Глава I. Господство соборного идеала («Триумфальное шествие Советской власти»)

Глава I. Господство соборного идеала («Триумфальное шествие Советской власти»)

Торжество локализма

Итак, гигантский маховик первого глобального периода завершил полный цикл и достиг своей крайней точки, логически совпавшей со своим началом. Страна представляла собой жалкое зрелище. Распадалась не только империя, но и собственно Россия. Р. Пайпс пишет: «За несколько месяцев Россия вернулась к средневековью до–московского периода, когда она представляла собой скопление удельных княжеств. Буквально за ночь рухнули столетние усилия, затраченные на строительство государства… Официальный лозунг «Вся власть Советам» облегчал этот процесс, позволяя региональным советам различных уровней — краевым, губернским, уездным и даже волостным и сельским — требовать независимой власти над подчиненными им территориями. Результатом стал полный хаос… Существовало летом 1918 года по крайней мере 30 «правительств»… Края и губернии, в свою очередь, распадались на более мелкие административные единицы, самой важной из которых была волость… Крестьяне одной волости, как правило, отказывались делить награбленную собственность с крестьянами соседней» [1].

Права народов на областную (национально-территориальную) автономию получили признание еще до захвата большевиками власти. В стране возникали самостоятельные республики: Курская, Казанская, Тверская и т. д. Свои правительства (совнаркомы) создавались на уровне губерний, уездов и даже волостей. Совнарком существовал, например, в Москве. Местные органы, имея смутное представление о своих полномочиях, вторгались в сферу общегосударственной политики. Создавались объединения областных советов, противостоящие центральной власти. Использовался даже специальный термин — областничество как тенденция к превращению области в фактически самостоятельное государство [2.] Опасности распада страны, вероятно, Ленин не предвидел, веря, что народная мудрость этого не допустит. В декабре 1917 года он заявлял: «Нам говорят, что Россия раздробится, распадется на отдельные республики, но нам нечего бояться этого. Сколько бы ни было самостоятельных республик, мы этого страшиться не станем. Для нас важно не то, где проходит государственная граница, а то, чтобы сохранился союз между трудящимися всех наций для борьбы с буржуазией каких угодно наций» [3.] Общество, лишенное достаточно сильных культурных интеграторов и рыночных связей, атомизировалось. «Господствовал лозунг: «Урал — уральцам», «Волга — волгарям» и т. д.». Налицо было противостояние «каждой фабрики и отрасли остальному пролетариату и населению. В этом смысле утверждено было Шляпниковым «Положение об управлении Уралом», совнаркомом о Волге и т. д.» [4.]

Над возникающими республиками — Украинской, Белорусской, Азербайджанской, Армянской, Грузинской — правительство в Москве не имело власти. Существовала лишь общая идеологическая основа, если правительство республики было большевистским. Местные республики и советы не подчинялись вышестоящим советам, не исполняли правительственных декретов, принимали решения, им противоречащие, например: «Никакие органы местного Совета не могут получать предписания от кого бы то ни было». В центр приходили такие бумаги: «Казанская губерния объявлена самостоятельной республикой, и надо считаться с этим фактом. Полагаю неизбежным руководствоваться законом суверенного государства, в котором живу, а не великороссийским». Для народа революция означала появление возможности решения своих местных дел по собственному усмотрению, без вмешательства начальства. Наступил момент, когда стало можно жить сообразно требованиям своей группы, деревни, рабочего коллектива, возводя свои частные требования в ранг всеобщих.

Эта ситуация была не следствием паралича центральной власти, но отставанием достаточно сильных культурных интеграторов. Низкая оценка торговли в шкале нравственных ценностей помогает понять механизм распада в результате краха административных интеграторов. В этой ситуации люди не нужны друг другу за рамками эмоционально интегрированного локального мира и представляют собой не столько потенциал для сотрудничества, сколько потенциальную опасность. В такой социальной субстанции силы распада могут оказаться сильнее, чем силы интеграции.

Локализм пронизывал все общество. Он шел снизу. «Русский народ распался, распылился на зернышки деревенских миров» [5]. К весне 1918 года помещичье землевладение было в основном ликвидировано. Крестьянство получило 90% всех конфискованных земель. В 1919 году в 32 губерниях крестьяне владели 96,8% земель. Тем не менее увеличение площади на едока выразилось «в ничтожных величинах: десятых и даже сотых десятины на душу. В громадном большинстве губерний увеличение это не превышало полудесятины; лишь в немногих оно достигает одной десятины» [6].

Из вышесказанного очевидно не только то, что движущей силой новой государственности был вечевой идеал с его ориентацией на локальные ценности, но очевиден и утопизм этих ценностей как средства разрешения проблем большого общества. Активизация вечевого идеала наносила удар по государственному аппарату, возникала власть, основанная на народной самодеятельности, торжествовал соборный принцип. Он воплощался не только в сельском мире, но хлынул и в города. Соборность приобрела форму советов. Они появились в 1905 году и были реализацией потребности рабочих в организации для борьбы за удовлетворение локальных утилитарных требований. Они возникли как стачечные комитеты, как органы местного характера, как попытка воссоздания некоего подобия крестьянского мира, общинного схода, веча в условиях города и промышленного предприятия, военной части и т. д. Совет возник как орган, основанный на внутренней эмоциональной связи членов некоторой локальной группы для выражения и защиты ее особых интересов, как орган исторически сложившегося «Мы».

Сбывалась вековая мечта крестьянства и значительной части его идеологов. Складывалась жизнь без начальства, без власти вообще или по крайней мере с крайне слабой властью. Новая власть поддерживала всеобщий раздел земли, отмену на нее частной собственности, не препятствовала самим крестьянам восстанавливать формы жизни, которые прежняя власть в процессе столыпинской реформы пыталась уничтожить. Нельзя сказать, что крестьяне получили все, о чем мечтали, но они получили то, что было возможно в конкретной социально–экономической ситуации. Крестьянство поддерживало новую власть, так как оно получило удовлетворение в двух решающих пунктах: уравнительный раздел земли и заключение долгожданного мира с Германией. Декреты о мире и земле имели решающее значение для получения новой государственностью массовой воспроизводственной энергии.