«Ваше слово, товарищ маузер»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Ваше слово, товарищ маузер»

Четвертый в истории страны медиатор оказался более устойчивым, чем предшествующие. Он выстоял при переходе от одного господствующего идеала к другому, тогда как первые два перехода в первом модифицированном цикле привели к разрушению государственности. Однако жертвы, которыми общество заплатило за это, были чудовищно велики. В Смутное время на рубеже XVI–XVII веков, т. е. во время событий, связанных с крахом второй государственности, погибла, по-видимому, треть населения. Если попытаться оценить преимущества нового строя с точки зрения ценности человеческой жизни, то здесь явно трудно говорить о достижениях. Новое общество обеспечило определенный порядок, но в нем не нашлось легального места для человека. Это был порядок, который требовал человеческих жертвоприношений, так как человек самим фактом своей повседневной жизни разрушал большое общество, государственность. Чем дальше человеческое сознание проникало в суть происшедшего, тем глубже раскрывалась метафизическая бездна, из которой веяло ужасом.

Печать чего–то немыслимого, невозможного превращала общество в подобие листа, оторвавшегося от дерева и постоянно гонимого ветром в неизвестность.

Со смертью Сталина закончился самый парадоксальный этап в истории страны, а возможно, и в истории человечества. Он мог возникнуть лишь в исключительных обстоятельствах. Массовое самоизбиение людей было лишь внешним симптомом глубокого внутреннего саморазрушения, которое назревало и шло уже давно и теперь дошло до критической точки.

Сталинизм можно понять как террористический ответ общества на потоки новизны, обрушившиеся на него в XX веке, как крайнее, дошедшее до абсурда стремление власти взять на себя то, на что само общество оказалось неспособным, — обеспечить всеобщий рост и развитие. Точка зрения российских реформаторов, заключавшаяся в том, что предлагаемые ими реформы были хороши, но не могли быть реализованы из–за невежества крестьян и злоупотреблений чиновников [142], возможно, сама по себе безобидна, но от нее идет путь и к массовому террору для искоренения «невежества» и «злоупотреблений». Другой аспект сталинизма заключается в том, что если раньше делались попытки уничтожить раскол, истребляя правящий слой, духовную элиту, т. е., условно говоря, верхнюю часть расколотого общества, то теперь была совершена попытка истребить другую, противоположную часть. Эти утопические попытки были возможны лишь при условии неспособности общества искать меру в новой, более сложной ситуации, охлаждать срединной культурой свои массовые импульсы, останавливать их еще до того, как они достигнут стадии саморазрушения, сея вокруг смерть и дезорганизацию.

В терроре была своя логика. Его удары приходились на все группы общества без исключения, и здесь было полное «равенство». Но в каждой группе они наносились прежде всего по тем людям, которые были выше среднего уровня, обладали особым знанием и умением. Это чрезвычайно важное, до сих пор недооцененное обстоятельство. Оно касалось и правящей элиты, где террор неуклонно и однозначно оставлял наименее компетентных. Селекцию террора наверху, как правило, могли пройти лишь по–своему «выдающиеся люди», способные, не задумываясь, вести страну в пропасть. Но это происходило и в каждой деревне, где избивались люди, склонные к торговле, к более сложным и производительным формам труда, в частности, те, которые искали пути перехода от доэкономических форм хозяйства к экономическим. Это происходило в городах, на каждом предприятии, так было и в науке, где Н. И. Вавилов был послан на смерть, а «народный академик» Т. Д. Лысенко, чей кругозор не шел дальше своего огорода, определял судьбу науки. Одновременно выявилась и другая, менее важная — «модернизаторская» функция террора. Он стимулировал те слои, культурный уровень которых был ниже потребностей общества осваивать определенный уровень инноваций, соответствовал некоторому уровню «серого творчества».

Все это было массовой реакцией на раскол в критической ситуации. Этот этап воплощал вариант выхода из раскола в простой однозначной формуле, опирающейся на признание очевидности добра и на непримиримость ко злу. Ее дал Маяковский, сказав: «Ваше слово, товарищ маузер», — т. е. проблемы автоматически решались уничтожением врага. Однако это было ложное решение, так как в действительности пули летели в стрелявшего.

Сталинский этап — аналог крайнего авторитаризма в прошлом глобальном периоде, переходящего в тоталитаризм с его разрушением первичных сообществ, как заметил еще П. Н. Милюков, с его принесением народа в жертву великодержавности [143], с тем, что позитивные ценности одной из расколотых частей общества приводили в действие негативные ценности другой. Создался, усилился дезорганизующий механизм заколдованного круга, что доводило раскол до крайнего напряжения, создавало ситуацию инверсионного поворота всего глобального периода.