24

От густого соснового духа у меня кружилась голова. Но это было даже приятно.

В своей жизни я так редко отдыхал, что сполна овладел искусством наслаждаться отдыхом, как можно наслаждаться песней, танцем, любым другим прекрасным занятием. Вот и наслаждался.

Да, с рукой дело серьёзное, и правая скула тоже заледенела, но — я не торопился. Достаточно одного мощного приложения воли — и я буду здоров. Но для этого нужны силы. И первое дело — отдохнуть.

Ломенуз, которого я сразу переименовал в Ломэноссэ, послушно шёл шагом. Мягкая, спокойная поступь. Его имя на валарине — «Осторожный» — ему вполне соответствовало. Но я называл его на квэнья — и потому, что не любил валарин, и из-за серебристо-серой масти коня, к которому так естественно шло имя «Сумеречный». Шаги Ломэ были бесшумны — густой слой хвои под копытами скрадывает любые звуки.

Дорогу нам показывал мой знакомец-ворон. Мы ехали к роднику. (Я так торопился убраться от орочьих пещер, что к их источнику даже не подошёл).

Ворон каркнул. Сам вижу, что надо спешиваться. Не знаю, способен ли Ломэ спуститься по такой крутизне, но сейчас делать этого явно не стоит.

Внизу звёздный свет отражается в воде.

Тишина. Оглушительная тишина. В Амане такой никогда не было. Там птицы всегда пели. Так тихо бывало в Арамане — если ветер не выл. А здесь птицы едва пересвистываются. Боятся, наверное.

И — на самом краю слышимого — родник журчит. Глубоко внизу. Спасибо, ворон! — ты самая мудрая из самых мудрых птиц.

Что каркаешь? Понимаешь, что тебя хвалят?

Сбежать по косогору — туда, вниз, где в березняке прячется озерцо, и где журчит родник.

Снять Венец. Й?й?й, даже отдирать приходится: кровь запеклась, волосы прилипли. Лечь на живот, подставить висок под тонкую холодную струйку. О?о?й, хорошо-то как! Сознание бы не потерять от такого блаженства…

Теперь отмыть Венец от крови.

Свет Сильмарилов бликами искрится сквозь струи воды.

И — самое время заняться ранами. Шрамы, наверное, останутся — слишком много времени прошло, мне не убрать их, как тот, первый.

Надеть Венец. Закрыть глаза. Сосредоточиться.

Не неистовство, но тепло. Мягкое течение жизненных сил во всём сущем и во мне самом.

Пламень может уничтожать. Но гораздо чаще он созидает.

Доселе Пламень был для меня запредельной Силой. Надмировой и внемировой. А ведь он — Сердце Эа. Он здесь, в Арде. Во всём, что живёт и движется. И в неподвижном тоже. Как же я, я не понимал этого раньше?

Я с юности воспринимал мир как свет и огонь, но я никогда не ощущал Пламени в движении жизненных токов.

А ведь это так просто!

?

Холод уступил место боли. Скручивает мышцы, в порошок истирает кости… Й?й?й! Н?да, раз возвращаются чувства, то боль будет первым из них.

Но — волю нельзя ослаблять! Ни мига отдыха, иначе потом не выберусь.

Вот, уже легче. Боль уступает место теплу. А теперь — ещё теплее. Скоро рука будет совсем такой, как раньше.

Уф-ф… вроде всё. Хорошо, что здесь родник. Можно напиться вдоволь. И вода вкусная.

Ну, что смотришь, птица умная? Давай, лети, докладывай Мелькору: Феанор привел раны в порядок, можно не беспокоиться.

Что? тебе не надо для этого никуда лететь?

Да, Мелькор, всё хорошо. Да, полностью выгнал из себя. Да, конечно. Но, с твоего позволения, я не буду спешить: мне тут так легко дышится. И сейчас ехать никуда не хочется. Да, спасибо.

Слушай, птица мудрая, ты так и будешь сидеть надо мной?! Ты меня ещё орешками из клюва покорми. Как птенца!

Улетел. Наконец-то. Ненавижу, когда за мной присматривают! Пусть даже и из самых лучших побуждений.

?

Как же здесь чудесно! Всё, от самой маленькой травинки до запредельно высокой сосны — живёт. Своя жизнь. Свой путь. Свои препятствия. Своё преодоление. Не как в Амане, где всё было раз и навсегда спетой Песнью.

Смертные Земли, где всё, что живёт, обречено погибнуть. Не вечное существование, а жизнь — после которой приходит смерть. Но одно стоит другого.

Так что же: смерть того, что может быть бессмертным, и есть Тема Мелькора? Надо будет спросить… Неужели он действительно сумел это сделать? — отнять бессмертие, взамен дав — жизнь? Всему Эндорэ, даже вот этой малюточке-травинке.

Как хорошо, что у нас с ним не дошло до поединка! Я только сейчас сполна понимаю это. Ведь его Тема здесь во всём. Сражаться с ним — означало бы сражаться с этой травой, соснами, с плутовством зайца и натиском волка, со всем тем, что в Эндорэ и есть — жизнь.

Какое счастье, что не было нашего поединка!

Но… Маэдрос! Мой глупый, упрямый… безумно, восхитительно упрямый мальчик! Переупрямивший меня самого. В Амане он так переживал свою незаметность: Маглор — лучший певец, Келегорм — первый у Оромэ, Карантир — один из первых у Ауле, Куруфин — копия всех моих недостатков и части достоинств, у близнецов всё впереди, а он… а он — обычный. Н?да, теперь он доказал, что тоже — выдающийся. Валарам не удалось переломить меня. Он — сумел.

Маэдрос, ты победил. Я отброшу гордость, я перестану требовать. Я готов объяснять тебе, убеждать, упрашивать. Ведь вам, мои гордые, мои глупые мальчишки, вам — никогда не выполнить Клятву: Сильмарили у меня, а за Финвэ вы не отомстите. Когда я кричал: «Убью Моргота!» — я мог это сделать. Но вы-то… по счастью…

Итак, решено. Вернусь в Ангбанд и первым делом займусь Маэдросом. Любой ценой уговорю его отказаться от мести и вернуться к братьям. Почётный мир, земли на юге. Надеюсь, Мелькор не передумал. А передумал — так убедить его будет наверняка легче, чем собственного сына.

Потом — «приснюсь». Маглору, например. Он чуткий, он поймёт. И нолдор будут жить в мире. А я… наивные мечты, наверное, но так хочется в это верить! — может быть, смогу вернуться к моим мальчикам. Когда-нибудь.

?

Ой! Что это?! Ах ты, птица нахальная, ты что швыряешься прям по лицу?! Да я тебя сейчас в твоих собственных перьях изжарю!

Что? Да, действительно. Орешки. Спелые. Свежие. Сочные. Только что с куста.

Как давно я их не ел! Последний раз это было… да, ещё до изгнания в Форменос. Неужели это было со мной? Как в другой жизни…

Ну, прости. Погорячился.

Да, ты мудрая, заботливая и вообще — самая замечательная птица на свете. Самый острый клюв, самые быстрые крылья, самые чёрные перья… ещё что-нибудь самое-самое.

Лети, показывай дорогу к орешнику.