Двойственность идеологической модели

Двойственность идеологической модели

Разнообразие социокультурных групп в обществе для большевизма, как, впрочем, и для других партий, пытающихся «овладеть массой», имеет двойной смысл. С одной стороны, система ценностей социокультурной группы, включенная в модель, — объективное явление, нечто внешнее, освоенное идеологией, нечто, с чем необходимо считаться. Но, с другой стороны, это внешнее становится определенным содержанием большевизма, элементом его идеологической модели. И соборный, и авторитарный идеалы, и марксизм, и «грабь награбленное», и «собственность есть кража» — все что угодно может стать предметом интереса большевистской идеологии, включиться в ее содержание, если это представляется значимым для достижения поставленных целей. Разумеется, преодоление разрыва между разными оценками является задачей идеологической деятельности. Например, превращение крестьянских представлений о целях и ценностях из внешнего фактора идеологии во внутренний означает, что сами эти ценности приобретают в партии свою оценку, внешнюю для крестьян и внутреннюю для идеологии. Эта внутренняя оценка связана с тем, что в идеологической модели любая значимая социокультурная группа занимает определенное место на напряженной идеологической прямой между абсолютной Правдой и абсолютной кривдой. Конечно, эти разные оценки, вошедшие в идеологию, противоречие, раскол между ними могут привести партию к гибели (вспомним народничество!) и являются предметом постоянной озабоченности, рефлексии, постоянного воздействия с тем, чтобы уменьшить разрыв между оценками. В соответствии с идеологической моделью преодолеть разрыв можно в результате движения к высшей Правде. Большевизм существенно критичен и рефлективен по отношению к собственным оценкам. По сути дела, постоянная борьба против расхождения этих оценок составляет живое содержание идеологического творчества большевизма.

Для выявления механизма этого процесса необходимо выделить обобщенные типы реальных систем ценностей, которые большевистская идеология была способна включать в свою систему ценностей, делать их в явном или скрытом виде своим содержанием, своими обобщенными ипостасями, своим языком. Здесь можно выделить, во–первых, традиционализм, необходимый для взаимопроникновения разных ценностных смыслов, для установления коммуникаций с основной частью народа; во–вторых, усеченный либерализм, необходимый для превращения всех достижений мирового либерализма, прежде всего техники, науки, организации труда и т. д., в набор средств для коммуникаций, обмена смыслами со всеми силами, способными быть движущей силой модернизации, для подтягивания общества до уровня проблем модернизации. Большевизм был нацелен на синтез этих двух различных, в некотором смысле даже противоположных, систем ценностей. Над этими двумя ипостасями была надстроена третья — утилитаризм, последовательно реализуемый на практике в деятельности партии нового типа. Эта третья ипостась может играть объединяющую, синтезирующую роль, что возможно, если первые две превращаются в реальный предмет манипулирования.

Роль утилитаризма в большевистской идеологии исключительно велика. Достаточно общеизвестно мощное влияние утилитаризма на мировоззрение русской интеллигенции. Там он был подчинен целям освобождения народа, удовлетворения его потребностей. Утилитаризм интеллигенции подошел к идее утилитарного отношения к искусству, к теории. Сложилось убеждение, что та теория хороша, нравственна, которая помогает достижению поставленной цели. Этот утилитаризм допускал парадоксальные выводы — что не нужны, например, бесценные творения национальной культуры, творчество Пушкина и т. д., так как они не утилитарны, не соответствуют сиюминутным задачам обеспечения блага народа. Более того, утилитаризм открыл возможность использовать народные, как, впрочем, и либеральные, представления как средства для достижения целей, чуждых самим этим представлениям, их носителям. Господствующая роль утилитаризма в большевизме могла быть выражена вполне безобидным образом, например, в убеждении о необходимости для партии разговаривать на языке соответствующих социальных групп. Ленин считал, что «человек, выступающий перед рабочей массой» может говорить «в терминах, наиболее обычных для неразвитой массы» [47]. Внимание большевизма было направлено на постоянное вычитывание в массовом сознании основных ценностей, тенденций развития. В период нэпа Ленин говорил о необходимости «изображать… возврат к меновой экономике, к капитализму как некоторое временное отступление». Это было, по его мнению, нужно, «чтобы партия не потеряла душу, веру и волю к борьбе», поскольку нельзя «вдруг переменить психологию людей, навыки их вековой жизни» [48]. Следовательно, проблема смысловых коммуникаций, диалога переходит с уровня слов на уровень интерпретации сложных процессов, что в конечном итоге является проблемой связи между социальными группами с глубочайшими культурными различиями.

Ленин не раскрыл суть механизма псевдосинкретизма, т. е. не подверг его рефлективному исследованию. Но этот механизм хорошо прослеживается в ленинизме, выдвинувшем идею создания некоторой медиационной организации — хранителя народного идеала и идеи массовой инверсии. Соединение того и другого, т. е. превращение энергии инверсии в энергию партии, создало возможность интеграции общества, дошедшего до крайних форм распада и локализма. Без понимания этой сути ленинизма, которая с марксизмом, кстати говоря, не имеет ничего общего, нельзя понять новое общество, его идеологию.

Развитие утилитаризма приводит к появлению людей, способных быть идеологами, т. е. деятелей, способных отделять себя от собственных представлений и рассматривать культуры, их элементы не как естественную самоценность, но как средство для утилитарных целей, например, для соединения церковного богословия с массовым сознанием, для соединения государственности и ценностей основной части населения, даже если последняя мыслит и живет в догосударственных представлениях.

Утилитаризм не сводится к личной корысти, но является определенной формой логики, формой мышления, которое способно отвергать и использовать любых богов, любые ценности разных культур. Идеология есть особый феномен культуры, превращающий последнюю в утилитарное средство социальной интеграции. Псевдосинкретическая идеология большевизма была призвана постоянно интерпретировать, находить меру соотношения двух первых ипостасей для их соединения, отождествления в изменяющейся ситуации, чутко реагировать на сдвиги в массовом сознании, руководствуясь при этом лишь одной задачей — созданием общей нравственной основы для воспроизводства интеграции общества.

Идеология действенна лишь тогда, когда она является формой интерпретации массовых культурных процессов, способна вписаться в различные, противоположные культурные пласты расколотого общества. В самом общем виде суть идеологии в том, что она создает основу для убеждения людей, стоящих по разные стороны раскола, что народная Правда и есть научная истина и, наоборот, что научная истина и есть Правда, что свобода и есть воля и, наоборот, что демократия и есть общинное локальное самоуправление, поднятое до масштабов общества, что государственный социализм и есть общинный социализм, что первое лицо в государстве и есть патриархальный отец, что любое явление — потенциальный оборотень, что любой ущерб, неудача тождественны воле скрытого врага и т. д. Например, люди, верящие в народную Правду, полагают, что наука приводит к тем же результатам, так как она открывает, систематизирует лишь то, что народ сознает, но не всегда может выразить.

Ипостасное мышление открывает достаточно широкие возможности социальной интеграции. Например, вокруг слова «империализм» можно объединить как тех, кто видит в этом научное определение капиталистической реальности, так и тех носителей архаичных традиций, кто ищет современное воплощение мирового зла. Идеология основана на двусмысленности слов, представлений, словосочетаний, понятий. Иногда они прямо носят сдвоенный характер, например, «батько–командарм», как именовал себя Махно, «народный академик», «руководящая роль партии как форма народовластия», «генеральный секретарь», «социалистическое государство, воплощая народовластие, является отрицанием государства» и т. п. В каждом из возможных представлений два различных, отрицающих друг друга полюса. Одну из ипостасей этого мышления можно рассматривать также и как форму освоения предметности, т. е. воспроизведения внекультурной предметной реальности в понятиях, представлениях, теориях, концепциях и т. д., в перспективе претендующих на научный характер, на объективное содержание. Другая ипостась является воплощением личностной культуры значительной части общества, несущей архаичное содержание.

Ипостасное мышление приобрело в псевдосинкретизме характер отождествления, слияния массового сознания и науки, что можно расценивать и как попытку вернуться к синкретизму, не расставаясь с наукой, и, одновременно, как попытку перейти к научному мышлению, не расставаясь с обыденным сознанием. Псевдосинкретизм излагается на языке науки (эксплуатация, революция, социализм и т. д.), что делает его понятным интеллигенции. Но одновременно его структура имеет форму синкретического повествования, манихейской нравственной притчи, лубка и именно в таком виде воспринимается широкими массами. Это достигается тем, что его научная сторона построена как модификация представлений массового сознания (мироедство, борьба за волю, царство Правды и т. д.). Люди, вышедшие из низов и получившие какие–то представления о языке науки, видели в ней рационализацию древних идеалов народа, а не выход человечества к ранее скрытой реальности. Характерно высказывание Н. И. Рысакова, одного из участников убийства Александра II: «Свои социалистические убеждения я почерпнул из крестьянства, убеждения эти правильно сформировались только за последние два года, когда я сумел их подвести под известные уже в науке формулы. Я убежден в том, что вся масса страданий низшего класса всякого государства, что деления всякого народа на два весьма не похожих друг на друга лагеря — имущих и неимущих, что порабощение неимущих имущими и т. д. происходит от существующего строя, который я называю либеральным».

Псевдосинкретизм как попытка нерасчлененного слияния разнородных пластов мышления не был изобретением большевизма, но большевизм, усилив в нем значимость утилитаризма, превратив в средство специализированной идеологической деятельности, придал ему завершенный характер. Созданная идеологическая модель имела целью направить развитие страны к некоторому мысленно сконструированному идеальному состоянию, используя для этого все мыслимые и немыслимые средства. Причем для каждой социокультурной группы мог вырабатываться особый язык. Идеология носила жестко нормативный характер и не знала альтернатив. Имитируя и науку, и миф, она как бы точно знала, куда должно идти общество. Фактически, однако, альтернативы входили в эту модель. Это прежде всего альтернатива чисто инверсионного типа, связанная с возможностью движения общества по прямой, соединяющей Правду и кривду, но в обратном направлении. Во–вторых, сама высшая Правда могла подспудно интерпретироваться, изменяться, например, включать в себя модернизацию, элементы либерализма и все, что угодно. Это делало псевдосинкретическую модель способной в определенных рамках проявлять гибкость перед лицом вызова истории.