11

Отец… Годы идут, оседая снегом на моём лице, а ты — неужели ты забыл обо мне, отец? Мне — ледяной ветер в лицо и жар вулкана в спину, тебе — уютный покой с высоким потолком и стрельчатыми окнами; мне — выступ шириною в полступни (хотя сейчас он мне почти не нужен), тебе — удобное ложе и мягкие шкуры тогда, а что сейчас — не знаю. Мне — насмешливое карканье ворона и его пронзительный взгляд, тебе — забота твоего лучшего друга. Твоего друга. Моего врага. Когда-то и твоего врага. Просто — Врага.

Отец! Если он твой друг, то почему ты допускаешь, чтобы я оставался здесь?! Взгляни, отец,— подошвы моих сапог истлели, я стою на камне босиком — мелочь, конечно, но всё же… отец, неужели в сердце твоём не осталось места для сына? Ты у Мелькора живёшь как гость, как друг, а я — я до сих пор не лишился рассудка только потому, что слишком упрям.

Отец!

Впрочем, нет. Не друг и не гость ты Морготу. Ты — раб его. Сытый раб, ждущий похвалы господина. Так держат хищных зверей, приручив их и кормя с руки. Их когти тупятся, их зубы крошатся. Они перестают быть зверьми. Они погибнут в лесу, если вернутся туда. Они могут есть только ту подачку, на которую расщедрится хозяин.

Отец, неужели ты стал — этим?! Неужели путь дерзкого Феанора, не признающего ничьей воли, кроме собственного выбора, неужели твой путь, отец, закончится — вот так?! Убивая, ты был страшен, но ты — был; а сейчас, беззубым хищником лижущий хозяйскую ладонь, сейчас ты противен мне! И это — Феанор?! Добровольно подставивший несгибаемую выю под ошейник Морготу?!

Не верю! Не могу поверить в это…

Но я — на Тангородриме. А он — в Ангбанде.

И он ни разу не вспомнил обо мне.