14

Мелькор молчал, невидяще глядя прямо перед собой. Слов не было, и тогда он просто открыл Пламенному своё сознание.

«Да,— отвечал Феанор, не очень понимая, говорит ли он вслух или мысленно.— И я больше никогда не вспомню о мести за отца — потому что даже в самом яростном гневе я не мог бы измыслить для тебя лиха большего, чем то, которое тебя постигло.

Мы хотели причинить друг другу самую сильную боль. Мы сполна сделали это. Мы были безумны в наших стремлениях, безумно жестоки и безумно удачливы. Мы с тобой наказаны самым страшным: осуществлением всех наших замыслов. Мы с тобой обрекли друг друга на то, что хуже смерти.

Мы оба сумели прозреть. В этом — кара нам обоим. Но в этом может быть спасение другим.

Мелькор, довольно о прошлом. Надо успеть исправить хоть что-то.

Надо остановить войну».

— Надо остановить войну,— эхом откликнулся Темный Вала, и взгляд его прояснился.— И мы остановим её.

Он всё же помолчал ещё немного, собираясь с мыслями: слишком силён был удар. Даже для него. Наконец, снова повернул голову к нолдору:

— Феанор, мне предстоят переговоры с Маэдросом. Я должен знать, что произошло там, в Амане. Во всех подробностях. Почему тэлери не хотели давать корабли — они ведь никогда не были мне друзьями? Что именно говорил Намо? Почему ты расстался с Финголфином? О каком предательстве говорил?

Феанор медленно провел руками по лицу, сжал виски:

— Мелькор, ты не знаешь Маэдроса… Ты полагаешь, что он самый спокойный и рассудительный из моих бешеных отпрысков. А я знаю, что он способен вытворить, если позволит чувствам взять верх над разумом. Ты полагаешь, что он всегда считал тебя Раскаявшимся. А я знаю, что он только повторял мои слова. Ты уверен, что переговоры состоятся. А я ищу и не могу найти способ убедить Маэдроса выйти на них!

— В одном ты прав безусловно,— продолжил нолдо после паузы,— я должен рассказать тебе как можно больше. Беда в том, что я плохо осознавал, что творится. Так что рассказ едва ли получится. Смотри, что ли…

Он отнял руки от лица и с грустной усмешкой повернулся к Мелькору. Оба понимали, что это осанвэ будет тяжким.

Едва их сознание соприкоснулось, как боль друг друга заново обрушилась на них. И уже невозможно было отличить, что — ожоги Мелькора, что — раны Феанора, что — гибель души, сжигаемой гневом.

?

Тирион. Площадь. Неистовый клич Феанора, на который откликнулся едва не весь народ нолдор: мстить за Короля! уничтожить Моргота! стать хозяевами своей судьбы! И мало кто подозревал, что Государь Форменоса отнюдь не намеревался призывать нолдор следовать за ним. Просто его горе исходило криком.

Клятва. В порыве, в ослеплении произнесенные слова. И семь голосов, безумно повторяющие неумолимый, неисполнимый обет — ибо способен ли эльда уничтожить Валу? Но призваны Изначальные имена, и Мрак Неспетого — участь тех, кто устремился к Сильмарилам.

Запрет Валар — и испуг Эонвэ, стоящего перед разъярённым Феанором. Посланец Манвэ вовремя понял, что лучше не спорить с тем, кто владеет Силой Пламени.

Альквалондэ. Наивные тэлери, надеющиеся словом удержать того, перед кем сейчас даже Валар предпочитают благоразумно отступить. Резня. Кровь, смерть — и гнев, находящий выход, находящий наслаждение в убийстве. «Уничтожить всякого, кто встанет на пути к Сильмарилам!».

Буря. Корабли, поворачивающие назад, к Валинору.

Намо. Приговор, исполненный не ненависти, но горечи. Не проклятие, но пророчество. Слова о гибельнейшим из путей, с которого ещё можно свернуть. «И от предательства родича родичем, и от боязни предательства всё, созданное ими, рассыплется в прах. Изгнанниками станут они навек».

Араман. Тайное отплытие. Первое предательство в безнадёжном пути.

Белегаэр. Оссэ, мстящий за убийство тэлери. Он не знал, что Феанор — давно уже не эльда…

Лосгар. Мастер, забывший о том, что корабли тэлери — столь же живые творения, как нолдорские камни. Как Сильмарили. Мастер, уничтожающий — живое. Лебединый плач кораблей, гибнущих в пламени. Маэдрос, на коленях умоляющий отца не делать этого.

?

— Ну а дальше ты знаешь…— Феанор откинулся на высокое изголовье; его лоб был покрыт крупными каплями пота.

Мелькор сидел, обессиленно уронив руки на колени и зажмурившись. Один-единственный разговор, всего-то несколько слов, понятых превратно,— и тронулась лавина, покатилась вниз, набирая скорость, сметая всё на своем пути, каждое мгновение захватывая новые жертвы, и не остановишь её уже ничем. Поздно.

Не остановишь?

Тёмный Вала еще не вполне оправился после увиденного-почувствованного, а острый ум его уже работал, ища выход из безвыходного, казалось бы, положения.

Должен быть способ остановить.

Должен.

Гибельное движение лавины началось с малого камешка.

Вернее, с Камней.

С Сильмарилов.

И если…

— Если, — сказал Мелькор вслух,— я предложу Маэдросу один из Камней, как ты думаешь, согласится он принять его в качестве выкупа?

От изумления Феанор медленно сел, позабыв об угрозе оказаться привязанным к ложу.

— Ты действительно намерен это сделать? — его голос прерывался, словно ему не хватало воздуха.

— Я хочу прекратить войну,— твердо ответил Мелькор.

У Феанора мелькнула мысль, как он сам, связанный Клятвой, будет жить бок-о-бок с Мелькором? Государь нолдор прогнал эту мысль как самую несвоевременную из возможных.

— Если ты отдашь Маэдросу Сильмарил,— Феанор размышлял вслух,— это освободит его от Клятвы. Сочтёт ли он Камень выкупом за мою «смерть» и за смерть Короля… не знаю, и скорее всего — нет. Но — получив Сильмарил и связав себя мирным договором — он будет вынужден остановиться. А вот тогда… тогда…— нолдо покусывал губы, что выдавало крайнее напряжение,— тогда с ним должен буду говорить я. Подожди, не перебивай! Я понимаю не хуже твоего, что ни поговорить лично, ни послать осанвэ я не могу… не смогу теперь: Маэдрос не поверит. Но ведь можно осторожно коснуться сознания… привидеться, так сказать. Явиться во сне. Отцовой тенью пройтись перед сыном. И — объяснить, что о мести надлежит забыть навсегда.

Феанор откинулся на ложе, поморщился — он в очередной раз не рассчитал свои силы, и ему стало заметно хуже. Да ещё и боль Мелькора, которую он не может не чувствовать теперь…

— Только я одного боюсь…— выдохнул нолдо,— боюсь, что наши рассуждения не стоят ничего. Маэдрос не согласится на переговоры. Если бы он заранее знал, что ты предложишь ему Сильмарил как выкуп… тогда — может быть…

— Хм… Думаю, согласится. Тебя нет — бремя ответственности за судьбу нолдор легло на плечи Маэдроса внезапно. Ему выгодно потянуть время: вы прибыли недавно, ваши позиции уязвимы, всех моих возможностей он не знает. Так почему бы не поговорить со мной?

Мелькор встал и прошёлся по комнате.

— Сильмарил он возьмёт, я думаю. Вы, эльфы, не привыкли к крови. Для вас эта война первая. Полагаю, Альквалондэ и Лосгара Маэдросу должно было хватить с лихвой. Да еще и проклятие Валар. Нолдор, в сущности, загнаны в угол. Победить нереально, отступать некуда. И когда я предложу Маэдросу возможность освободиться от губительной Клятвы, мир, земли на юге…

Тёмный Вала усмехнулся:

— Согласится, куда он денется.

Он снова уселся в кресло.

— А когда я заключу с твоим сыном мир, ты действительно сможешь поговорить с ним. Только надо, чтобы Маэдрос был готов к этому разговору. Тогда он, возможно, сумеет понять тебя.

— «Загнаны в угол»…— Феанор недобро усмехнулся.— Ты уже насмотрелся, чем стал я, будучи загнан в угол. А Маэдрос сейчас чувствует себя на моём месте. То есть — много ярости и ни капли благоразумия. Или я не знаю собственного сына…

Мелькор уже открыл рот, чтобы возразить, но внезапно замер, словно прислушиваясь. Наконец, удовлетворённо кивнул и одарил Феанора торжествующим взглядом:

— Талло вернулся. Маэдрос согласен на переговоры.