Раскол правящей и духовной элит

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Раскол правящей и духовной элит

При Екатерине II сложилась, казалось бы, исключительно благоприятная ситуация: единство правящей и духовной элиты, т. е. власти и разума, создавало основы для совместной деятельности, организационного созидания, для осуществления самых заветных замыслов. Тем не менее в расколотом обществе раскол между правящей и духовной элитами был неизбежен. Причина его лежала достаточно глубоко. Духовная элита шла к либерализму, тогда как правящая элита страшилась прежде всего накопления социокультурных противоречий, противоречий между массовым сознанием, наиболее влиятельными ценностями общества, с одной стороны, и государственностью, ее политикой, функциями, всей организацией власти — с другой. Это особенно ярко видно на примере Екатерины II, которая в силу своего образования и воспитания склонялась к либерализму. В стране не было третьего сословия. Питая интерес к этой проблеме, императрица пригласила к себе 28 купцов. «Однако их просьбы оказались самыми прагматическими (пошлины, цены, монополии) и совершенно не касались политических, судебных прав, столь заботивших французского буржуа; среднее же российское купечество и мещанство, узнав о совещаниях, испугалось, как бы не усилилась, не выгадала от новых привилегий приглашенная царицей верхушка… Выяснилось, что конституции, высшие советы, парламенты совершенно не волнуют российское дворянство, за исключением самой небольшой группы мыслящих идеологов (братья Панины, Дашкова, Фонвизин и др.); боязнь мелких дворян, что в высших совещательных, политических органах укрепятся могучие аристократы, явно перевешивала стремление к свободе, независимости… Поэтому уже подписанный в августе 1762 года указ о создании «конституционного» Императорского совета Екатерина вскоре надорвала, остановила» [5]. Екатерина II была даже вынуждена однажды использовать военную силу для защиты от бесчинства выбранных органов.

Раскол, который мучительно, с возрастающей силой ощущала правящая элита, стимулировал ее попытки усилить политическую активность определенных слоев, активизировать систему самоуправления. Новые институты там, где они насаждались, превращались в форму государственной службы. Складывался заколдованный круг. С одной стороны, власть административными средствами эпизодически пыталась повысить политическую активность тех или иных слоев, но, с другой стороны, эти люди, не ощущая еще в этом внутренней потребности, не отличали эти попытки от других неприятных для них форм административного нажима, что лишь усиливало сопротивление этим попыткам.

Императрица, не встречая в стране даже минимальной поддержки либерализму, отступила. В 1792 году по указанию Екатерины без суда и следствия был заключен в Шлиссельбургскую крепость Н. Новиков. В издаваемых им журналах велась полемика с императрицей, высмеивались знать, судебные порядки, хотя до принципиального осуждения существовавшего режима дело не дошло. В лице Новикова мысль, высшая культура впервые выступила как независимая от власти сила. В том же году были запрещены масонские организации. Екатерина II, казалось, забыла о «Наказе» — правящая элита увидела в лице духовной элиты потенциального врага, в плодах ее труда — разрушительное оружие. Наиболее ярким фактом разрыва явилась расправа с А. Радищевым (1749–1802). Его книга «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790) прямо объявляет самодержавие «наипротивнейшим человеческому естеству состоянием». Он считал закономерной вековую тяжбу народа с государями и отстаивал свободу слова. Безрезультатной оказалась попытка авторов конституционного проекта графа Н. И. Панина и писателя Д. И. Фонвизина. В их тайных проектах 1770–х годов проводилась идея освобождения крестьян. В сущности, проекты были вполне в духе «Наказа». С новым этапом раскола власть лишилась разума, а духовная элита — силы, возможности диалога с обществом посредством сложившихся социальных институтов. В крайне сложной ситуации власть оказалась вооруженной лишь рассудком, обыденным сознанием, а духовная элита, теснимая властью, оказалась под угрозой изоляции. Крах либеральных идей Екатерины еще раз подтвердил ограниченность возможностей власти, ее зависимость от господствующих в обществе ценностей.

В повороте Екатерины от либерализма и просветительства, бесспорно, сыграл свою роль и страх перед разразившейся Великой Французской революцией. Екатерина II лучше других почувствовала смысл краха крайнего авторитаризма, к чему понуждала ее и неустойчивость ее положения государыни, захватившей трон без всяких законных оснований. Оно осознала неприятие широкими слоями как дворянства, так и крестьянства ценностей либеральной цивилизации. В этом главная причина поворота политики в 90–х годах и разрыва с духовной элитой.

Однако правящая и духовная элиты нуждались друг в друге, и либерализм, казалось бы, мог стать нравственной основой их единства. Александр I (1801–1825) объявил, что будет управлять «по законам и сердцу» своей «премудрой бабки», что свидетельствовало о попытке вернуться к либерализму и примириться с Духовной элитой. Царь пытался подготовить некоторые либеральные реформы. Их общее направление можно определить как уравнивание всех сословий перед законом и приобщение к совместной деятельности, дружному участию в государственном управлении. Император и его приближенные главным злом в управлении считали «произвол», отсюда их планы водворения строгой законности. Проект М. Сперанского предполагал введение выборности всех законодательных, исполнительных и судебных органов, учреждение Государственной думы с правами законодательными и с ответственным министерством. Правящая элита пыталась нейтрализовать негативные последствия всеобщего крепостничества. Крестьянство нельзя было оставлять во власти дворян, так как это в конечном итоге было чревато взрывом.

В начале царствования была запрещена раздача населенных земель в частную собственность, по указу 1803 года помещики получили право отпускать на волю крестьян, наделив их землей, официальное подтверждение получило существование сословия «свободных хлебопашцев». Была запрещена продажа людей на ярмарке, что, впрочем, не сыграло важной роли; отменено право помещиков ссылать крестьян на каторгу. При Александре I были сделаны определенные шаги навстречу ценностям крестьян и даже фабричных. Кабинет министров принял специальное постановление: «По справедливым жалобам крестьян помещиков предавать суду, а имения их брать в опеку; по справедливым жалобам дворовых людей освобождать их от услуг помещику, выдавать паспорта для снискания пропитания». В результате деятельности особого комитета по расследованию положения на казенных предприятиях в 1818 году был издан царский указ «Об улучшении на казенных предприятиях способов содержания фабричных». Выступая в польском сейме, Александр I подчеркнул значение «законно–освободительных учреждений». Их «спасительное влияние» он обещал распространить на всю Россию. Конституционный опыт Польши рассматривался царем как этап в развитии представительного правления по всей стране. Будущая конституция должна была соединить западную идею права с неограниченным самодержавием.

Однако и эти попытки либерализации успеха не имели. А. Герцен писал об Александре, что он желал улучшений, но не знал, как приступить к ним. Предпринимая попытки двигаться по либеральному пути, он терял опору в социально значимых слоях, среди основной массы общества — дворянства и крестьян. Отсюда отмеченные декабристом А. Беляевым «частые колебания» правительства, т. е. неспособность преодолевать ограниченность хромающих решений. Проекты реформ повисали в воздухе.

В. Ключевский так характеризовал деятельность Сперанского в первые годы царствования Александра: «Приступив к составлению общего плана государственных реформ, он взглянул на наше отечество, как на большую грифельную доску, на которой можно чертить какие угодно математически правильные государственные построения. Он и начертил такой план, отличающийся удивительной стройностью, последовательностью в проведении принятых начал. Но, когда пришлось осуществлять этот план, ни государь, ни министр никак не могли подогнать его к уровню действительных потребностей и наличных средств России… <…> Это была политическая мечта…» [6]. Либерализм этого этапа носил абстрактный характер, т. е. не мог в должной степени конкретизировать собственные идеи. Тяготеющая к либерализму система ценностей правящей элиты и система ценностей крестьянства могли сохранять определенную видимость единства в статике. Но любая попытка правящей элиты что–либо существенно изменить выявляла скрытый глубочайший раскол, что внушало страх перед любыми значимыми изменениями. «Александровская весна» зашла в тупик. Интимный кружок при императоре распался, Сперанский был отстранен. Это дает основания говорить о трагедии Александра, вынужденного проводить политику, противоречащую его убеждениям. Царь оказался совершенно бессильным. «Александр начал Марком Аврелием, кончил Тиберием. Солнце, взошедшее так ясно, закатилось в кровавый туман. Он умер среди наступающего террора, среди ужаса, который внушал другим и который равен был ужасу, который сам он испытывал» [7].

Опыт общества в условиях господства позднего идеала всеобщего согласия показал, что смыкание духовной и правящей элит происходило на основе обоюдного стремления к либерализму. Расхождение же между ними, конфликт, доходящий до вооруженного столкновения, возникает в результате краха либеральной политики власти. Правящая элита, нацеленная на повседневное решение медиационной задачи, в результате кризиса своей политики может быстро изменить курс, тогда как духовная элита, склонная заглядывать далеко вперед, сделать это не может. Однако проблема заключается в том, что в условиях преобладания в обществе тех или иных вариантов вечевого нравственного идеала либеральный идеал, во всяком случае в сложившихся в то время формах, не открывал путь решения медиационной задачи. Инверсионная волна оставалась в рамках древнего вечевого идеала и могла лишь перемещать фокус между двумя крайними полюсами оппозиции «авторитаризм соборность». Следовательно, во всех случаях господствующий идеал оставался в рамках общества, тяготеющего к синкретизму. Господство разных форм вечевого идеала не выходило за рамки доминирования партиципации, стремления слиться с тотемом — монополистом на Правду, на власть. Это означало, что медиационная задача во всех случаях могла решаться лишь на основе социальных отношений, сохраняющих статичный образ тотема, который выступал одновременно и как некоторое сообщество, и как отец–вождь–царь. Либеральный идеал, однако, означал отказ от партиципации и, следовательно, требовал решения медиационной задачи на противоположном принципе личной ответственности за общество, требовал динамичности целей и ценностей. Эта раздвоенность не могла не усиливать социокультурное противоречие, дискомфортное состояние: негативное впечатление об общем нарастании хаоса в обществе усиливало противоречие между культурой и социальными отношениями, между субкультурами государственности и локальных миров, между разными типами социальных отношений. В основе этого лежало мощное и изменяющее свою направленность развитие массового сознания, которое оставалось во власти догосударственных идеалов и двойственного отношения народа к власти.