Рост национального самосознания

Рост национального самосознания

Советский период был связан с формированием новой идеологии, претендующей на господство. Какова ситуация сейчас? В 1979 и 1982 годах я писал: «Можно предположить, что новый идеал будет носить значительно более национальные черты, чем существующий. В пользу такого предположения говорят по крайней мере следующие факты. Во–первых, следует ожидать обратной инверсии по отношению к идеологии переворота 1917 года, т. е. отхода от интернационализма, перехода к идеологии скорее славянофильской, чем западнической» (1979). «Опасность заключается в том, что рост национального самосознания примет формы крайнего национализма, стремящегося отбросить другие народы, что развитие национального самосознания пойдет по пути развития националистического варианта манихейства. На то, что есть тенденции в этом направлении, обратил внимание еще Бердяев. В 1940 году он писал, что «вражда к национализму — русская черта». В 1947 году его точка зрения изменилась: «Есть опасность национализма, которая есть измена русскому универсализму и русскому призванию в мире» [9]» (1982). «Во–вторых, продолжается медленный рост национального самосознания русского народа. В–третьих, сложившийся в стране своеобразный вакуум культуры создает благоприятные условия для обращения к православию. Исторически сложилось так, что в России обращение к православию превращается в форму национального самосознания, что опять–таки усиливает стремление к древним ценностям России. В–четвертых, растут определенные настроения своеобразного национального изоляционизма, осознание тяжести для России существования многонационального государства, сохранения обременительных связей с другими странами, которые, по мнению определенной части населения, обходятся нам слишком дорого. Растет усталость от мессианизма, горечь от инцидентов, подобных тем, которые имели с Китаем и Египтом, представление о том, что нас все эксплуатируют» (1982) [10].

С тех пор положение значительно усложнилось. «Недовольство ухудшением экономического положения в республиках и общей политической и морально–нравственной обстановкой (что особенно ощущалось в последние годы руководства страной Л. Брежневым и К. Черненко) проецировалось на Центр, который ассоциировался с русскими». В результате «у русских появились оборонительные, защитные, а у части и наступательные настроения… которые вызывали реакцию консолидации среди русских в самой России… Межнациональные установки русских ухудшились не только в республиках, но и в России… По опросам конца 80–х годов, доля русских с этническими предубеждениями возросла не менее чем в 1,5–2 раза» [11].

Существует опасная тенденция абсолютизации племенной культуры. Г. Шиманов давно защищал необходимость борьбы с диалогом между народами. Нации не должны «без нужды общаться с инородцами». «Национальные организмы должны быть замкнутыми и непроницаемыми друг для друга». Курьезно то, что эта программа крайнего национального локализма сочетается с идеей сохранения многонационального советского общества, которое рассматривалось как «мистический организм», состоящий из наций, «дополняющих взаимно друг друга и составляющих во главе с русским народом малое человечество — начало и духовный детектор для человечества большого». У Шиманова замкнутость наций каким–то образом сочетается с идеей всемирного православия. Налицо программа, которая прямой дорогой ведет к самоубийственным конфликтам между народами.

Подобные настроения могут найти отклик в национальных республиках. А. Амальрик предвидел, что в кризисной ситуации «крайне усилятся националистические тенденции у нерусских народов Советского Союза, прежде всего в Прибалтике, на Кавказе и на Украине, затем в Средней Азии и в Поволжье», что «в ряде случаев носителями таких тенденций могут стать национальные партийные кадры» [12]. В конечном итоге можно предположить инверсионный переход от модификации идеологии извечной борьбы бедных и богатых к ее модификации как столкновения народов.

Автор «Снов земли» пишет: «Видимо, за попыткой догнать и перегнать Запад должен быть зигзаг обособления в себе, берложности и переваривания проглоченного… Кто знает? Может быть, почвенный зигзаг необходим» (Самиздат). Следователь но, мысль о возможности существенного поворота к национальным ценностям как своеобразной реакции на период господства псевдосинкретизма в разных формах имела хождение в стране.

Исследования показывают, что на первых шагах перестройки до 1989 года как команда Горбачева, так и леводемократический фланг «не были ориентированы, за редким исключением, на использование национальных идей. И в этом была одна из особенностей России…» Ситуация изменилась с середины 1989–1990 года. Исследования показывают, что, «хотя русская «национальная идея» в интерпретации патриотического направления общественной мысли широкой популярности в массах тоже не завоевала, в целом национальные чувства, особенно в связи со вскрывшимися пороками прошлого, недопустимыми условиями жизни, достигли того предела, за которым могли последовать популистские взрывы. И в этот момент произошел кардинальный поворот в использовании идей российского патриотизма… В мае 1990 года радикальное демократическое направление само выступило с наиболее популярными идеями национально–патриотического движения… Б. Ельцин активно отстаивал в своих предвыборных выступлениях идею российского суверенитета… К весне 1990 года русскую идею взяли на вооружение не только национально–патриотическое, но и демократическое движение… Все заметнее становилась поляризация сил и их конфронтация… «Демократической России» победу в значительной мере обеспечивали идеи защиты интересов русских и ориентация на возрождение России» [13]. Отсюда, в частности, и возможность обращения к антисемитизму как языку, на котором может быть выражен самый архаичный разрушительный вариант роста национального самосознания. «Исследования показали, что существуют «антисемитские настроения»… у 1 /5 населения в Европейской части России… отмечались такие настроения и в Белоруссии» [14].

Антисемитизм по своей сути играет важную роль как язык крайних форм традиционалистского движения, на котором разные группы пытаются установить контакт вовсе не только по поводу евреев, но по всем основополагающим вопросам судьбы страны, прежде всего по вопросам отношения к власти, к различным группам, их отношений между собой. Для этих людей еврей — это воплощение мирового зла, это вовсе не тот, кто еврей «по крови», «по паспорту», а тот, кто еврей «на деле», т. е. фактически любой человек, любая группа с иными установками. Антисемитизм не есть только отношение к евреям. Это форма постоянного тренажа манихейской идеологии, постоянного сохранения готовности на место евреев поставить любую другую этническую или социальную группу.

В этой связи важен анализ событий в середине июня 1992 года вокруг Останкинской телебашни. Здесь собралась толпа с антисемитскими плакатами, с требованиями предоставления эфирного времени. Разумеется, можно было бы не упоминать эту кучку хулиганов, если бы не симптоматичность этих событий. Они показали, что, во–первых, имеется потенциал активизации деструктивных элементов, которые склонны к поискам самых крайних форм выражения своего эмоционального неприятия власти. Во–вторых, во главе этого движения становятся, как всегда, некоторые интеллигенты. Они могут использовать такое архаичное движение для своих политических целей как некое утилитарное средство, даже в том случае, если идеология этой толпы не совпадает с их собственными идеалами. Например, во главе этого сборища стал коммунист В. Анпилов, который пытался искать компромисс и договориться с властью. Однако идея компромисса не была поддержана толпой. Очевидно, только бескомпромиссное манихейство, поиск бесповоротно конфликтной манихейской интерпретации общества адекватны этой толпе. Раскол народа и интеллигенции постоянно толкает интеллигенцию приспосабливаться к волнам массового сознания. Данный слой интеллигенции вовсе не смущает, что он при этом теряет свою идентификацию. В–третьих, события в Останкино показали, что власть, по крайней мере ее часть, слабо представляет себе ситуацию. Она несколько дней делала вид, что экстремистский хулиганский шабаш с применением насилия против милиции — всего лишь одна из форм проявления демократии. Представители власти в ранге руководителя телевидения и министра правительства России вступили в переговоры с делегатами толпы. Все это свидетельствует о том, что по крайней мере часть представителей либеральной власти вполне способна под давлением архаичной разрушительной толпы сползти к любым самым крайним идеям, т. е. эта часть может согласиться на поддержку националистической инверсии. При этом речь ведь шла не о массовом движении, а о ничтожном сборище, для разгона которого достаточно было 50 милиционеров.

Этот небольшой эпизод свидетельствует, что все доходящие до глубин жизни России пронесшиеся над ней бури, начиная с Великих реформ прошлого века, не смогли изменить сущностные параметры общества, и прежде всего не преодолели раскол. Он вновь и вновь время от времени ставит интеллигенцию и власть, каких бы идей они ни придерживались, на край метафизической бездны, толкает и тех, и других к смене своих парадигм, к маскараду, и они слишком часто идут на этот маскарад, теряя себя, свое лицо, попирая элементарную нравственность.