Нужен Вождь

Нужен Вождь

Уже с 1921 и особенно после 1924 и вплоть до 1937 года регулярно организовывались чистки партии, которые подчиняли ее массовому сознанию с его верой в вождя–тотем, способного обеспечить уравнительность, «справедливость». Новым людям нужны были простые и ясные слова, как проста, ясна и естественна была сама Правда, да еще совпадающая с пророческим словом науки. Им нужен был простой, соответствующий их уровню вождь, который повел бы их вперед на последний решительный бой с оборотнями зла. Им нужен был вождь, из приобщения к которому как к внешней силе они могли бы черпать свою собственную силу.

Стремление к авторитаризму на каждом историческом этапе приобретает свою конкретную форму, отвечающую потребностям не только крестьян, замкнутых в локальных мирах, но и горожан, людей, способных вести диалог с людьми иной культуры. Например, во времена Смутного времени происходил диспут о сути власти. Поляки советовали русским соединиться с польским народом и также приобрести свободу. Те отвечали: «Вам дорога ваша воля, нам неволя. У вас не воля, а своеволие… У нас… самый знатный боярин не властен обидеть последнего простолюдина: по первой жалобе царь творит суд и расправу. Если же сам царь поступит неправосудно, его власть… Нам легче перенесть обиду от царя, чем от своего брата: ибо он владыка всего света» [23]. По сути дела, это экстраполяция тотемизма, осложненная не затрагивающей основы древнего менталитета интерпретацией.

Такого рода представления всегда требовали вождя определенного типа, отвечающего конкретной интерпретации тотемизма. На четвертом этапе таким вождем не мог быть интеллигент ленинского окружения. Им не мог быть Л. Троцкий с его стремлением к независимости от массового сознания. Им не мог быть Н. Бухарин с его нежеланием идти на крайние меры в деревне. Таким вождем стал И. Сталин, единственный, кроме Г. Зиновьева, неинтеллигент среди ленинского окружения. Он удивительно точно соответствовал социальному заказу, идеалу второго поколения правящей элиты. Троцкий удачно назвал его «наиболее выдающейся посредственностью нашей партии».

Он казался окружению еще проще Ленина. Один из шедших за ним людей сказал: «Именно отсутствие у него блеска, его простота заставляла нас верить тому, что он говорил». Это почвенное стремление к простоте порождало губительные иллюзии, когда оно выходило за рамки древнего локального мира. Нужен был человек, который довел бы до дела утилитарное отношение к истине, к Правде, стал бы на точку зрения возможности безграничного манипулирования культурой. Бухарин говорил в 1928 году о беспринципности Сталина, о том, что «он всегда готов сменить свои взгляды» во имя власти. Эта беспринципность открывала путь для очередной смены идеологии на прямо противоположную по сравнению с исходной точкой развития нового общества. Эта беспринципность и была идеальным условием для постоянной выработки хромающих решений.

Авторитарная инверсия требовала от первого лица манихейской идеологии в ее крайней форме. Сталин был именно таким человеком. «Жизнь в Грузии, полной царских чиновников, внушала ему, что мир разделен на два враждующих лагеря — мир друзей и мир врагов. В это миропонимание входили также и традиционные обычаи кровной мести и романтический образ Кобы» (отважный страдающий герой романтического писателя Казбеги). В его сознании складывался «идеологический символизм, согласно которому все человечество разделено на два гигантских враждующих класса, класс угнетенных и класс угнетателей» [24].

Из наследия Ленина Сталину достался ключевой пункт — управление реальной медиационной организацией. Соединение административной власти с функцией мифологического носителя и гаранта Правды возносило первое лицо над обществом. Партия не связана законом и может быстро перебрасывать ресурсы на угрожаемые участки, только она в условиях псевдоэкономики может обеспечивать принудительную их циркуляцию, так как никакие другие механизмы, достаточно мощные, в обществе не существовали. Именно при переходе к авторитаризму это обстоятельство выявилось со всей полнотой, что и вознесло Сталина. Сталин, обладая способностью к конъюнктурному манипулированию, хорошо воспользовался этой ситуацией, отбросив всякие представления о человеческих правах, независимых от первого лица.