, а режим военной комендатуры. Государственное строительство Врангеля, который пытался проводить реформу на манер столыпинской, столкнулось с теми же проблемами, что и Столыпин, усугубленными к тому же войной и разрухой.

Сложность задачи новой советской власти заключалась в том, что внутреннее разнообразие, превратившееся в раскол, сделало различные системы ценностей почти несовместимыми. Вся суть была в том, чтобы превратить это «почти» в основу целостного воспроизводства. Это требовало такой организации общества, которая бы превращала социокультурное разнообразие в движущую силу единообразия, требовало интерпретации факта разнообразия как временного, изживаемого состояния на пути к высшей Правде, интерпретации каждой из форм разнообразия как некоторого этапа на этом пути. Природа соответствующих решений заключалась в максимальном, напряженном стремлении бросить все ресурсы, всю социальную энергию общества на предотвращение усиления раскола, дезорганизации, на воспроизводство целого, возможно, жертвуя частями, изыскивая ресурсы путями и методами, неизвестными классическому синкретизму.